За Дунаем - Цаголов Василий Македонович - Страница 26

—      Как ты мог погрозить пальцем мужчине? — Бза встал со своего места и, выставив перед собой палку, двинулся к хромому.— А завтра ты убьешь его из-за угла! — Бза схватил за шиворот Кудаберда и поднял было палку.

У хромого подкосилась нога, и старик не смог удержать его: Кудаберд повалился на землю. Так он поступал, когда не мог оказать сопротивление.

—      У, трус! Ты уплатишь за оскорбление тремя баранами! Такова воля нихаса.— Бза оглянулся на стариков, и те утвердительно закивали головами.

Но тут раздался чей-то зычный голос:

—      Прекратить!

К нихасу подъехал на коне помощник пристава, недавно назначенный в этот участок. Хотя сказано было по-русски, люди поняли и перевели взгляды на помощника пристава. Позади него двое стражников, тоже верхами.

—      Что за сборище?—- обратился помощник пристава к писарю-осетину, застывшему по правую сторону от него.

Кудаберд вскочил и хотел было улизнуть, но его остановил помощник пристава.

—      Иди сюда,— позвал он хромого, и толпа расступилась, давая дорогу.— Что ты натворил?

Хромой сердцем понял, что пришла неожиданная защита, и быстро сообразил, как себя вести.

—      Ничего! Меня избили, и за это я же должен уплатить трех баранов. Так решили они,— хромой кивнул на Бза.— Разве в селе уже нет канцелярии?

Писарь едва успевал переводить. Старики хранили строгое молчание. Но не выдержал Бекмурза. Он растолкал локтями стоявших впереди мужчин и, оказавшись рядом с помощником пристава, с возмущением выпалил.

—      Посмотрите на него! Он погрозил пальцем своему соседу и теперь оправдывается...

Помощник пристава ткнул Бекмурзу кнутовищем в грудь, и у того от удивления расширились глаза, а потом руки невольно легли на кинжал.

—      Пошел вон! — гаркнул помощник пристава.

В тот момент, когда Бекмурза приготовился броситься на обидчика, его схватили сзади за плечи и оттащили, а то бы не миновать беды. Писарь передал помощнику пристава все случившееся и решение нихаса, добавив от себя, что старики поступили правильно.

—      Раньше за такое оскорбление хромой заплатил бы своей кровью.

—      Что?! Времена нихаса прошли! Я отменяю их волю,— помощник пристава указал .кнутом на Бза.— Пусть только посмеют сделать по-своему. Потерпевший может подать в суд. Понятно? Так и объявите всем: жаловаться нужно в суд. А эти мумии пусть сидят на печи.

—      У нас нет печей с лежанками,— ответил писарь.

Развернув коня, помощник пристава уехал в сопровождении стражников... Вслед за ними поспешил вприпрыжку хромой.

Радуясь тому, что счастливо отделался, Кудаберд прибежал домой и возбужденно, потирая руки, кричал на весь дом:

—      Трех баранов захотели? Да подавиться бы вам водой. Баранов им... Ха-ха! — хромой вымыл руки, обтер их об полы черкески и в ожидании, когда принесут ему еду, предался размышлениям. «И откуда только появился этот русский? Как будто мне его послал сам бог. Э, теперь ему за это надо понести что-нибудь! Мм-да! Придется разориться. Но что подарить? О, придумал. Подарю мою новую бурку и башлык. Пусть носит на здоровье да помнит о Кудаберде. Гм! А может, хватит с него и одного башлыка? Подумаешь, заступился за несчастного человека. Заступился... А я просил его? Да если бы весь нихас сгорел, и то бы Бза ничего не получил от меня. Пожалуй, для русского башлыка будет многовато. А потом зачем он ему? Ни морозов у них нет, ни ветров... Подарю-ка помощнику пристава... Э, да разве он нуждается в чем-нибудь? Нет, не понесет Кудаберд подачку самому помощнику пристава, бог знает, что тот подумает обо мне».

Тут перед Кудабердом появился брат с деревянным подносом, на котором стояла миска, наполненная доверху холодной бараниной, и лежали три пирога с сыром. Кудаберд придвинул к себе столик и, облизав губы, прикрикнул на брата:

—      Клади, чего стоишь? Не мог сразу принести араку?

—      Подогревается на огне.

—      Подогревается... Не забудь положить в нее перец. Кинь целый стручок... Сегодня мы на дороге нашли трех баранов. Понял?

—      А как же! Надо одного из них зарезать в субботу.

—      Много говоришь! Иди за аракой.

Почесывая затылок, брат вышел, и Кудаберд произнес молитву. Только после этого отломил кусок от пирога, однако есть не стал в ожидании араки, но тут вбежал брат, и Кудаберд вскочил:

—      Что случилось?

—      Сафар!

—      Сафар? Тулатов?

—      Он. Ждет тебя!

Хромой выскочил в чем был: в бешмете и без шапки. Гость сидел на гнедом, с трудом сдерживая его: конь пытался вырваться вперед. Кудаберд приложил правую руку к груди и издали поклонился Сафару, состроив на лице улыбку. Но, взглянув в глаза гостя, не на шутку испуг алея. От волнения хозяин не мог промолвить и слова. Выпрямившись, застыл на одной ноге, но качнулся и, не удержавшись, принял обычную позу. Заметив, как вздрагивают перекосившиеся плечи хромого, Сафар ухмыльнулся.

—      Тулатовы даже к тебе выходят в черкеске и шапке.

Смущенный замечанием, хромой оглядел себя и, неизвестно почему похлопав себя по груди, проговорил:

—      Извини, Сафар, спешил к тебе...

—      Ты лучше в другой раз забудь дома здоровую ногу, а о шапке помни. Мужчина ты или кто?

—      Ох! — Кудаберд схватился за бритую голову.

Сафар поморщился и, отвернувшись, сказал тихо:

—      Как только стемнеет, придешь ко мне, да смотри, не попадись людям на глаза, и язык свой не высовывай лишний раз.

Гость ослабил поводок, и конь рванулся, унося Са-фара. Как из-под земли, перед Кудабердом появился брат:

—      Что ему понадобилось?

—      Не твое дело,— огрызнулся хромой.

Брат не обиделся, только скривил в усмешке губы.

9

Иванна окончила поливать грядки и, забросив тяжелую тяпку под навес, поплелась в летнюю кухню. Упав на стол грудью, уткнулась лицом в загоревшие руки и заплакала. «Ну зачем Христо ушел в горы? Зачем? Говорил же ему отец, что турок не одолеть, если даже все наши мертвые явятся с того света. Ох, до чего он упрямый! Да турки истребят всех нас, и сами останутся на земле. И наши дома, и виноградники, и одежду — все заберут себе, а мы умрем... Рассказывал же отец, как турки убили дедушку. Пришли и забрали единственных волов. Дедушка умолял их оставить хоть одного вола, но турки смеялись ему в лицо. Тогда дедушка стал проклинать их, и они убили его. А маму за что погубили? Никто не знает. И так каждый день. Неужели у них нет бога? Люди перестали смеяться, не помню, когда я с девушками песни пела. Отец говорит, что турки сейчас злы, как никогда, и надо меньше попадаться им на глаза. Видно, не могут простить болгарам восстания. И почему только болгары терпят их? Каждый турок готов тебя оскорбить, им все одно — болгарин, значит, плохой... Пожалуй, Христо поступил правильно, что ушел к сербам. Не сидеть же ему сложа руки и ждать, пока турки придут в дом и отрубят голову. Будь я мужчиной, может, тоже не усидела бы здесь... Вот если все болгары, женщины, дети, ну, все, все, в одну ночь поднимутся, туркам придет конец»,— размышляя так, Иванна перестала плакать.

—      Иванна,— позвал из дома отец.

Подперев голову руками, девушка сидела с закрытыми глазами. Она открывала их, когда по небу проплывало легкое облако и на лицо набегала тень.

—      Дочка, да где ты там?

Иванна вылезла из-за стола и, закинув за плечо косу, провела ладонями по горячим щекам.

Отец лежал на деревянном топчане. Убийство молодого юнака в Булгарени так потрясло Петра, что он слег. Были дни, когда Петр отказывался от еды, а если к нему приходили соседи, то поворачивался лицом к стене. Иванна не знала, что и делать. Но вот однажды приехал младший брат отца, и они о чем-то долго говорили полушепотом. После этого Петр немного приободрился. Но зато, когда Иванна просыпалась ночью, она слышала, как отец разговаривал с самим собой. А то вдруг вставал, начинал ходить по дому и все грозился кому-то. Это было новое и пугало дочь. Однажды Иванна нашла под тюфяком старый мушкет. Это вселило в ее душу тревогу, и, боясь за рассудок отца, она вовсе не спала по ночам...