Матросская тишина (сборник) - Лазутин Иван Георгиевич - Страница 31

— Мой отец был военным летчиком-испытателем. Когда мне было два года, он трагически погиб при исполнении служебных обязанностей. Похоронили его на смоленском кладбище. Завтра мы будем в Смоленске. Я обязательно навещу могилу отца. Я не был у него уже два года. Нужно покрасить серебрянкой ограду и повесить новый замочек на дверцу. Кто-то сорвал моих два замка. — Валерий посмотрел в лицо Эльвиры. При лунном свете оно показалось ему голубовато-восковым, с широко открытыми, остекленевшими глазами. — Ты почему так смотришь на меня? Не бойся, на кладбище я тебя с собой не потащу. Я туда пойду один. Я знаю — концерты и кино веселее кладбищ. Но это будет там, в Москве. Поэтому, если я оторвусь от группы часа на три, на четыре, то ты знай, что со мной ничего не случилось. А Аполлинарию Каллистратовичу я об этом скажу, чтобы он не волновался. Только ему одному. Другие не должны знать об этом. Я не люблю, когда в мою душу лезут чужие люди. Ну почему ты так смотришь на меня? Ты нездорова?

— Я здорова, — шепотом проговорила Эльвира. — На кладбище я пойду с тобой. Одного я тебя туда не пущу.

— Ты это серьезно?

— Только так! — Брови Эльвиры изогнулись темными серпами. Такой ее Валерий видел лишь тогда, когда она что-то твердо решала, несмотря на стоящие перед ней препятствия.

— Пойдем… Все наши уже спят. Видишь, в окнах нет ни одного огонька.

Эльвира медленно поднялась со скамьи и, опустив голову, пошла рядом с Валерием.

Глава одиннадцатая

В Москве стояла такая жара, что плавился асфальт, дрябло свисали на поникших деревьях листья, у бочек с квасом змеились и завивались хвосты очередей, пожилые люди жались в тенистые уголки зеленых дворовых сквериков, на московские вокзалы приходили почти пустые электрички, зато из Москвы уходили до предела набитые разомлевшими от духоты и зноя москвичами. Всю предыдущую неделю шли сплошные дожди, все кляли лето, а старики объясняли это тем, что так и должно быть: если в день Самсона с утра до обеда шел дождь, то всему лету быть дождливым, уж такая примета сложилась в народе. Все ждали тепла, солнца… И дождались. Четвертый день термометр в тени показывал 30–32° по Цельсию. Небо от жары просматривалось сквозь струистое марево, как выцветшие на солнце поблекшие незабудки.

Для Вероники Павловны прожитая неделя была напряженной. С тревогой ждала она решения комиссии по делам несовершеннолетних. Заседание, на котором будут рассматривать ее вопрос, должно состояться сегодня. Она даже взяла отгул. Нервы были до крайности напряжены, она не находила себе места. За последние два дня сердце временами так сжималось, что она высосала патрончик валидола. Несколько раз звонила Калерии. Заседание комиссии должно начаться в десять тридцать утра, а она уже в половине одиннадцатого нервно прохаживалась по молоденькому скверику, прилегающему к зданию райисполкома, над которым, плавно колыхаемый слабым ветерком, алел красный флаг. «Верующим в таких случаях бывает легче… — подумала Вероника Павловна. — В часы терзаний и мук они становятся на колени и с мольбой обращаются к богу. И им от этого бывает на душе спокойнее. А тут некому ни пожаловаться, ни помолиться, ни от кого не дождешься утешения…» Пробовала читать газету — читала только глазами. Все мысли были там, под крышей дома, над которым развевался красный флаг. Мучил и тревожный телефонный звонок Валерия. Он звонил из Бреста. Не хотел особенно огорчать мать, но сказал, что при оформлении в гостиницах он один оказался без паспорта, и администратору пришлось — чтобы в порядке исключения оформить на него место в гостинице — звонить в горисполком. Ребята подшучивали… А Юрий Ротанов подначивал целый день. Снова пошла в ход кличка «беспаспортный бродяга»…

Догадавшись по голосу матери, что она плачет у телефона, Валерий принялся успокаивать ее, убеждать, что плевал он на подначки Ротанова, и тут же попросил, чтобы она постаралась завершить хлопоты с восстановлением утерянного свидетельства о рождении.

Еще вчера вечером Вероника Павловна по телефону условилась с Калерией, что она будет ждать ее в скверике у фонтана. И когда та принялась ее успокаивать, заверяя, что все будет в порядке, Вероника Павловна все же упросила ее подойти после заседания к фонтану, где она будет ждать ее.

Пожалуй, еще никогда в свои тридцать пять лет Вероника Павловна не испытала на себе с такой силой старинной пословицы: «Ждать и догонять хуже всего». «Сказано хоть и верно, но как-то облегченно, — подумала она. — Бывают ожидания, при которых люди седеют и когда разрываются сердца… Знаю как врач. Сама видела лица людей, сидящих в больничных коридорах, когда в операционных палатах делают тяжелые операции, при которых хирурги не дают гарантий, что не будет летального исхода. Красивое, звучное слово придумали римляне для названия смерти. Летальный исход. Летальный… Есть в этом слове какая-то тайная роковая музыка».

Два с половиной часа тянулись мучительно медленно. После вчерашнего звонка Валерия Вероника Павловна возненавидела Юрия Ротанова. Она и раньше, когда он заходил к Валерию, не совсем хорошо думала об этом самоуверенном и нагловатом молодом человеке. Но это было года два назад. А теперь ему, как и Валерию, шел семнадцатый год. Дурные черты характера, заложенные в детстве, с годами утверждаются прочнее. А по рассказам Валерия, последние два года, оставшись вдвоем с бабушкой и пользуясь тем, что родители из-за трех морей не могут контролировать его поведение, он совсем разболтался и заважничал. Завсегдатай коктейль-холлов к великий знаток — таким он себя афишировал — виноградных вин, Ротанов, по рассказам Калерии, ходит по лезвию острого кожа. Вероника Павловна успокаивала себя тем, что в девятом классе дружба Валерия с Юрием не только оборвалась, но вылилась во враждебное отношение. Причиной этому во многом была Эльвира, в которую Ротанов был безнадежно влюблен, а она от него шарахалась.

Вероника Павловна не сводила глаз с центрального подъезда райисполкома, из которого должна выйти Калерия Александровна. В ее разгоряченном воображении отчетливо рисовалась картина, как она в день получения Валерием паспорта пригласит на это маленькое семейное торжество Эльвиру и Калерию, которая — в этом она была уверена — ни единым словом не даст знать, каких трудов стоило для нее получение нового свидетельства о рождении Валерия. Она даже придумала, какой подарок она сделает Калерии, когда от Валерия отстанет обидная кличка «беспаспортный бродяга». «Подарю ей серебряный перстенек, что привезли мне из Монголии. На нем оригинальный рисунок: две лошадиные головки, положенные на шею одна другой. Важно, чтобы она не придала этому презенту значения взятки, она щепетильная, скажу, что у меня два таких перстенька. Лишь бы размер подошел… А так она не возьмет…»

Из подъезда исполкома все выходили и выходили люди. А Калерии все не было и не было.

«Нет, лучше я подарю ей к Новому году хорошие духи… От них она не откажется… Да и времени пройдет порядочно после всех ее хлопот», — думала Вероника Павловна.

Она вздрогнула, увидев Калерию, вышедшую из центрального подъезда исполкома. Улыбаясь, она шла к фонтану. Высокая, стройная, в своем светлом платье, она показалась Веронике Павловне даже грациозной рядом с двумя толстыми женщинами-коротышками, вместе с ней вышедшими из подъезда. На ходу они о чем-то оживленно переговаривались. Затаив дыхание, Вероника Павловна встала и быстро пошла навстречу. Но уже по спокойной и тихой улыбке Калерии поняла, что все прошло благополучно.

— Ну как? — первое, что сорвалось с уст Вероники Павловны.

— Все в порядке! — как само собой разумеющееся, сказала Калерия. — Комиссия к вашему заявлению подошла предельно внимательно. Больше часа ушло на ваш вопрос. — Калерия свернула на боковую аллейку сквера, присела на скамью и жестом указала на место рядом с собой. — Давайте присядем.

Присела и Вероника Павловна. С затаенным дыханием она смотрела на Калерию.