За Дунаем - Цаголов Василий Македонович - Страница 49

«Э, да он, кажется, дело говорит! А что, если и я попытаю счастья»,— Знаур впервые после женитьбы на Ханифе по-простецки обнял своего шурина. В другой раз бы он посчитал это за дерзость. Но сейчас друзья были взволнованы.

—      Конечно, как я не догадался сразу! А он захочет?

—      Попробуй уговорить его,— Бекмурза обрадовался тому, что Знаур согласился.— Бери коня и скачи к Сафару, пока кто-нибудь другой не поспешил к нему. Только сумасшедший может упустить такое счастье.

Осадив коня у дома Тулатовых, Знаур громко позвал Сафара. Ему в ответ залаяли собаки. Всадник от нетерпения мял поводок, потом спрыгнул на землю, прошелся вдоль ворот. Наконец, вышел Сафар.

—      Добрый день, Сафар!

—      Ну, здравствуй!

У Сафара было мрачное лицо, и Знаур почувствовал сердцем, что тот согласится уступить ему свое право ехать на войну. И его осенила мысль: «Не хочет он ехать... А если я с него потребую плату? Думаю, он согласится на все».

—      Слышал, ты вытянул жребий,—проговорил Знаур, специально растягивая слова.

—      А ты радуешься этому?

—      Хочу умереть за русского царя вместо тебя, Сафар. Ты не женат, кто продлит твой род, если пуля турка попадет в тебя? — Знаур пожал плечами.— Моя жизнь стоит всего две десятины земли. А у вас ее много.

Оживился Сафар, не мог скрыть от Знаура, что его слова пришлись ему по душе. Куда девалась его важность.

—      Люди будут смеяться,— произнес Сафар.— В нашем роду не было трусов. Вот если бы народ узнал, что ты очень просил и я долго не соглашался... Что-нибудь такое, а?

—      Хорошо, Сафар, скажу людям, что я валялся у тебя в ногах. Боюсь только...

—      Ты уже раздумал?

—      Видишь ли, на войне не всем и не всегда везет, могут убить! Турки не пожалеют и меня... Понимаешь, Сафар, умирать за две десятины не хочется.

—      Э, а разве я тебе обещал две десятины? Нет, столько я не дам.

—      Как хочешь, Сафар. У твоего отца много земли и всего один сын!

—      Одна десятина! Земля теперь в большой цене!

—      Две! Ну, если ты не хочешь спасти свою жизнь за две десятины...

—      Нет! Я мужчина и не боюсь смерти!

Вспомнил Знаур мать, Ханифу, пустой ларь, халтамата, похлебку...

—      Ну, хорошо, полторы,—глухо сказал он.— Подумай, Сафар, я не спешу на тот свет.

—      Одна десятина!

Лицо Знаура побагровело, одним махом он вскочил в седло.

—      Отдай голову за русского царя сам! — и только он взмахнул кнутом, как Сафар протянул к нему руку.

—      Постой... Хорошо, полторы!

Ударили по рукам, стараясь не смотреть друг другу в глаза.

Гикнул Знаур, и конь сорвался с места.

А вечером пришел Бза. Он ходил по двору, и никто из женщин не смел показаться ему на глаза. Знаур же стоял в стороне и следил за стариком в ожидании, когда тот, наконец, заговорит. Не мог понять Знаур, сердится на него Бза или станет давать напутствия.

Как бы там ни было, а уж Знаур теперь спокоенз если даже он не вернется с войны, так мать и жена имеют свою землю, ведь полторы десятины для них целое богатство. Будут они сеять кукурузу. А если еще между кукурузой посадить и фасоль, так это совсем хорошо. U, он знает: мать и Ханифа и ночевать будут в поле. Бабу тоже оценит его поступок.

Дай бог многих лет жизни царю. Почему только он немного раньше не начал войну с турками? Хорошо, что жребии вытащил Сафар! На счастье Знаура, Сафар оказался трусом. Боится он за свою шкуру. Еще бы! Пуля и шашка не станут разбирать, кто ты: алдарский сын или родился от работницы в хлеву. Наверно, Сафар будет говорить всем, что Знаур надоел ему и он, Сафар, уступил ему свое место в осетинском дивизионе.

Ну а Знауру теперь нечего думать об этом. Жена родит сына и тем продолжит род Коняевых. Эх, пришел бы только Бабу. Поговорить бы с ним, рассказать, что на душе, посоветоваться...

—      Разве я умер и не у кого тебе было спросить разрешения?

Голос Бза прервал думы Знаура, и он обратил взор на старика. Бза стоял посреди двора, опершись правой рукой на палку.

—      Ты собрался на войну? А со мной посоветовался? Бабу ушел, теперь ты! Так все мужчины разойдутся... А ими Кониевы не богаты...

Что мог сказать в ответ Знаур? У Бза есть клочок земли, два сына, дом. Ему не на что жаловаться. Мать говорила, что при разделе он забрал себе большую часть земли, остальное же досталось другому орату, а о ней, о Фарде, не вспомнили. Как-то Бабу жаловался матери на несправедливый поступок братьев его отца и даже грозился подать на них в суд, но мать чуть не на коленях упросила сына не делать этого, если он не хочет ославить их род.

—      Ты никогда не держал в руках ружье, тебе не приходилось вынимать шашку из ножен... т\ак ты оу-дешь воевать? Или тебе хочется опозориться, и тогда о Кониевых будут говорить по всей Осетии? На войну, Знаур, идут мужчины бывалые. Если они остаются живыми, то привозят добычу. А ты...

Снова стал ходить по двору Бза, сердито ударяя палкой перед собой.

—      На чем ты отправишься в полк? Много ли у тебя коней? В доме без мужчины не обойтись... Как ты мог бросить женщин? Бабу поступил, как мальчишка, теперь ты! На чьи плечи лягут заботы о твоем доме, ты подумал?

Нет, об этом Знаур не подумал. Но и без земли уже нет сил жить.

—      Ну хорошо, теперь нам уже нельзя отказываться, посчитают нас за трусов... Готовься, дорога дальняя,— Бза быстрым шагом вышел со двора.

37

Деревня лежала в котловине, на берегу безымянной речки. В зной речка высыхала, а в дождь урчала бурными водами. В ту деревню и держал путь отряд Христо. Накануне к нему приходил гонец и со слезами просил у него защиты от баши-бузуков. Командир отряда баши-бузуков объявил болгарам, что хочет осчастливить их своим посещением, и приказал старосте приготовить угощение на десять человек. «Если бы дело кончилось только угощением»,— сказал обеспокоенный гонец.

Прознали болгары о злых намерениях баши-бузуков. Те шли за «кровавой данью». За последние десять лет третий раз горе приходит в дом многострадальных болгар. Кто же поможет им, как не воевода. У Христо тоже были свои счеты с Османом-ага, командиром баши-бузуков. Это он замучил его бабушку. Видно, скрестились их пути.

Спешил отряд в деревню, чтобы поспеть до того, как туда заявятся турки.

Место вокруг деревни голое, лишь кое-где видны копны сена на низкорослых деревьях. А до леса скакать с версту, и в кустарниках не укрыться: они редкие и низкие. Но воевода нашел выход.

С наступлением сумерек отряд спешился, коней отправили в лес, а гайдукам воевода велел зарыться в копны. Боясь, однако, предательства, Христо отправился в деревню и встретился с болгарами, пользовавшимися благосклонностью турецких властей. «Настал час,— сказал воевода,— показать вашу любовь к родине. Накормите и напоите гостей на славу. Ничего не жалейте... Обласкайте их. О нас же им не говорите ни слова, если не хотите потерять головы».

Воеводу заверили, что сделают, как он требует, только бы не дать туркам силой взять «кровавую дань».

К встрече баши-бузуков готовилась вся деревня: проверяли оружие, расставляли посты.

Турки заявились до сумерек и, не ответив на приветствие старосты, потребовали развести их по домам, в которых будут отдыхать. Баши-баюка с двумя его приближенными пригласил владелец магазина.

Прямо с дороги их усадили за стол. Не мешкая, турки приступили к трапезе, а хозяин и вся его семья стояли в ожидании, когда потребуется услужить непрошенным гостям.

В полночь баши-бузуки, наконец, потребовали от хозяина «зубную дань», и каждый получил золотой за то, что у него стерлись зубы во время еды в доме болгарина. В селе настороженно ждали дальнейших событий. Люди знали, что, когда турки наедятся, они приступят к тому, ради чего приехали. Действительно, баши-баюк вышел во двор, позвал старосту и, когда тот предстал перед ним, объявил:

—      Неблагодарные бараны, вы забыли, что на свете существует «кровавая дань»? На этот раз мы не уйдем с пустыми руками.