За Дунаем - Цаголов Василий Македонович - Страница 24

—      Сын,—рассеянно проговорил Петр, а про себя подумал: «Нет, это не он. Мало ли парней ходит по земле».

Поднялся Петр, ничего не сказав, побрел к селу. Оно начиналось сразу же за виноградниками, возвышаясь над ними черепичными крышами. Чем ближе подходил к селу, тем тяжелее шаг. «Он, это он... А почему он? Ох, сердце мне говорит, что быть горю. Видно, не дошли до бога мои молитвы. Даже Иванну просил молиться за него... Как я умолял всевышнего уберечь юнака! Замучают парня».

В село Петр вошел, с трудом передвигая ноги. Широкая, пыльная улица вела к мечети. Еще издали Петр заметил, что там собрался народ. Но почему-то оттуда не слышно голосов? Тишину улицы нарушало лишь шарканье ног Петра. Старик почувствовал смертельную усталость, ему захотелось присесть на обочине, закрыть глаза и забыться.

Он подошел к безмолвной толпе, но никто не обратил на него внимания. Стоящие перед ним мешали ему увидеть, что делается впереди. Тогда Петр положил на чье-то плечо дрожащую руку и приподнялся на носках. О, лучше бы он ослеп в эту минуту! Из канака, что рядом с мечетью, вышел баш1 и остановился у порога. Сложив руки на большом животе, турок медленно перебирал четки. Широкие из синего атласа шаровары шевелил ветерок с Балкан. Но вот турок пошел, переваливаясь из стороны в сторону. Когда он достиг середины площади, из того же дома показался вооруженный сеймен. У Петра перехватило дыхание, он почувствовал, что под ним качнулась земля, и он сильнее ухватился за чужое плечо.

За сейменом появился юнак, посланец сына. На площади стояла звенящая тишина. Юнак держался прямо, шаг широкий, легкий, то и дело резким взмахом головы отбрасывал со лба черную прядь волос, и народу открывалось бледное лицо. Оно улыбалось людям.

Из-за мечети вышли еще два сеймена во главе с бюлюк-башия (командиром отряда)2. Но Петр их не видел. Все расплылось перед глазами, и подкосились ноги. Но ему не дали упасть. Чьи-то сильные руки подхватили обмякшее тело и бережно уложили на землю. Не слышал Петр, как баши объявил:

—      Эй, эй, гяуры, слушайте внимательно. Того, кто посмеет пойти против султана, ждет кара на земле! Тот, кто поймает комита, получит у меня большой бакшиш — один флорин.

С этими словами он небрежно махнул рукой — и юнака увели в окружении четырех сейменов. Неожиданно арестованный оглянулся и крикнул:

—      Болгары! Будьте мужественны!

Сеймен ударил его прикладом в спину.

—      Вставайте все и дружно беритесь за оружие!

Все четыре приклада обрушились на юнака, и он

споткнулся, но удержался и, стараясь выкрикнуть еще что-то, повернулся к застывшей площади.

—      Болгары! Верь...

Его сбили ударом приклада, и он захлебнулся, упал на землю. Люди видели, как юнак старался высвободить руки, стянутые веревкой за спиной.

Площадь не откликнулась ни единым звуком...

8

День, о котором мечтала Фарда, настал. В ее доме сидели самые уважаемые из рода Кониевых и с почтением слушали Бза. Он восседал во главе стола и с достоинством произносил тост.

—      Пусть нам сопутствует святой Георгий! — сказал Бза и, помолчав, добавил:—Может ли птица взлететь в небо, если у нее обрезаны крылья? Так и человек! Без родственников его и муравей одолеет. О, такому человеку лучше не жить на свете... Слава богу, род Кониевых держится на земле крепко. У него много корней. Вот и сегодня мы собрались сюда, чтобы позаботиться о нашем благе. Да будет дело, ради которого мы здесь, дорого сердцу каждого из нас. Благословение бога тебе,— обратился Бза к своему сверстнику, сидящему по левую сторону от него.

Они чокнулись. Бза медленно поднял рог на уровень головы и, откинувшись назад, сказал важно:

—      О, господь бог, помоги нам, не оставь без своего внимания!

С этими словами Бза приложился к рогу. Старик пил крепкий напиток долго, не отрываясь, слегка раскачиваясь. И только после того, как Бза передал рог

юноше, стоявшему у него за спиной, каждый из гостей произносил традиционную фразу: «Пусть сбудутся слова нашего старшего» и выпивал, а затем приступал к трапезе.

Наполнив рог из кувшина, юноша замер в ожидании, когда Бза потребует араку, чтобы произнести очередной тост. Юноша был сосредоточен, серьезен от сознания порученного ему дела. Коричневая черкеска плотно облегала спину, плечи. Подбородок с ямочкой выступал вперед. Рука с рогом застыла на уровне узкого поясного ремня с серебряными брелоками.

Гости после выпитого закусывали сдержанно. Перед каждым из них на узком длинном столе лежал нож. Но пользовались им в тех редких случаях, когда нужно было отрезать ломтик мяса. Делалось это не спеша. Наконец старик встал, и остальные последовали его примеру.

—      Пора нам, добрые люди, исполнить наш долг,— проговорил Бза.— Путь в дом Каруаевых короток, но не легок... Отправляемся мы туда с надеждой... Дай бог, чтобы там нас не посрамили отказом. Еще никогда нам не отказывали те, с кем мы хотели бы породниться. Мы молим бога, чтобы он уберег нашу честь! Не подобает мне быть сватом, но кому я доверю такое дело? Что-то тревожно у меня на сердце. Да поможет нам бог породниться с Каруаевыми.

Все разом выдохнули:

—      Оммен!

—      И чтобы через год в доме нашего брата мы дали имя мужчине, который родится в нем! Пусть большего несчастья не случится для Кониевых, чем забота о том, какое ему дать имя.

—      Оммен!

К Каруаевым ушли Бза и старики — Гацыр и Елкан. Сваты не сразу направились к Бекмурзе. Они постояли у своей калитки, пока глаза привыкли к темноте. А когда стали различать дорогу, оглядевшись, прислушались к ночным шорохам, далеким звукам. Бза очень боялся чужого глаза, когда дело еще не сделано. Этот суеверный страх появился у него с тех пор, как он начал ходить на охоту в горы. Он рассуждал так: попадись мы кому-нибудь на глаза, считай, не видать тебе удачи, возвращайся назад. Да еще наутро все село облетит весть: «Кониевы послали сватов к Каруаевым». Вот почему Бза действовал с большими предосторожностями. Сваты больше молчали, а если говорили между собой, то шепотом и лишь в тех случаях, когда не было другого способа объясниться.

Короткая летняя ночь укрыла сватов от недругов, и оттого на душе у Бза было спокойно. Он знал жизнь слишком хорошо, чтобы не остерегаться завистников.

У калитки Бекмурзы сваты остановились. Спутники Бза услышали, как старик произнес про себя короткую молитву, и тоже поспешили обратиться к богу с мольбой помочь им в многотрудном деле, за которое они взялись. Где-то залаяла собака. Бза постучал в калитку и замер. Вскоре послышались шаги по ту сторону низкого забора.

—      О, Бекмурза, где ты? — вполголоса спросил Бза.

—      Здесь мы, здесь,— раздался тревожный голос хозяина.

Загремел засов, открылась калитка, и, не выходя на улицу, Бекмурза проговорил:

—      Да принесет мне ваш приход счастье! Кто бы вы ни были, говорю я вам, «здравствуйте», и пусть черная весть, с которой, быть может, вы пришли, останется за порогом! — хозяин отступил в глубь двора, чтобы дать возможность пройти нежданным гостям.

—      Да не откажет тебе бог в счастье!—ответил Бза.

Узнал Бекмурза старика по голосу и сразу же успокоился.

—      О, извини, Бза, ночь такая темная, что глаза плохо видят. Входите в дом, дорогие гости,— хозяин шел впереди, указывая дорогу в кунацкую.

Бекмурза был беден, а кунацкая все же в доме имелась. Пусть там нет ничего, кроме жесткого топчана, покрытого войлоком, да столика, а все же гостю в доме Бекмурзы было где отдохнуть. .Хозяин сам часто оставался голодным, а для гостя он припас угощение. «Гость — посланец бога и радость для хозяина»,— говорили в старину. Об этом завете дедов Бекмурза никогда не забывал. И что бы ни случилось, мать всегда находила, из чего испечь вкусные пироги с сыром. В холодном подвале у нее вдруг оказывалась арака. А что еще надо гостю?

Не успели гости рассесться в кунацкой, как хозяйка уже хлопотала над корытом. Ей помогала дочь. Ханифа усердно раздула огонь в никогда не затухавшем очаге, слазила в подпол за кувшином с аракой. Мать поняла сердцем, с чем пожаловали гости в такой поздний час, и была рада им. Ведь завтра утром в селе станут говорить о сватах и при этом будут завидовать ей, Борхан, у которой такая дочь. Еще бы! Не в каждый дом так часто наведываются сваты. В иные вовсе не заходят. О, горе той матери, которая не дала красоту своей дочери!