Суд Проклятых - Романов Марк Александрович - Страница 64

— Желание твоё сиречь лишь блажь. Ты сам не знаешь, каково, не умирая, и не сходя во тьму — не жить. И «сдохнуть», как промолвить смог блудливый твой язык, тебе сейчас по воле собственной, поверь, не светит — я буду вновь Вергилием твоим. И в Ад сведу по торному пути, длинной дорогой долгой смерти… — древнее существо, не снимая маски, транслировало Максу настолько объёмное ощущение плотоядной ухмылки, что того передёрнуло. — Но — не сейчас. Сейчас, коль мир — един, мне ждать потребно, пока его основы не разъест чума, и полчища крысиных королей не изглодают…

Он указал своими изящными длинными пальцами на далёкий, и недостижимый горизонт, где набухало тёмное облако, самим своим видом зарождая мысли о болезни и тлене. Внутри темноты тлели багровые нарывы огня, и Макс невольно содрогнулся ещё сильнее — такими холодом, безнадёжностью и болью веяло оттуда. Зарницы за спиной снова обрисовали контур пирамиды, вспыхнувшей золотом и осенним багрянцем…

Телль чувствовал себя, как кусок металла на архаичной наковальне — на таких японцы из Марианской диаспоры до сих пор ковали свои клинки самураев. Он словно плыл между жаром огня в горне внешнего мира, хладной плоскостью безразличной плиты звёздного моря, и неумолимо опускающимся молотом-смертью… Что могло выплавиться в этом горне? Что может отковать удар — один, больше он не выдержит, да и того будет многовато… Как отзовётся хрусталь и тёмная синева наковальни-моря?

На мгновение ему стало тепло и спокойно. Макс чувствовал, что он — не один, и откуда-то знал, что может изменить мир к лучшему… Но как, и почему — не знал.

— Делай своё дело, древний… — Телль изобразил всё возможное презрение на лице, и отвернулся. Созерцать набухшую гноем глобулу неведомого мира было не слишком приятно, но всё же — лучше, чем любоваться актёром «погорелого театра», как говаривала прабабушка Макса. — И пусть боги тебя осудят.

— Боги мертвы, сухи и прах их растворён в воде нездешнего звёзд моря, я неподсуден, вечен, и един! — речитатив взвивался тоном к небу, и резал Максу душу. Актёр, шурша тканью костюма, переместился так, чтобы Телль видел его. — Я скоро сам, коль будет суждено свершиться, превзойду их силу. Мне нужно лишь одно… Одна… Точнее, лишь один. Одна лишь жертва, лёгшая на камни, один удар ножа, одно лишь пламя.

— Уйди. Прошу. Дай мне покой… — Макс заслонил глаза опухшей рукой, и зажмурился.

Тихий шелест волн стал ему ответом. Венецианец сгинул, словно призрак, не оставив и следа. Чёрная опухоль гибнущего мира набухала на фоне звёзд и галактик. Из-за спины Телля веяло теплом и перезвоном хрустальных колокольчиков. Он медленно обернулся, но не увидел ничего.

— Не бойся, и не показывай вида, что удивлён, — раздался из пустоты тихий мелодичный голос, в котором слышались внутренняя сила и тёплая ирония, — просто выслушай…

Телль выругался.

— Чёртов актёришка, ты решил меня окончательно допечь сегодня своими фиглярскими фокусами?!

— Я — не он, — в голосе прозвучали нотки скорби. — Понимаю, тебе нужны доказательства, но у меня их нет. Могу только немного облегчить твои страдания — настолько, насколько допускают пределы отпущенного мне.

В лицо Максу подул странный ветерок, напоённый запахами трав и цветов, словно он находился на Земле, в весенней степи, чудом сохранившей за тысячелетия властвования человека своё разнообразие и жизненную силу. Мёд и полынь, водяная пыль от неведомого источника, и прокалённый солнцем песок на губах… И ему стало легче. Боль не оставила тела, но стала глуше, спрятавшись где-то на задворках сознания. Мысли потекли ровно, сильно, с ясностью, которая и при жизни была редко достижима, а уж здесь… «В этом месте, времени, или чем оно там является, — подумал Телль, — Очень сложно сохранить себя дольше, чем требуется окружающему миру, чтобы тебя переварить». Чьи это были слова, кто это подумал — он сам, или его неведомый гость-невидимка, Макс не знал. Но чуял, что это правда.

— Спасибо… — кивнул Телль в ответ. — Так намного лучше…

— Да. Я сожалею, что не могу большего, но и это — уже очень много, — голос дрогнул. — Времени мало, потому я буду краток…

— Погоди! Я признателен тебе за помощь, но объясни, что происходит? Кто эта скотина, что держит меня здесь? Зачем ему — я? Почему…

— Ох уж это вечное людское любопытство! — теперь чувствовалось, что гость в равной степени восхищён и раздосадован. — Даже перед гибелью души, и разрывом цепочки перерождений человек остаётся человеком, и задаёт мириад вопросов… Впрочем, никто и никогда не спрашивает того, что ему по-настоящему нужно. Ладно. Я утолю твою жажду знаний, Телль. Та «скотина», как метко выразился ты — хотя, как только его не называли те, кто лишился тела, или души по его вине — один из немногочисленного древнего народа, что существовал ещё в незапамятные времена, и прошёл долгую дорогу развития за миллионы лет до человечества. Они давно уже не имеют тел, и ушли, в большинстве своём, в чистую энергию, слившись со Вселенной… Таких, как он — остались считанные единицы. Почему они не покинули тварный мир? У кого-то есть долг, кто-то оказался не готов к переходу, а некоторые… некоторые решили, что могут схитрить.

— Схитрить? Древние? Погоди, ты говоришь про строителей Лабиринта? — Макса разрывало на части любопытство. — Но как могут такие существа оказаться такими… такими… тварями?

— Они — далеко не боги. Хотя, знают и умеют очень много… — теперь гость сожалел о чём-то. — Та сущность, которую ты знаешь, как Актёра, Венецианца, или Посланника, выполняет свою определённую функцию, и этот долг ему порядком поднадоел за тьмы веков. Он хочет только одного — свободы. Свободы от долга, возможности менять тела, жить, любить, наслаждаться…

— Это достойное желание, но причём тут я? — Макс с трудом удержался, чтобы не вскочить на ноги. — Какого чёрта он держит меня здесь, пока моё тело умирает там?

— Этого я, увы, не знаю… — голос дрогнул, словно от боли. — Но то, что вы связаны воедино с Посланником — это факт. Ты… Вернее, твоё тело — почти идеальное вместилище для души Актёра, и может сохранить большую часть его сущности и возможностей. Сейчас же оно занято кем-то другим, не им и не тобой. Тем, кого вышвырнут из реальности, и только по случайности он выжил, занесённый в твоё тело.

— Кто он, этот несчастный? — Телль крепко сжал сцепленные пальцы, и, помолчав, спросил: — Что будет дальше?

— Его имя не скажет тебе ничего. Но факт остаётся фактом — Посланник не получил, и не получит тела. Сейчас он пытался соблазнить тебя, чтобы ты захотел вернуть себе своё… Такие, как он, не могут, или не хотят делать некоторые вещи без прямых просьб. Но ты сам не захотел его просить. Правильно, на мой взгляд. Теперь ему не останется ничего иного, кроме как самому найти себе тело, создать, украсть или добыть другим способом. Макс, ты подал ему очень хорошие идеи, надо признать…

Над морем громыхнуло, словно где-то начиналась гроза.

— Времени совсем не осталось… — невидимый гость тяжело вздохнул. — Твоему телу помогут продержаться немного дольше. Надеюсь, что вероятности совместятся удачно, и мы ещё встретимся.

— Кто ты? — тихо прошептал Макс, роняя слёзы, и ощущая, что неожиданный гость оставил его в одиночестве. — Почему ты помогаешь мне?

Ответа он уже не ждал, но продолжал надеяться на чудо.

Контур пирамиды вдалеке померк и растворился в звёздном сиянии, оставив после себя призрачные всполохи огня, сложившиеся в слово «Прометей».

19.2. Олеш Граут. Изъятие

Жилые башни Кастл-Тауэр,

Восточный район, Большой Лондон

9 мая 2278 года

В комнате на одном из верхних этажей километровой башни комплекса Кастл-Тауэр, уставившись в многочисленные голографические матрицы, Олеш выстукивал по контактной доске сложный ритм. Стаккато быстрых касаний тонких сильных пальцев по поверхности стола ложилось в контрапункт с ударами дождевых капель в силовой экран окна, тонко гудевший. По экранам ползли строчки кода, логи, отметки транзакций, графики и кривые аналитических программ, иногда прерываемые всплывавшими и снова уходившими в водоворот информационного Мальстрима окнами видеосвязи. Граут работал.