Обряд на крови - Батчер Джим - Страница 39

– Ясно, – сказал он. Рука его сжалась в кулак. – Впрочем, сейчас это мало чего значит.

Вот тут я возразить ничего не мог.

– То, что я говорил вам… Не берите в голову.

Он покачал головой.

– Нет. Вы были правы.

– Быть правым и быть жестоким – не одно и то же. Я прошу прощения.

Томас пожал плечами, и мы больше не возвращались к этой теме.

– Мне сегодня по разным местам мотаться, – сказал я, сделав пару шагов по коридору. – Хотите поговорить – выведите меня отсюда.

– Не сюда, – негромко произнес Томас. Мгновение он молча смотрел на меня, потом кивнул; похоже, напряжение немного отпустило его. – Пошли. Проведу вас в обход мониторов и охраны. Если отец увидит, что вы уходите, он может предпринять еще одну попытку убить вас.

Я повернулся и догнал его. Щенок зевнул, и я почесал его за ушами.

– Какая такая «еще одна попытка»? О чем это вы?

– Инари, – негромко произнес Томас. Взгляд его не выражал ровным счетом ничего. – Он послал ее к вам, как только увидел, что вы вышли из моей комнаты.

– Если он хотел моей смерти, почему сам не пришел и не разделался со мной?

– Это не в обычаях Белой Коллегии, Гарри. Мы привыкли сбивать с пути, соблазнять, манипулировать. Используя при этом в качестве инструментов других.

– То есть ваш отец использовал Инари.

Томас кивнул.

– Он хотел, чтобы вы стали у нее первым.

– Э… Первым – кем?

– Первым любовником, – ответил Томас. – Первой жертвой.

Я поперхнулся.

– Мне не показалось, будто она понимала, что делает, – заметил я.

– Она и не понимала. У нас в семье так: мы растем как обычные дети. Как… как люди. Никакого Голода. Никакого такого питания. Вообще никаких вампирских штучек.

– Вот не знал.

– Об этом вообще мало кто знает. Но рано или поздно это приходит к каждому, а она как раз достигла нужного возраста. Ужас и боль должны послужить катализатором ее Голода. – Он задержался возле ничем не примечательной панели обшивки и толкнул ее бедром. Панель сдвинулась в сторону, открыв проход в полутемный узкий коридор. Он шагнул в проем. – В общем, все это, и болеутоляющее, и усталость… и то, что она не понимает, что делает…

– Постойте-ка, – перебил я его. – Вы хотите сказать, первая кормежка – смертельна?

– Всегда, – кивнул Томас.

– То есть она юна и неопытна, так что с учетом обстоятельств ей можно было бы простить потерю контроля над собой. Я бы погиб в результате вполне правдоподобного несчастного случая. А Рейт чист от любых подозрений. Так?

– Угу.

– Если так, кой черт никто не предупредил ее, а, Томас? Ну, кто она? Каков мир на самом деле?

– Нам не позволено, – негромко ответил Томас. – Мы обязаны хранить это в тайне от нее. Я тоже не знал об этом, пока не достиг ее возраста.

– Бред какой-то, – сказал я.

Томас пожал плечами:

– Он убил бы нас, если бы мы нарушили правила.

– Что случилось с ее ртом? То есть… гм… наблюдатель из меня вряд ли был хороший в момент, когда это произошло. Я не очень уверен, правильно ли я все разглядел.

Томас нахмурился. Из потайного хода мы вышли в полутемную комнату, что-то среднее между берлогой и библиотекой, набитую книгами, уставленную уютными кожаными креслами и полную аромата трубочного табака.

– Мне не хотелось бы лезть в вашу личную жизнь, – сказал он. – Но кто был последний, с кем вы были?

– Э… вы. На протяжении этой прогулки?

Он закатил глаза.

– Я не в этом смысле. В интимном.

– А… – Не могу сказать, чтобы ответ дался мне легко, но я все же ответил. – Сьюзен.

– Ага, – кивнул Томас. – Тогда ничего удивительного.

– Ничего удивительного – это вы о чем?

Томас остановился. Взгляд у него был затравленный, но он явно делал над собой усилие, сосредоточиваясь на ответе.

– Послушайте. Когда мы кормимся… наша жизнь сливается с жизнью нашей жертвы. Сплавляется. Мы превращаем часть ее жизни в свою, а потом забираем ее. Ясно?

– Ну… да.

– В принципе это не слишком отличается от того, что происходит и между людьми, – продолжал он. – Секс не сводится ведь к простым ощущениям. Это союз, соединение энергии двух жизней. Взрывоопасное соединение. Это процесс сотворения жизни. Сотворения новой души. Поразмыслите над этим хорошенько. Вряд ли можно найти энергию опаснее и капризнее, чем эта.

Я кивнул, хмурясь.

– Так вот, любовь – другая форма энергии… впрочем, этим вас не удивить. В конце концов, магия питается в первую очередь эмоциями. Так что когда два человека соединяются, когда они, забыв себя, любят друг друга, это меняет их обоих. Это связывает их энергетику – даже когда они расстаются.

– Ну и?

– Ну и то, что для нас это смертельно. Мы можем внушать страсть, похоть, но это всего лишь жалкая тень любви. Иллюзия. Опасная эта штука – любовь. – Он тряхнул головой. – Не забывайте, дружище, любовь убила динозавров.

– Как-то я был уверен, Томас, что динозавров погубил метеорит.

Он пожал плечами:

– Нынче в научных кругах популярна теория, что падение метеорита привело к вымиранию только крупных видов. Но кроме них, было ведь полно всяких мелких рептилий – размером плюс-минус с тогдашних млекопитающих. По логике вещей, рептилии должны были бы восстановить свои позиции в животном мире, но этого не случилось – потому что млекопитающие способны испытывать любовь. Они способны на всепоглощающую, даже иррациональную преданность спутнику и потомству. Это помогло им выжить. А ящерицам этого не дано. Падение метеорита дало млекопитающим шанс, но изменила историю именно любовь.

– Но какое, черт подери, это имеет отношение к ожогам Инари?

– Вы что, не слушали? Любовь – это изначальная энергия. Реальное соприкосновение с этой энергией ранит нас. Обжигает. Мы не можем питаться энергией, которой коснулась любовь. К тому же это понижает нашу способность внушать похоть. Даже атрибуты любви между двумя людьми могут быть опасны для нас. У Лары, например, круглый шрам на левой ладони – это она неосторожно обручальное кольцо подобрала. Моя кузина Мэдлин взяла в руки розу, которую кто-то подарил своей возлюбленной, и шипы отравили ее так сильно, что она неделю провалялась в постели. Так вот, последний раз, когда вы были с кем-то, это была Сьюзен. Вы с ней любите друг друга. Ее забота, ее любовь до сих пор с вами и все еще защищают вас.

– Если так, почему мне приходится поправлять штаны всякий раз, когда мимо проходит Лара?

Томас пожал плечами:

– Вы нормальный человек. Она хороша собой, да и вы не избалованы женской лаской. Но поверьте мне, Гарри, никто из Белой Коллегии не сможет больше полностью завладеть вашими чувствами или кормиться вами.

Я нахмурился.

– Но это было год назад.

– Если с тех пор у вас не было никого, значит, след от этого все еще самый сильный.

– И как, интересно, вы определяете, любовь это или нет?

– Проще простого, Гарри. Я сразу узнаю ее, когда вижу.

– Ну и на что она похожа?

– Вы можете владеть хоть всем миром, но если у вас нет любви, проку от всего этого никакого, – с готовностью ответил он. – Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь.

– … но любовь из них больше, – договорил я. – Это из Библии.

– Первое послание Коринфянам, глава тринадцатая, – кивнул Томас. – Отец заставлял нас всех запомнить эти строки. Ну, это как когда родители наклеивают яркие зеленые стикеры с гадкой мордой на ядовитые моющие средства под раковиной.

«Что ж, не лишено смысла», – решил я.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить?

Томас отворил дверь в дальнем углу библиотеки и пропустил меня в длинную тихую комнату, щелкнув предварительно выключателем. Пол устилал мягкий серый ковер. Стены тоже были серыми. Редкие плафоны под потолком освещали ряд портретов, развешенных с равными интервалами по трем стенам.