Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна - Страница 12

– Роман Хэма не укладывался в разрешенную схему: хорошие «красные» – плохие «белые». По идеологическим соображениям роману ввалили восемь лет, как и мне… – усмехнулся Феликс. – Но совсем запретить книгу о героях-республиканцах такого заслуженного и знаменитого автора, было бы просто неприлично. Вы помните, Наташа, рассказ о том, как франкисты истязают в застенках Марию, возлюбленную Роберта? Или как республиканцы в маленьком городке расправляются с фашистами и их сторонниками – забивают цепами для молотьбы, даже молящегося священника. А ведь Бог – есть любовь… Гнев – не праведный советник.

Мне пришлось признаться:

– Не могу читать про такие ужасы, пропускала в романе эти страницы.

– То-то и оно… – ответил Феликс и прикрыл глаза. – История повторяется. Вы должны знать правду… Надо разбираться в идеологиях… Иначе… Пожалуй, пойду…

Он оделся и еще стоял у дверей. Я вдруг спросила:

– А как же «Гренада»? Что хотел сказать Светлов? Почему его герой украинский хлопец? Я ничего не понимаю…

– При чем здесь Светлов? – удивился Феликс.

– Как при чем? Он же про войну в Испании писал? – удивилась и я.

– Бог с вами, Наташа. Это великое стихотворение было написано за десять лет до нее. Светлов сам рассказывал, как он в двадцать шестом году проходил по Тверской мимо кинотеатра «Арс» и в глубине двора увидел вывеску: гостиница «Гренада». Ему так понравилось это слово «Гренада», что он решил: дай-ка напишу какую-нибудь серенаду! Но в трамвае по дороге домой пожалел истратить такое редкое слово на пустяки. Подходя к дому, он начал напевать: «Гренада, Гренада…», а когда открыл дверь квартиры, уже знал, что напевать Гренаду будет родной украинский хлопец. Светлов родился на Украине. Стихотворение оставалось только записать… Он понятия не имел про Гражданскую войну в Испании, но, как настоящий поэт, сумел задеть потаенные струны души… Когда война началась, люди сами связали Гренаду с героями войны против Франко, Гитлера и Муссолини. Разве не помните:

Откуда ж, приятель,

Песня твоя:

«Гренада, Гренада,

Гренада моя!»

Он медлит с ответом,

Мечтатель хохол:

– Братишка! Гренаду

Я в книге нашел.

Красивое имя,

Высокая честь —

Гренадская волость

В Испании есть!

Феликс процитировал, раскланялся и ушел, сказав на прощание:

– Желаю и вам, Наташа, такой Гренады…

Про что это он, я не поняла…

– Феликс в некотором смысле прозорливец… – сказал художник, когда мы сели за стол попить чайку.

– Да… Странный он какой-то, – ответила я, внимательно глядя на Крылова, не обидел ли его внезапный уход?

– Феликс советует вам поступать во ВГИК…

– Что? – оторопела я. – Куда-куда?

– Ехать в Москву, в Институт кинематографии. Вы же знаете, я закончил художественный факультет…

– С чего он все это взял? – сказала я и заплакала. Даже не поняла, отчего.

Что-то прорвало. Выходил наружу мой страх за будущее, которое в последнее время рисовалось мне в черных тонах. В моей проектной конторе меня обещали скоро повысить до старшего инженера, но на кой он мне сдался, если от работы тошнит… Крылов подлил масла в огонь:

– Простите меня, дружок, великодушно. Я иногда делился с Феликсом… про ваше непонятное уныние. Все при вас: молодость, красота, работа, дом, живые родители, друзья… Но какой-то червь гложет. Мне кажется, это уныние только усиливается. Так не далеко и до отчаяния… Мы думали-думали и придумали. Вам надо резко поменять жизнь. Вашу контору – на ВГИК. Прекрасно!

– Издеваетесь? – слезы текли и текли из моих глаз. – Какой ВГИК? Какие двадцать копеек? Вы издеваетесь…

– Какие у меня причины издеваться над вами, – сказал Крылов и опрокинул чашку с чаем. Как кажется, специально…

Я понеслась на кухню за тряпкой, по пути зашла в ванную, привела себя в порядок. Все-таки безобразие – нюниться перед больным художником. Когда возвратилась, разговор продолжился.

– Наташенька, я плохой советчик… Но, право, подумайте.

– О чем думать. Надо иметь таланты, – резко оборвала я. – А какие у меня таланты? Нету никаких.

– Дружок, поверьте седым волкам… Я от безысходности поступил во ВГИК. Что-то такое было – руки чесались рисовать. В Репинское в Ленинграде не приняли, поехал в Москву, в Суриковское провалился. А во ВГИК – пожалуйте! Окончил, получил корочки художника кино. Даже три картины сделал…

– У вас хоть руки чесались… – перебила я.

– Не боги горшки обжигают, дружок Наташенька.

На следующий день, глядя через окно на улицу с прохожими, я почувствовала, что мне не так тоскливо. Но, возможно, это было потому, что утром мне сказали, что повысили в должности – до старшего инженера с прибавкой к жалованью в пятнадцать рублей. Мне показалось, что Крылову это будет приятно услышать. По дороге я подумала, а успею ли я поступить во ВГИК в этом году. Был конец марта, снег почти сошел, по улицам бежали веселые ручьи. До свидания, дорогие, больше я вас не увижу… здесь.

Крылов, конечно, обрадовался повышению и, наверно, подумал, что тоска моя прошла. Я не заговаривала о ВГИКе, он тоже. Лера была дома – редкий случай. Мы просто сидели и болтали. Обсуждали новый жемчужный натюрморт художника. Мне он очень нравился.

– Иван Андреич! Это выставочная картина! – воскликнула я. – Правда! Я поняла, какая это красивая палитра цветов – жемчужная.

– Подарю вам, Наташенька, если поступите, – ответил Крылов.

Я осеклась. Заколотилось сердце, будто предстояло прыгнуть в темный глубокий колодец.

– Наташк, если ты уедешь от нас, мне будет очень тебя не хватать, очень-очень, – печально сказала Лера.

Я знала, что они желают мне только добра. Но… лучше синица в руках, чем журавль…

– В небе… – сказала я вслух.

– Над всей Испанией безоблачное небо, – улыбнулся Крылов. – Было, есть и будет.

Моя жажда путешествий была неистребима. Сразу после универа, я закончила курсы экскурсоводов и в выходные иногда возила группы в Москву. Автобусный маршрут пролегал через Владимирскую область. Я выучила типовой текст по Древней Руси: Владимир, Суздаль, Ополье, Юрьев-Польский, владимирцы и новгородцы, икона Знамения Божией Матери, князь Андрей Боголюбский. Никакой религии, исключительно история края…

В конце марта я поехала в Москву. Оставив группу на местного групповода, сама отправилась искать по адресу здание ВГИКа, около ВДНХ. Оказалось, что наша гостиница совсем рядом… С опаской я вошла в парадный подъезд овеянного легендами здания с вывеской: «Всесоюзный государственный институт кинематографии». В субботу внутри кипела жизнь. Студенты отличались от обычных – раскрепощенные, модно одетые. В обрывках разговоров запросто упоминались известные киношные фамилии. Я оробела: это же сколько тут талантов, куда мне… Если бы приемная комиссия была на третьем этаже, от страха я бы до нее не дошла. Но комиссия оказалась на первом, в темном коридоре.