Ганнибал. Бог войны - Кейн Бен - Страница 54

– Что будем делать, брат? – спросил он Урция.

– Я не дам ее изнасиловать и убить, – пробормотал тот. – А ты?

Что бы они ни сделали, последствия будут неприятные, подумал Квинт. Но он не мог остаться в стороне и дать несчастной девушке вот так умереть – особенно от руки людей Перы.

– Я тоже.

– Сначала дротики?

– Да. Я целюсь в Пухлогубого, а ты бери Косоглазого. С остальными разберемся, когда свалим этих двоих.

Потолок был достаточно высок, чтобы размахнуться пилумом над головой, как в бою.

– Отойдите от девушки, – велел Квинт.

– Хотите ее для себя? Жадные ублюдки! – сказал Пухлогубый, но его рука потянулась к мечу.

– Думаю, мы справимся с этими шлюхиными сынами, – ощерившись, сказал Косоглазый.

Пухлогубый усмехнулся, и его товарищи начали украдкой выходить из-за стола.

Напряжение в помещении поднялось на несколько ступеней, и Квинт приготовился к бою.

– Еще шаг, и мой пилум будет торчать у тебя из груди, – крикнул он Пухлогубому. – Мой товарищ свалит твоего косоглазого дружка, а с остальными мы разберемся мечами. Это будет нетрудно, так как у вас, дураков, нет щитов.

Все замерли на один удар сердца. Два. Три. В тишине слышался только плач девушки. Снаружи приглушенно доносились голоса посетителей, которых прогнали легионеры.

Пухлогубый смотрел злобно, но убрал руку с рукояти своего гладиуса. Его товарищи выглядели такими же злобными, но никто не тянулся к оружию, что немного успокоило Квинта. Одно дело – угрожать своим же товарищам по оружию, а совсем другое – ранить или убить кого-то из них.

– Вы ведете себя разумно. Хорошо. Теперь пройдите мимо нас, медленно и смирно. Всякий, кто выкинет какую-нибудь глупость, получит дротик в глаз. Когда окажетесь на улице, можете уйти.

Пухлогубый взглянул на Косоглазого.

– А что с нашими щитами и пилумами?

– За дураков нас держишь, моллис? – огрызнулся Урций. – Возвращайтесь к себе, получите их позже.

С нехорошими взглядами пятеро легионеров проскользнули мимо двух друзей. Квинт не успокоился, пока они не покинули таверну. Оставив Урцию позаботиться о девушке, он встал у двери и смотрел, как они удаляются по переулку, злобно переговариваясь между собой и то и дело оглядываясь через плечо. Местные смотрели с явным удивлением. Квинт надеялся, что они разнесут известие о поступке Урция, чтобы из этого получилось хоть что-то хорошее.

– Ну, что, ушли? – спросил Урций.

– Похоже, да. И нам тоже лучше поскорее уйти, пока они не вернулись со своими дружками.

Вместе друзья собрали щиты и дротики легионеров. Уходя, Квинт увидел, как из тени за стойкой появился хозяин – человек средних лет с землистым лицом.

– Запри дверь и не открывай, по крайней мере до завтрашнего утра, – посоветовал ему юноша. – Если солдаты вернутся, я не ручаюсь за вашу безопасность.

Хозяин кивнул.

– Спасибо, господин. Она – моя дочь.

– Было бы лучше, если б она пока тут не показывалась. К слугам-мужчинам реже пристают.

Квинт повернулся, чтобы уйти.

– Господин!

Он обернулся.

– Я никогда не отплачу за то, что вы только что сделали, но если придете сюда с вашим товарищем снова, вино будет литься для вас всю ночь.

Урций причмокнул, а Квинт ухмыльнулся.

– Надеюсь, когда-нибудь мы этим воспользуемся.

Он мотнул головой Урцию, и они шмыгнули в дверь.

– Боги, ее сиськи потрясают воображение, – сказал тот, как только они оказались на улице. – А что касается ее…

– Гадес в безднах, неужели ты не можешь думать ни о чем другом? – рассмеялся Квинт. – Это могло для нас плохо кончиться. Совсем плохо.

– О чем может быть приятнее думать, чем о таком теле, как у нее? Такое увидеть – и можно помирать счастливым.

– Брось, Приап! Лучше поспешить обратно, а то Коракс нас хватится.

Выйдя на улицу побольше, они подняли щиты, но легионеров было не видно.

– Думаешь, они пойдут к Пере?

– Сомневаюсь. Такие крысы прячутся, когда их поймают на чем-то.

– Тем не менее будет разумно рассказать обо всем Кораксу, – сказал Квинт, вспоминая, какую выволочку получил после конной гонки. – Нужно, чтобы он был на нашей стороне, если эти говнюки все-таки пожалуются Пере.

Урций состроил гримасу.

– Да, пожалуй.

Несмотря на то что они действовали согласно приказу Пинария, Квинту не хотелось признаваться в содеянном Кораксу. Центурион ценил их как хороших солдат, но это не означало, что он не накажет их, если сочтет это уместным. Жаль, что они быстренько не выпили перед уходом из таверны, подумал юноша. Лишняя доза храбрости не повредила бы.

Коракс не наказал их, а только назвал болванами, которые суют нос не в свое дело. Он также запретил всей манипуле в обозримом будущем посещать питейные заведения, но этим и ограничился. К облегчению двух друзей, Пера в следующие два дня не проявлял себя. Напряженность в Энне оставалась высокой. В патрульных бросали с крыш гнилые фрукты и овощи. Сточные канавы у реквизированных гарнизоном домов таинственным образом засорялись. Много выделенного легионерам зерна пришлось заменить после того, как на склад, где оно хранилось, ворвались неустановленные личности и испортили его смесью дешевого вина и прогорклого оливкового масла. Каждое утро на домах, одном за другим, появлялись новые надписи с проклятиями римлянам или с рисунками, как их громят карфагеняне. Каждый день к Пинарию приходили депутации от городских властей с жалобами на поведение солдат и его упорный отказ передать им ключи от городских ворот, чего они давно требовали.

Коракс сказал своим солдатам, что Пинарий уже сделал достаточно, чтобы ублажить городские власти.

– Нам только не нужно делать глупостей вроде погромов в тавернах или бессмысленных убийств, но и не нужно сносить всякое дерьмо от жителей. Всякого, кто будет пойман на преступных действиях против гарнизона, тащите к Пинарию. Он определит соответствующее наказание: бичевание, отсечение конечностей или, если необходимо, распятие.

Несмотря на столь жесткую позицию, враждебная атмосфера подрывала боевой дух легионеров. Было тягостно жить в городе, где принятые правила войны не применялись в полной мере и все хотели избавления от оккупантов. Среди манипул прошел слух, что вот-вот к воротам города подойдет Гимилькон со своим войском, что жрецы Паликов, двух местных богов-близнецов, молятся об избавлении от римлян, что сильный ветер и проливной дождь одной ночью были знамением Юпитера, предвещавшим кару чужеземцам.

К тому времени, когда двое друзей получили выходной после бури, Квинт изнемог от желания выпить. Запас вина у него закончился – он раздавал его товарищам, чтобы успокоить их после запрета Коракса посещать таверны. Юноша шагал взад-вперед по маленькой комнатушке, выделенной его контубернию в напоминавшем ценакулу здании около штаб-квартиры Пинария и агоры.

– Может быть, сядешь? – проворчал Марий. – От твоего топота у меня голова болит.

Пропустив его слова мимо ушей, Квинт продолжал шагать туда-сюда. Ужин кончился, его пришлось запить водой из фонтана. Местные жители сами им пользовались, поэтому никто не портил там воду, но все-таки это было не вино. День выдался длинный и знойный, а жители были еще более недружелюбны, чем обычно… Боги, как хочется выпить!

– Что на тебя нашло? – спросил со своей койки Урций.

Столярам дали задание сделать койки, и теперь они стояли в каждой комнате. После многомесячного проживания в палатках это казалось роскошью.

– Так хочу вина, что язык отвис!

– Вина? Или лизнуть какую-нибудь шлюшку? – спросил Матвей. – Я бы предпочел второе.

– А я бы предпочел и то и другое! – сказал Марий, вызвав общий хохот.

– Выпейте моего. – Матвей вытащил из-под койки небольшую амфору и откупорил. – Еще осталось несколько капель.

– Спасибо, но не могу, – ответил Квинт. – Из-за запрета оно на вес золота.

– Тогда хватит ныть, – пожал плечами товарищ.