Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна - Страница 9

– В принца, что ли? Который приплывет под алыми парусами и заберет тебя неизвестно куда…

– Но принц не просто приплыл, понимаете, Наташенька? Ассоль жила без матери, в приморской деревушке. Ее отец, моряк в отставке, зарабатывал гроши, мастерил игрушечные кораблики. Тоже – мечтатель был… рассказывал ей о дальних странах. Девчушка встретила в лесу старика и услышала от него, что когда-нибудь за ней приедет прекрасный принц на корабле под алыми парусами. Эта чистая душа поверила старику и стала ждать принца. И хотя над ней смеялась вся деревня, в один прекрасный день ее мечта сбылась. Хочется добавить – назло злопыхателям.

– Я же говорю «туманны дали, романтические грезы». Так в жизни не бывает.

– В жизни всякое бывает. Так, мне кажется, думала Ассоль и поэтому достигла цели. – Художник взял планшет с листком бумаги с намерением рисовать. – Главное – не проглядеть поданный жизнью шанс, хвататься за него и верить в алые паруса!

– Вы думаете, что я Ассоль? Нет, нет, и нет… – замахала я руками. – Вам надо пригласить Анастасию Вертинскую, вот настоящая Ассоль.

– Очень хорошо сыграла, – согласился художник и начал делать с меня набросок. – Настоящий сказочный персонаж…

– Почему же сказочный?

– Режиссер Птушко – превосходнейший наш сказочник. Но, дружочек, у каждого свое видение героя… Хотелось бы ситуацию несколько приблизить к жизни. Это было бы очень интересно современному читателю.

– Здоровская идея! – воскликнула я.

– Рад, что поддерживаете, – внимательно посмотрел на меня художник. – Вы, сударыня, может, и проигрываете в телесной красоте Насте Вертинской, но, кажется, выигрываете в другом.

Подобными категориями я никогда не мыслила, ни с кем себя не сравнивала, считая это большой глупостью. Никому не завидовала. Но принца в тайне сердца все-таки ждала…

– И я еще не люблю, когда мне откровенно льстят, – сказала я.

– А когда не откровенно? – парировал он.

И мы весело засмеялись, стало вдруг легко и просто.

– Я таки думаю, что вы именно тот персонаж. Послушайте. «В ней были две девушки, две Ассоль, перемешанных в замечательной прекрасной неправильности. Одна была дочь матроса, ремесленника, мастерившая игрушки, другая – живое стихотворение, со всеми чудесами его созвучий и образов, с тайной соседства слов, во всей взаимности их теней и света, падающих от одного на другое. Она знала жизнь в пределах, поставленных ее опыту, но сверх общих явлений видела отраженный смысл иного порядка. Иногда – и это продолжалось ряд дней – она даже перерождалась; физическое противостояние жизни проваливалось, как тишина в ударе смычка, и все, что она видела, чем жила, что было вокруг, становилось кружевом тайн в образе повседневности. Не раз, волнуясь и робея, она уходила ночью на морской берег, где, выждав рассвет, совершенно серьезно высматривала корабль с Алыми парусами…»

– Туманны дали… – начала я.

– Не скажите, сударыня… – перебил он. – Мне кажется, у вас в голове уже завелись Алые паруса, которые унесут вас в иной мир.

– С принцем? – спросила я с усмешкой.

– Это не важно… Я вас только попрошу не очень двигать головой. Рисую, кажется, поймал.

– Меня?

– Ассоль. Вы разговаривайте, пожалуйста, только голову держите.

– Нет, ну мы же еще ни о чем не договорились.

Интересно было наблюдать за художником: он был похож на маховик, который раскручивался, раскручивался, раскрутился и понесся… строчить углем по бумаге.

– Наташенька, дружочек, голову склоните вправо. Левую руку положите на подлокотник… Мягче… Так, хорошо, спасибо. Спасибо Ивану Всеволодовичу. Мой ученик… Понял меня… Он вообще прекрасный педагог.

– Он что-то вам рассказывал про меня?

– Нет, в общем совсем немного. Это я ему рассказывал, какой вижу Ассоль.

– И какой?

– Живой! Свободной! С радостным внутренним миром. Без пошлости и жеманства. Принц с Алыми парусами – это только начало. Она и дальше будет всех заражать своим жизнелюбием, привлекать открытостью, распространять добро.

– И Иван Всеволодыч… решил, что я такая? Он совсем не понял. У меня нет никакой радости в душе. Только злость. Мне страшно за свое будущее, – из моих глаз покатились слезы.

– Так, так, так… А смахните-ка их ручкой. Так, задержитесь в такой позе. Очень изящно. У Ассоль все движения очень изящны, – разговаривал он сам с собой. – Уголь… Уголь кончился. Подождите, сейчас.

Художник вскочил, схватил с полки рисовальный уголь, прикрепил новый лист. Все это время я сидела в заданной позе, хотя щипало глаза – от потекшей туши.

– Вы, дружочек, наверное, думаете, что все остальные люди не злы и не страшатся за свое будущее. Это неправда. Все, все до единого – большие или маленькие злодеи, которые боятся завтрашнего дня. Но только редко, кто в этом себе признается. Вы еще совсем не испорчены. Как вам удалось?

Это был риторический вопрос, на который можно было не отвечать, но меня понесло.

– Я не испорчена? – отняв руку от глаз, чуть не крикнула я. – А в натурщицы пойти – это называется не испорчена?

– О!.. Непорядок! – воскликнул художник, увидев черные потеки на щеках. – Надо срочно в уборную.

Он взял меня за руку и повел по закоулкам в туалет с текущим краном, облупленной зеленой краской и заткнутой за трубу газетой «Правда» вместо туалетной бумаги. Обратную дорогу в мастерскую мне пришлось искать самой. Не сразу – но нашла, по ошибке заглянув сначала в чужую комнату. В ней небритый мужичок, оседлав неустойчивую длинную лестницу, вешал люстру.

– О! – обрадовался он мне. – Девушка, подай кусачки, вон на столе… А то эта амбразурина рухнет.

Я засмеялась и подала, встав на стул.

– Может еще чего надо?

– Погоди, подашь лампочки.

Ни кто я, ни откуда, мужичка не заинтересовало. Он закрепил люстру, вкрутил лампочки, я зажгла свет.

– Ну, Люська, держись! Будешь теперь мне должна… Красота?

– Угу, – сказала я и пошла к двери.

– Требует жертв?

Вопрос мужичка остался без ответа. Я отправилась искать мастерскую.

Художник сосредоточенно дорабатывал рисунок. Кажется, он не заметил, что вернулась натурщица. Я тихо села в кресло.

– К Венечке заходили? Дверь открыта, значит, трезвый.

– Я потерялась. А кто он? А Люську свою он не убьет?

– «О, свобода и равенство! О, братство и иждивенчество! О, сладость неподотчетности! О, блаженнейшее время в жизни моего народа – время от открытия и до закрытия магазинов!» – процитировал художник незнакомый мне тогда труд Ерофеева «Москва – Петушки». – Люська села.