Суд Проклятых - Романов Марк Александрович - Страница 44

Марк положился на Ричарда, доверяя ему свою жизнь, поднявший с пола его клинок и готовый стоять насмерть до тех пор, пока Морган не отыщет выход из этого зеркального лабиринта.

«Пока ты жив, всё можно исправить», — шепнул внутри почти забытый голос Гая Травкина. Док, конечно, имел в виду тело, а не душу, но что-то же внутри Ричарда заставило его бывшего врага и несостоявшегося друга прийти за ним?

Значит, ещё не всё потеряно…

«Или только найдено, — подумал Рик, успокаиваясь. — Просто теперь искать и оставлять внутри что-либо буду я, не дожидаясь, пока все мои друзья передохнут от рук этой твари, кем бы она ни была. Я решаю, кого мне любить, за кого умирать и ради кого жить. Кого судить, а кого осуждать».

Оставшиеся зеркала пошли трещинами, взорвавшись миллионами осколков, накрывая собой и судью, и бывшего полковника. Рик лишь успел увидеть, как крупный кусок зеркала летит в лицо Романова. Не мешкая, Морган оттолкнул Марка в сторону, разворачиваясь спиной к бритвено острым граням чьей-то души…

Боли он не почувствовал. Слишком мало осталось живого внутри бывшего капитана, чтобы это нечто малое могло теперь болеть…

А Анны, напомнившей ему о том, где у него болевые рецепторы, уже не было рядом.

Теперь Ричард Морган остался действительно один на один с самим собой и своим покоем…

14.2. Раздвоение

— Ну, наконец-то мы можем поговорить… — сверкающая золотом фигура медленно откинулась назад, в снежно-белое сияние, и Рик невольно потянулся следом, поднимаясь с горизонтали невидимого пола — или падая вверх?

Ветер терзал яркие точки событий, как снежинки, перенося их внезапными резкими порывами вдаль, или приближая так, что можно было рассмотреть суть каждой точки, кванта бытия. Здесь не было того странного пространства, в котором оперировал Судья, и не было доступа к инфосфере — только то, что нёс разум в своих вместилищах памяти.

Вглядевшись в собеседника, тонущего в кипени пылающего времени, Морган с удивлением обнаружил, что смотрит на самого себя. То же лицо, тело… лишь глаза отливали золотом, да тихо потрескивала тонкая золотистая плёнка-излучение вокруг.

— Кто ты?… — сорвалось с губ Ричарда, прежде чем он понял, с кем говорит.

— Я — это ты, — поморщился двойник, — точнее, я — часть Маттершанца, для удобства принявшая твой облик. И мне нравится твоё второе имя, которое ты так не любишь.

— Бывший капитан… — Рик занял неустойчивое равновесие в поднявшейся пурге элементарных частиц времени, и по привычке махнул рукой, словно отбрасывая что-то. Мелькнула яркая зарница. — Что это за место, Ричмонд? Это не локус Судьи…

— Капитаны бывшими не бывают, Рик, — сын Времени легко улыбнулся, и собрал из тянущихся за порывом здешнего ветра снежинок-мгновений маленькую модель «Астарты». Этот похожий на архаичный болт силуэт Морган узнал бы даже во сне и под действием тяжёлых наркотиков, — А вот Судьи…

Он дунул на «Астарту», и она рассыпалась искорками.

— До сих пор твои способности зависели от меня, и мне было интересно посмотреть, куда заведёт тебя эта власть и эта сила, — Ричмонд покачал головой, вызвав настоящую метель вокруг. — Но я понял, что был излишне любопытен, а ты, Рик…

— Был излишне глуп и самоуверен, — Ричард сердито сжал зубы. Ему хотелось укусить самого себя за задницу, желательно — вырвав большой кус плоти, чтобы долго не забыть о причине укуса…

— Нет. Ты заигрался в новую, яркую и ослепительную игру, в бессмертие и всезнание, — золотое сияние, окружавшее Ричмонда, слегка угасло. — Я и сам поступил так же, признаться — сны так заманчивы, и так прельстивы… Потому мы сейчас и общаемся здесь.

Ричард тихонько потянулся к ставшим привычными способностям, и обнаружил вместо них зияющую пустоту — только комплекс самодиагностики работал, показывая какую-то нелепицу, да доступ к энергии и времени отзывался хоть как-то. Инфосфера, ППР и боевые модули молчали.

«Неужели действительно он — это Судья? А кто тогда я? Зачем я ему? А он — мне? — вопросы заполняли разум, утративший прежнюю стройность и логичность, взрывая огненные шары эмоций и вскрывая целые пласты памяти. — И что делать сейчас?»

Ричмонд внимательно смотрел на Рика, и по его взгляду было ясно, что он читал своего собрата по телу, как раскрытую книгу. Оставалось лишь надеяться, что эта книга не была дешёвым бульварным романом…

— Ты стал мной, я — тобой, и мы были Судьёй… Но кое-что поменялось. В мире, который достался нам, слишком мало любви. Она утекает прочь, как вода, как воздух, как время… И душа мира уходит вместе с ней. Ты тоже утратил часть себя, как и я, как и те, кого поглотил Венецианец. Только они потеряли всё, а мы — ещё можем восстановить потерю.

— Разве мы ещё не мертвы? — Рик вспомнил, как закрыл собой Романова от осколка зеркала, и похолодел. — Эти зеркала могут убить кого угодно…

— Судью убить нельзя. Можно убить палача.

— Надеюсь, что так и случилось.

Глава 15. Романов и Судья

Я — пассажир, мне дорога дорога, я — космонавт, я — Курт, я — Воннегут,

Я лягу пьяным у порога, авось наутро подберут.

Сплин — Частушки

15.1. Романов и Судья. Снова сны

18 августа 2278 года

Капитан проснулся в холодном поту, и долго лежал, уставившись в потолок каюты, и медленно переползая взглядом с одной небольшой осветительной панели на другую. В полумраке, разгоняемом только тусклым свечением коммутатора и часов, он чувствовал, как бьётся его сердце, слышал его гулкие удары и медленно проворачивал внутри воспоминания, которых не было. Не могло быть.

Древний город, неуловимо напоминающий Лондон, как его изображали на первых фотографиях — только почище, и позеленее. Люди, суетящиеся в повседневных своих делах, улицы, заполненные народом и странными паровыми повозками, пыхтящими паром и дымом… Ричард во сне проходил по этим улицам, и иногда видел себя со стороны, в отражениях витрин и зеркал, которых там хватало… Белый плащ, странная шляпа, меч в ножнах… И холодное, застывшее выражение лица, которое пошло бы статуе, или скульптуре из чистого льда — но не человеку.

«А это и не человек, — подумалось капитану на миг, между воспоминаниями. — Человек не может не испытывать вообще никаких эмоций, это неправильно… Люди не могут не любить, не страдать, не искать новое — мы так устроены, чёрт возьми, получать плюху от Судьбы, утираться, и снова идти вперёд. А этот я… Или не я… Он застыл. Он не может идти. Судья, блин горелый… И этот его идиотский плащ…»

Слепая нищенка, выкрикивающая — ему? не ему? кому, чёрт возьми? — в лицо слова проклятия, про утраченную душу и какого-то Актёра. Занимающееся зарево чумных костров под звуки разъярённой толпы и разливающейся по городу смерти, неотвратимой и отвратительной… Священник рядом, чьи почти потухшие глаза смотрят таким знакомым взглядом, прямо в утраченную душу…

«Откуда там взяться Кардиналу, дьявол их раздери? И почему он так хреново выглядит, хотелось бы знать…»

Дальше — больше.

Таверна, которую штурмуют люди, медленно сходящие с ума от запаха палёной на кострах и разлагающейся от чумы человеческой плоти. Лицо человека, наполненного светом, который держит в руках огромный том, рассыпающий вокруг сияние, как щедрый сеятель разбрасывает семена в пустую почву — лишь бы одно из тысячи проросло, пустило корни…

Потом были зеркала. Тысячи, миллионы, бесконечность зеркал, глумливо отражающих всё, что угодно, но только не то, что по-настоящему нужно… И дикий, адский, нечеловеческий хохот того существа, не-живого, и не-мёртвого, что стояло за зеркалами, чью сущность они изливали на него, мечущегося среди отражений, сражающегося с пустым пространством, пронизанным тьмой и болью…

«Твою мать! — Ричард вздрогнул, приходя в себя. — После такого кошмара можно и паралитиком остаться… Нет, надо что-то делать, в последние дня сны идут потоком, и то, что удаётся запомнить и сбросить на стриммер… Я даже Анне и Гаю их показать не могу, слишком странно всё… Что делать?»