Торжество жизни - Дашкиев Николай Александрович - Страница 29

Они проговорили до рассвета и пожалели, что ночь была так коротка.

Степан Рогов уезжал в город на учебу.

Снаряжали его всем колхозом. Митрич отдал свой добротный самодельный чемодан с тремя замочками. Женщины напекли подорожников, председатель выдал заработанные за лето Степаном деньги и все необходимые документы. А добрых пожеланий да полезных советов Степан получил столько, что хватило бы на десятерых.

До станции провожали двое: Митрич и Катя, у которой вдруг нашлись срочные дела в пристанционном селе. Старик был чрезвычайно весел — по случаю торжественного дня он немного подвыпил — и всю дорогу поучал Степана:

— А с профессором не спорь! А то у нас в церковно-приходской был отец божий — тихий да смирный с виду, а если что скажешь насупротив — жизни не даст! Не то, чтобы дрался щуплый был, побаивался, — а пилить — великий мастер!..

Степан и Катя, поотстав от телеги, забыли о старике. Они говорили обо всем и не могли наговориться, им хотелось, чтобы эта дорога была бесконечной.

Вот и станция… Прощальный гудок… Кате вдруг показалось, что она забыла сказать что-то самое главное, от чего зависит ее счастье и даже сама жизнь.

Но она не могла вспомнить, что же именно нужно сказать и только крикнула:

— Степа!.. Пиши!

…А поезд, позванивая буферами, все быстрее и быстрее мчался к городу, в котором Степану Рогову предстояло стать профессором.

Глава IX

Часа два Степан искал нужный ему дом.

Когда Митрич объяснял, как проехать к его дальней родственнице, Степану все было понятно: надо сесть в трамвай номер шесть, сойти на восьмой остановке, спросить Лабазный переулок, а там уже все знают дом Антонины Марковны Карповой, у которой муж жестяник, кривой на один глаз.

Все было просто: сесть в трамвай, доехать до Горбатого моста и там спросить.

Но беда в том, что Лабазного переулка никто не знал, даже милиционер. Он долго смотрел в свою книжечку, водил пальцем по плану города и наконец решительно ответил:

— Такого переулка в нашем городе нет.

И только когда Степан совсем уже отчаялся найти этот таинственный переулок, его обрадовала одна старушка.

— Не Лабазный, сынок, а Гоголевский переулок! Двадцать лет уже как Гоголевский! Пойдем, провожу — нам по пути.

Путь был далекий.

Давно умолкли звонки трамваев и сирены автомобилей; многоэтажные здания сменились небольшими чистенькими домиками; на узеньких тротуарах появились важные козы и хлопотливые куры.

Но вот где-то загудел мощный гудок, и старушка заторопилась.

— Со смены гудок-то, а у меня обед не готов!.. Да вот он, Гоголевский переулок.

Дом Карповых Степан нашел без труда. Это был небольшой уютный домик, без забора, но с новыми воротами, на которых висела табличка: "А. М. и Н. А. Карповы. Прошу звонить". Рядом блестела кнопка звонка.

Степан удивился: ставить звонок на воротах, если нет забора, просто смешно. Но на всякий случай позвонил.

Тотчас в окне мелькнула рыжая голова, и через секунду перед ним вырос паренек с упрямо торчащим хохолком на макушке, весь в желтых веснушках, ростом чуть повыше Степана.

— Позвонил? — улыбнулся он.

— Позвонил.

— Молодец! А то все думают, если забора нет — значит можно напрямик. Ничего, будет и забор. А ты к кому?

Степан назвал.

— А, ну тогда, значит, ко мне. Мама на работе, придет не скоро. Пойдем в дом.

Пока Колька, — так назвал себя паренек, — пытался разобрать каракули Митрича, Степан внимательно осматривал комнату.

Комната напоминала лабораторию — здесь были и радиоприемник, и фонари, и фотоаппараты, и какие-то сложные самодельные машины; у окна зеленовато отсвечивал аквариум с рыбками; на другом столе стояли пробирки, бутылочки с разноцветными жидкостями; у стены виднелся переплетный столик с зашнурованной на нем книгой.

Степан подошел к этажерке — очевидно, тоже самодельной. Книг было множество: Ленин, Сталин, Ломоносов, Бальзак, Жюль Верн… Они стояли аккуратными рядами, но вперемешку: "Три мушкетера" рядом с учебником немецкого языка, "Чапаев" рядом с "Таинственным островом" и дальше — брошюры по электричеству, астрономии, медицине, истории.

Прочитав письмо, Колька принялся убирать. Делал он это молча, быстро и чрезвычайно ловко: напильники, плоскогубцы, детали словно сами ложились в специальные гнезда, ящички, коробочки, — и только когда на столе не осталось ни пылинки, Колька накрыл его скатертью и сказал:

— Митрич поклон отцу передает. Приглашает приехать… А отца-то нет… Вот уже скоро два года… — голос его сорвался.

— На войне?

— Нет, он у меня старый был… Рак… Ты знаешь, что такое рак?

Он подошел к этажерке и не глядя взял брошюру.

"…Словом "рак" принято обозначать многие злокачественные опухоли: карциномы, меланомы, саркомы и ряд других, читал Колька. — Всех их объединяют следующие признаки: появление при отсутствии видимых причин, безудержное разрастание и перенос опухоли в другие органы и ткани. Как правило, наступает скорая смерть, если не будет принято своевременное лечение. Около десяти процентов людей старше сорока лет умирают именно от рака…" Понимаешь? Десять процентов!

Степан понимал. Именно о раке так часто говорил майор Кривцов. До сих пор в ушах звучат его слова:

"Это ужасная болезнь, Степан! Человек, заболевший раком, переживает страшную трагедию: ведь если рак не обнаружен в самой ранней стадии, смерть неизбежна. Человек переносит операцию за операцией, а в конце концов…"

А Колька в это время говорил:

— Понимаешь, отцу сделали три операции, но было поздно… Ему вырезали желудок, а рак перебросился дальше. Вот Митрич пишет, что ты — талантливый парень, и, наверное, будешь "медицинским профессором". Так послушай, что сказано в этой книге: "Проблема рака, как проблема неудержимого роста клеток, до сих пор еще не объясненного учеными, представляет исключительный научный интерес. Решение ее даст возможность проникнуть в самые неприступные области биологии, даст возможность понять некоторые сокровенные тайны жизни клетки". Правильно пишут?

Степан покачал головой:

— Нет, неправильно.

Колька вспыхнул:

— Что — неправильно? Профессор, по-твоему, ерунду городит?

Степану не хотелось ссориться с первого дня, но он упрямо повторил:

— Неправильно! Что он пишет? Возможность понять? Научный интерес? Говорит, словно о кроликах! Надо было написать: "Средство против рака — спасение миллионов людей"! Разве смерть твоего отца для тебя тоже "научная проблема"?

Колька вскочил со стула:

— Молодец! А я читал и не замечал. Словно о кроликах! Верно, черт возьми! — Он возбужденно зашагал по комнате, затем, резко остановившись, спросил:

— Ты читал что-нибудь о вирусах?

Степан кивнул головой. Он хотел добавить, что знает о них очень много, что одно время ему даже казалось, будто у него в руках есть настоящий антивирус, но подумал и решил не говорить — Колька мог принять его рассказ за ложь и хвастовство.

— А ты чем будешь заниматься: вирусами или обыкновенными микробами? — не унимался Колька.

По интонациям его голоса Степан почувствовал, что он глубоко презирает "обыкновенных" микробов, и, желая подзадорить, хладнокровно ответил:

— Обыкновенными. Их хоть под микроскопом видно, а вирусов, возможно, и вовсе нет. Выдумали, пожалуй: что не могут объяснить, то и вирусы…

Как и рассчитывал Степан, Колька не выдержал:

— Эх, ты… профессор! Ультравирусы еще наш русский доктор Ивановский открыл в тысяча восемьсот девяносто втором году, а теперь никто уж в них не сомневается! Вирусы — вот что нужно изучать!

Видно было, что Колька не умеет спорить. Он горячился, но доказать по существу не мог. А Степан спокойно возражал: