Верность и терпение - Балязин Вольдемар Николаевич - Страница 96

«Нет, — подумал Константин, — ошибаешься, плебей, я собью с тебя спесь, и ты еще встанешь передо мною на колени».

И авторитетом родного брата императора и его престолонаследника он при всяком подходящем случае порицал действия Барклая, высмеивал его распоряжения, выдавая себя за радетеля несчастного Отечества, готового пойти на штыки и лучше умереть, чем отдать еще хоть одно село.

Он часто восторженно отзывался о Багратионе, вскользь замечая, что довелось побывать им вместе в Италии у великого Суворова и что старик генералиссимус перевернулся бы в гробу, если бы узнал, кто и как командует ныне русской армией.

А между тем армия отступала, и все большее число офицеров и генералов, образованной партикулярной публики и немалое число простолюдинов винили в том Барклая. И едва ли не громче всех порицал и хулил Барклая князь Багратион. Да и многие солдаты тоже согласны были с этим.

И вот новый марш на восток, и снова отступление идет весьма поспешно, но кто из тех, что шел к Витебску, знал, почему так быстро идут они на восток?

Никто, кроме Барклая.

А дело было в том, что туда же шла армия Багратиона и нужно было занять позиции возле города раньше, чем займут их французы. В этой гонке армия Барклая выиграла двенадцать часов и оседлала дорогу на Москву — главный предмет неприятельских усилий.

Опередить противника и кратчайшим путем выйти на Московскую дорогу помог Барклаю герцог Александр Вюртембергский, бывший в свое время витебским генерал-губернатором, много поездивший по Витебщине и прекрасно знавший топографию этих мест и все дороги.

Он-то и указал Михаилу Богдановичу кратчайший путь и наилучшую позицию для встречи противника.

Здесь Барклай узнал, что 2-я армия идет к Могилеву, и, желая помочь Багратиону, двинулся навстречу.

13 июля он послал к Багратиону Вольцогена с письмом, в котором писал: «Перед мыслью, что нам вверена защита Отечества в нынешнее решительное время, умолкнут все прочие рассуждения и все то, что в обыкновенное время могло бы повлиять на взаимные отношения: голос Отечества призывает нас к согласию, которое есть вернейший залог наших успехов. Соединимся и сразим врага России. Отечество благословит согласие наше».

Между тем войска под командованием Мюрата шли к Бешенковичам, приближаясь к Барклаю. Туда двигались: весь корпус Нея, три дивизии корпуса Даву, кавалерийские корпуса Нансути и Монбрюна.

Туда же шли войска принца Евгения, корпус Сен-Сира, Старая и Молодая гвардия, гвардейская кавалерия и корпус Груши.

Вечером 12 июля в Бешенковичи приехал и Наполеон, чтобы бросить все эти войска на 1-ю армию.

Барклай понимал, что из-за неравенства сил он не сможет победить противника, но все же остановился и стал готовиться к сражению. Он делал это для того, чтобы оттянуть на себя как можно больше вражеских войск и тем самым дать возможность Багратиону переправиться через Днепр и облегчить 2-й армии соединение с 1-й.

В семи километрах от Витебска произошла стычка 4-го корпуса Остермана-Толстого с авангардом Нансути. Французы отошли, а Остерман занял оборону возле Островно.

13 июля Мюрат двинул на Остермана всю кавалерию. 23 батальона и 23 эскадрона русских при 70 орудиях преградили путь огромным массам вражеских войск. Остерман-Толстой, отличительной чертой которого была неколебимая стойкость в обороне, мужественно отражал атаки французов до самой ночи.

Когда его спросили: «Что делать, если от огня вражеской артиллерии многие полки понесли огромный урон?» — Остерман ответил: «Ничего не делать. Стоять и умирать».

В таком же тоне ответил он и на вопрос командира батареи, сообщившего, что убито много канониров и побито много орудий и он не знает как быть дальше.

«Что ж, — сказал Остерман, — стрелять из оставшихся».

Барклай внимательно следил за боем и через своих адъютантов — Сеславина и Левенштерна — был постоянно в курсе всего происходящего. Он понимал, что силы Остермана небеспредельны и настанет час, когда нужно будет отдать приказ об отходе: к этому выводу он пришел, узнав, сколько вражеских войск находится под Витебском.

Барклай выдвинул 3-ю дивизию Коновницына и несколько кавалерийских полков на дорогу к Островно в 11 километрах от Витебска, чтобы создать прикрытие для войск Остермана, когда те начнут отход.

Отряд Коновницына занял очень хорошую позицию за глубоким оврагом. Слева находилось болото, а правый фланг упирался в берег Двины.

На рассвете 14 июля Остерман снялся с позиции и встал за спиною Коновницына.

В восемь часов утра Мюрат двинулся на Витебск, но наткнулся на позицию Коновницына. До пяти часов дня пытались французы прорваться через боевые порядки 3-й дивизии Коновницына, но тщетно.

В этом бою особенно отличились полки Перновский, Кексгольмский и Черниговский, предпринявшие успешную контратаку и отбившие не только орудия, попавшие перед тем в руки неприятеля.

Выдающуюся стойкость проявили солдаты и офицеры Ревельского пехотного полка. Много раз превосходящие силы противника пытались сбить его с позиции, но ревельцы, переходя в штыки, сумели не пропустить французов. После того как сражение окончилось, на поле боя, где дрались ревельцы, осталось более трех тысяч неприятельских солдат.

Коновницын в полном порядке отступил, и изумленный король Неаполитанский увидел перед собою свежие боевые порядки Остермана-Толстого, войска которого стояли теперь в первой линии обороны, а дивизия Коновницына, поменявшись с ним местами, стала во вторую линию, составляя резерв. Этот маневр был одним из первых в задуманной Барклаем длинной серии имитаций.

Наполеон не знал своего противника и рассчитывал неверно. Ввести его в заблуждение могло также общее состояние духа русской армии, горевшей нетерпением сразиться, и публичные заявления Барклая, накануне только и говорившего о предстоящем сражении.

И под Витебском Барклай не хотел давать решительного сражения, но делал вид, что готовится к нему. Продолжая задуманные им имитации этого, он приказал Винценгероде выдвинуться с резервными батальонами и двумя казачьими полками Платова к Красному, а Платову с остальной частью его войск — к Лиозно.

Обманутый этими ложными маневрами, Наполеон приказал ускорить движение всех колонн до максимума, хотя жара всю последнюю неделю доходила до двадцати восьми градусов в тени.

Еще 8 июля, по выходе из Полоцка, Ермолов издал приказ: «По воле господина главнокомандующего армиею предписывается в жаркое время на марше нижним чинам галстуки снимать, мундиры расстегивать: грудь не стеснена, легче солдату; несколько манерок с водою можно иметь в руках».

Развивая задуманный маневр, Барклай продолжал вводить Наполеона во все больший обман. Утром 16 июля Михаил Богданович выстроил всю армию к бою, выдвинул вперед сильный отряд Палена, состоявший из 14 батальонов, 32 эскадронов и двух казачьих полков, а затем добавил еще и несколько полков егерей.

Между авангардом Палена и главными силами Барклай поставил крепкий кавалерийский заслон и почти всю свою конную артиллерию.

Маневр удался. Барклай видел, что войска Наполеона останавливаются, офицеры производят рекогносцировку и располагают подходящие к позиции войска в боевой порядок.

Всю первую половину дня Пален выдерживал натиск пехотной дивизии Брусье, а после полудня в бой втянулись кавалерийские полки корпуса Нансути и еще одна пехотная дивизия — Дельзона.

Лишь в пятом часу дня Пален отступил за речку Лучесу и с наступлением темноты зажег по всей линии фронта бивачные огни, желая показать Наполеону, что вся армия стоит на позиции, ожидая продолжения битвы на следующий день.

А Барклай между тем уходил от Витебска, вновь уклонившись от решительного сражения.

Барклай намерен был драться под Витебском и дальше, но в ночь с 14 на 15 июля получил он извещение от Багратиона о неудаче, постигшей его под Могилевом: атака 2-й армии на город была отбита, и он пошел к Смоленску. Михаилу Богдановичу не оставалось ничего иного, как последовать в тот же город для соединения обеих армий.