Суд Проклятых - Романов Марк Александрович - Страница 46

18 августа 2278 года

Судья без движения висел в тревожно сокращающемся багрово-чёрном пространстве, раскинув руки, словно пытаясь обнять мир… которого не было. Волны накатывали, порождая болезненные приливы тошноты, двухцветный водоворот медленно и неравномерно вращался. Было гнусно. Болела душа, от которой, казалось, откусили большой кусок, и, почему-то, спина. Горевшие огнём нервы не давали уснуть, тошнота не давала сосредоточиться, а багровое с чёрным окружение подавляли и без того спутанное сознание.

Перед мысленным взглядом постоянно висела одна и та же картина, раз за разом повторяя закольцованную запись, на которой огромный флот методично уничтожал планету. В составе флота опытный взгляд различил бы несколько мобильных крепостей Пояса Защиты Земли, серебристые крейсера и эсминцы с символами двуглавой змеи, и ощетинившиеся изломанными чёрными плоскостями чудовищные дредноуты, изрыгавшие сгустки холодного огня вниз, в расцвечиваемую вспышками атмосферу. Планета горела, на её поверхности расплывались кольцевые валы плазменного пламени, возникали и пропадали грибообразные облака ядерных взрывов, сверкающие воронки подрывов антиматерии, выжженные области активации миниатюрных чёрных дыр, серебристые сети ЭМИ-бомб и гравитационных фугасов. Там, внизу, бушевал непрекращающийся танец смерти и всеобщего уничтожения, истинный Danse Macabre. Горы стирались в песок невообразимыми ветрами, насыщенными металлом и пылью, равнины вспучивались, словно гниющие шанкры, лопающиеся ярко-алой лавой, океаны вскипали и сразу же обрушивались в себя смертоносным дождём, исполненным ядом и гибелью для всего живого.

Боль гибнущего мира хлестала вовне, сливаясь с уколами от смертей разумных и неразумных живых существ, чьи души утекали вовне, словно горная река, напоённая таянием ледников весной… Судья не знал, прошлое это, будущее, или настоящее — но пытка, которой его подвергало осознание собственной несостоятельности и неспособности помочь тем, кто сейчас страдает там, в пламени и тьме аннигиляции, деструкции и ядерного апокалипсиса, не заканчивалась, и не могла закончиться никогда.

Он пытался соскользнуть в локус судей, погрузиться в спокойное холодное белое сияние… но и в этом Ричарду было отказано. Память, подёргиваясь в такт пульсациям окружающего пространства — «Чёрт возьми, где я? Кто мои вещи?» — тоже раз за разом проваливала запросы, выдавая клочки и кусочки совершенно ненужной информации, дробящейся на составные элементы, рассыпающиеся осколками туманных зеркал…

— Маттершанц… — в отчаянии прошептал Судья потрескавшимися губами. — То, что осталось во мне от тебя… Помоги…

Мир вокруг раскололся пополам, и осколки, приобретая полукруглую форму, расползлись в стороны, открывая застывшему взгляду Ричарда потоки тёплого струящегося света и границы тверди высоко за ним…

— В первый раз вижу, чтобы так реагировали на стандартный регенератор… — тихонько прошептал себе в усы седоватый медтехник за скособоченным пультом, поглядывая на запись ментоскопа, где переливались багрянец и тьма. — Эх, молодёжь-молодёжь, завязывать с наркотой надо…

Из переносного регенерационного бака в углу медотсека одобрительно хмыкнул Либерти, погруженный по грудь в ярко-жёлтый раствор, искрящийся пузырьками. Пилота уже порядочно достали все эти медицинские пытки, замаскированные под реабилитационные мероприятия, а слух у него всегда отличался редкостной остротой. Других развлечений, кроме как пялиться в голоэкран, подключённый к убогой развлекательной базе, да препираться с медтехниками, поблизости не наблюдалось, и Линденхост пользовался любым случаем, чтобы скоротать время до окончания восстановления нервов, структуры костей и костного мозга. Старший врач, он же — начальник отдела биологически и бионических исследований группы «Ромашка» уже давно плюнул на раненого пилота, и в отсек появлялся только удалённо, по сети, а техники выли чуть ли не в голос — хлёсткие и обидные шуточки истребителя попадали точно в цель, и раздражали неимоверно. Вот и сейчас…

— Петрович, старый ты хрен, — Либерти растянул губы в предвкушении, и вспомнил русские анекдоты и истории, которые в казармах травили беспробудно, особенно после самогона или виски-горлодёра, — может, это тебе со спиртом из регенератора завязать стоит? У тебя уже давно не стоит, а сейчас уже и глюки мерещиться начали… Смотри, придёт belochka, а то и sir Kondratii пожалует в гости — что ты им скажешь? «Это не я, он первый начал»?

— И твою же мать… биологическую, крысюк ты пробирочный, богом в душу трёпаный… — Петрович подскочил, задев сенсор стирания записи. На экране замер единственный кадр обстреливаемой флотом неизвестной планеты. — Истребитель неистреблённый, молчи уже! Мне и так уже начальство платит по двойной ставке, чтобы я тут с тобой лишние вахты просиживал, и ребятам мозги предохранял от твоего влияния…

— Ох, рассмешил… — закашлялся Линденхост, схватившись за поручни бака. — «Предохранял»… Петрович, ты только что сам признался, что ты — гондон. Вот это шутка!

Рику было не привыкать просыпаться или приходить в себя неизвестно где, с головной болью и тошнотой… В прошлой жизни, правда. В шкуре Судьи, точнее, в его белом плаще и с карающим мечом, бывшего капитана участь сия миловала — до поры, до времени. Сейчас, кажется, это время настало.

Внутри поскрипывало и похрипывало, дыхание, сердце и память отказывали — почему-то всё время перед глазами вставали бьющиеся зеркала и разорванная огнём ракет и орудий планета. И два лица — одно в вычурной маске, постоянно меняющей очертания и украшения, с холодными стекляшками глаз и какой-то склизкой по ощущениям прорези для рта, и второе — волевое, исполненное внутренней силы и воли, словно вырубленное из камня…

Рику-Судье хотелось сдохнуть. Именно сдохнуть, в крови и дерьме, так, чтобы было неповадно прочим поступать так, как поступал он, и… упиваться властью, своей силой и высочайшей миссией, доверенной ему теми, кто стоит много выше обычных людей. Он не понимал, откуда взялись такие мысли в его прежде холодном и предельно логичном рассудке, но подозревал, что виновен в нём тот, из сна, что носил маску…

А обладатель второго лица, виденного Судьёй в горячечном бреду, входил в медотсек. Распавшаяся на части многослойная перепонка медленно уползала в щели, попыхивая на визитёров сизоватым дымком многоцелевых медицинских нанитов, и Романов, скривившись, непроизвольно задержал дыхание. Не то, чтобы он боялся лишний раз вдохнуть нанороботов — его организм сейчас справился бы и с их боевыми отравляющими вариациями, но полковнику было почти физически неприятно чувствовать шевеление этих невидимых машин в себе. «Вот такая вот забавная фобия» — сказал однажды штатный психиатр десантного корпуса, незадолго до того, как совершил прогулку без скафандра в открытый космос. Кажется, он хотел поймать нескольких зелёных человечков, явившихся мозговеду после обильных возлияний в штабной кают-компании… Единственный полезный совет, что оставил доктор Марку, гласил: «Всё — тлен, но далеко не всё — член. Мир гораздо приятнее, чем вы думаете». Романов взглянул в поблёскивающий металлом бок раскрытого автохирурга, и его передёрнуло ещё сильнее — раны от зеркал болели и чесались, несмотря на тройную дозу иммунола и регенера…

Пока Марк перемигивался со своим отражением, следом за ним лёгким быстрым шагом в отсек вошла Ханна, улыбавшаяся на ходу чему-то своему в глубине своих мыслей. Петрович привстал, и, криво отмахнув левой рукой слабое подобие салюта, быстро затараторил, обращаясь к полковнику:

— Ваше высокобла… Кхм, сэр! За время вашего отсутствия на вахте происшествий не было, оба больных в сознании, нареканий на условия службы нет, докладывал старший техник биологического сектора Петрович, старший лейтенант десанта… — тут распушённые усы медтехника грустно обвисли, — в отставке.

— Вольно… — Романов с трудом удержался, чтобы не вздёрнуть брови в удивлении — этот человек действительно напоминал одного его бывшего сослуживца… Но это осталось где-то там, в прошлой жизни, да и звали того капитана, кажется, не Петрович, а Иванович… — Что с пострадавшими? Когда встанут в строй?