Каждый умирает в своем отсеке - Рябинин Виктор - Страница 13

Василий сладко потянулся и засунул руку за кожух кабель-трассы, где у него хранилась заветная коробочка с металлическими буквами. Полюбовавшись вволю этим произведением искусств матросской смекалки и выдумки, Веретенко включил паяльник, который захватил с собой на выход в море, и стал ждать, пока тот нагреется…

…Через полторы минуты в седьмом отсеке атомной подводной лодки уже бушевал объемный пожар большой интенсивности. Произошла разгерметизация системы воздуха высокого давления, что вызвало быстрое повышение температуры и давления. Седьмой отсек напоминал мартеновскую печь, где все живое превратилось вначале в горящие факелы, а затем в скрюченные головешки. В последние секунды жизни Вася Веретенко даже не успел понять, что именно он со своим гребаным паяльником и явился своеобразным детонатором трагедии…

…Через несколько минут на пульте вахтенного механика загорелась лампочка, сигнализирующая, что температура в седьмом отсеке больше 70 градусов.

– Что за хреновина творится, – возмутился тот. – Вахтенный офицер, запроси седьмой, что там у них происходит?

Пока безуспешно вызывали седьмой по «Лиственнице» (название внутрикорабельной системы громкоговорящей связи. – АВТ.), из шестого доложили, что к ним в отсек просачивается дым, а смежная с седьмым отсеком водонепроницаемая переборка сильно нагрелась. Из седьмого сообщений не поступало. Командир посмотрел на комдива, а тот коротко бросил:

– Нечего на меня смотреть, сам знаешь, как действовать…

– Аварийная тревога! Пожар в седьмом отсеке, – после пронзительного звукового сигнала начал приказывать командир.

Он был старым морским волком, и потому, отдавая верные и нужные команды по назначению рубежей обороны борьбы с пожаром, отсечению от аварийного отсека трубопроводов и гидравлики, продуванию средней группы цистерн главного балласта, надеясь на чудо, оттягивал команду на подачу огнегасителя в седьмой отсек. Если бы в седьмом оставались живые, то этих секунд им бы наверняка хватило, чтобы включиться в ИДА-59 и не погибнуть. Наконец Батя положил свою огромную руку на плечо командира.

– Александр Михайлович, давай… Там уже нет живых… Каждый умирает в своем отсеке!

– Подать ЛОХ (лодочная объемная химическая система пожаротушения. – АВТ.) в седьмой! – приказал командир.

Через несколько секунд токсичная газовая смесь, основу которой составляет газ фреон, начала поступать в седьмой, накрывая сверху вниз плотной шапкой пылающий отсек. Фреон уничтожает кислород, вследствие чего прекращается и горение. Но было уже поздно. Доброта и человечность командира вышли боком. Поскольку вспыхнувшей электродугой пережгло трубопровод воздуха высокого давления в седьмом отсеке, пожар был обречен перекинуться в шестой. Через несколько секунд и туда хлестнула огненная струя. Остановили правый турбогенератор. Левый заглох сам. Сработала автоматическая защита реактора, и замер гребной вал. Атомная подводная лодка потеряла ход.

Лишиться хода на глубине, когда под тобой толща воды в несколько километров, – что может быть опаснее? У лодки, не имеющей хода, исчезает подъемная гидродинамическая сила, а это означает, что субмарина может провалиться в бездну. Это хорошо понимали все, кто был в центральном посту. Пока в шестом восемь обожженных подводников вели борьбу с начавшимся пожаром, в центральном посту Батя, командир, механик и главный боцман Сан Саныч Воробьев, сжимавший «пилотский» штурвал рулей глубины, отчаянно пытались заставить всплыть в надводное положение 110-метровое тело субмарины.

Удалось. Вопреки и с помощью всех законов гидродинамики. На воле, на опыте, на мужестве и удаче они сумели спасти атомоход…

…Батя вызвал Андрея в центральный пост, когда был продут балласт и лодка уже раскачивалась на волне. Повышенная загазованность ЦП, несмотря на отдраенный верхний рубочный люк, и бледные лица штурманов, вычислителей, метристов и иного подводного люда свидетельствовали о пережитой трагедии.

– Сынок, – комдив даже в этот ответственный и напряженный момент, инструктируя своего «протеже», обращался к Андрею по-отечески, – пока помощь подоспеет, много времени уйдет. Пойдешь в разведку в шестой, вытащишь тех, кто еще жив. С ними нет связи, думаю, бились с огнем до последнего… В седьмой, приказываю, не ходить. Нет там уже никого…

В разведку ходят не только за линию фронта. Идти разведчиками в аварийный отсек кроме Андрея вызвались еще два офицера и вездесущий Сан Саныч. Главный боцман даже возмутился, когда пришлось объяснять командиру, почему он добровольно желает еще раз рискнуть жизнью и здоровьем: «А куда я Андрюху одного отпущу? Он же мне как сын. Вместе пойдем».

Перешли в четвертый отсек. Там обстановка была сносной, хотя витал крепкий запах гари. Уже в пятом пришлось надеть маски и включиться в ИПы (изолирующие противогазы. – АВТ.). Вошли в шестой. Там дела были плохие – зрелище не для слабонервных. Когда полыхнуло пламя, на моряках загорелась одежда. Живые факелы тушили и отсек, и друг друга. Везде валялись использованные красные коробки ПДУ-2 (портативное дыхательное устройство. – АВТ.), позволяющие подводнику в случае аварии до включения в ИДА выполнять первичные мероприятия по борьбе с пожаром и безопасно дышать 10 минут. Когда четверых парней вывели из отсека, то оказалось, что не одежда, а кожа свисает с их обгоревших рук лохмотьями.

Андрей и Сан Саныч вернулись искать остальных. Три скрюченных и сильно обгоревших трупа они обнаружили в кормовой части у переборки. По всему было видно, что ребята не успели включиться в ИДА. По левому борту у выгородки лежал еще один подводник. Резина маски дыхательного аппарата на его лице была расплавлена, но показалось, что тот еще жив. Андрей пощупал пульс. Удивительно: по прикидкам, баллоны в его «идашке» должны были уже быть пусты, но тоненькая ниточка едва пульсирующей жизни вселила надежду и заставила действовать быстро.

– Саныч, давай, – жестом приказал Андрей, не сомневаясь, что тот его сразу же понял.

Могучий боцман поднял на руки еле живого парня, а Андрей тем временем быстро снял расплавленную маску с лица подводника и надел на него свою. Перевешивая на шею боцмана и свой ИП, мельком взглянул на обгоревшего коллегу. Показалось, что это Федя Горохов. Подумал:

«Дыши, дорогой, ты должен остаться жить. Ты не умер в этом аду, ты принял удар на себя, выдержал и сделал все правильно. Живи…»

Сильно загазованная атмосфера отсека жгла глаза. Задержав дыхание и сделав несколько шагов вслед за Сан Санычем, Андрей успел заметить, что боцман быстро несет обмякшее, но еще живое тело Гороха к межотсечному люку. Да, это точно Горох, хотя самого Федора узнать было непросто: расплавленная резина скальпом снялась с лица и головы подводника вместе с кусками кожи и волосами.

Подняв чей-то уже распакованный ПДУ-2, Андрей попытался немного подышать с его помощью. Практически бесполезная попытка. Постепенно перед глазами все поплыло, и Андрей стал проваливаться в небытие. Успел подумать: неужели конец? Как-то все буднично получилось…

Часть вторая

За бортом

9

«Цветы и конфеты я не пью»

Солнечный зайчик на белом потолке весело прыгал и резвился. Пахло стерильными бинтами и йодом, а на фоне зашторенного окна возвышалась стойка капельницы с перевернутой вниз горлышком стеклянной банкой. Где-то неподалеку неугомонный Сан Саныч с кем – то громко спорил, монотонно доказывая свое:

– А я вам, девушка, говорю, что мне туда можно. Он меня услышит и сразу же придет в себя… Ведь мы с ним из одного экипажа!

– Где это я? – подумал Андрей, но сил уточнять и развивать данную мысль не было никаких.

Тем временем женский голос у изголовья радостно объявил: «Наталья Николаевна, зовите врача, больной открыл глаза!»

– Какой, на фиг, больной, – прислушался Андрей. – А где же лодка, где отсек? Я, получается, в госпитале нахожусь?