Мечи легиона - Тертлдав Гарри Норман - Страница 63

Спотыкаясь, беглецы миновали рыночную площадь и приблизились к жалкой хижине. Это было маленькое, приземистое строение из кольев и веток, приваленных к наполовину рухнувшей ограде.

И тут в темноте они различили наконец какое-то смутное движение. Полуобнаженный человек выбрался из хижины на четвереньках. Затем он с трудом поднялся на ноги и поднял левую руку в благословляющем жесте. Этот жест был незнаком Горгиду и Виридовиксу, но Ракио и Минто тотчас ответили на него.

— Во имя Великих Четырех приветствую вас, четверых.

Каким образом этот человек сумел разглядеть, сколько их? Глаза отшельника были неподвижны — этот человек был слеп.

Удивительный отшельник поразил Горгида так, что на мгновение врач замер, лишившись дара речи. Дряхлый слепец — самый старый из всех людей, кого доводилось видеть греку, — был невероятно худ, кожа западала между ребрами, а белая как снег борода спускалась ниже колен. Лицо старика было когда-то очень красивым. Он и теперь был по-своему красив, похожий на старого, иссохшего от голода сокола.

Пока Горгид изучающе разглядывал внешность таинственного незнакомца, Виридовикс заглянул сразу в суть:

— Это друид! — убежденно сказал кельт. — Это святой и жрец. Я таких еще не встречал. — Поклонившись, он обратился к отшельнику, и в голосе Виридовикса прозвучало глубочайшее почтение: — Это ты обманул йездов и спас нас от преследователей?

— О, то были просто призраки, мои создания, — ответил отшельник. Он отвечал не словами, но кельт без труда понял его. Губы старика не шевелились.

Виридовикс изумился, когда отшельник, в свою очередь, низко поклонился ему, а затем уставился ему прямо в лицо неподвижным пустым взглядом. Сознание кельта уловило:

— Я нарушил обет невмешательства в судьбы мира. Я сделал это ради тебя. Твое предназначение слишком велико, твоя судьба слишком значима. Нельзя допустить, чтобы их уничтожила какая-то случайная схватка.

Теперь уже все смотрели на Виридовикса: ирмидо — с недоумением, Горгид — оценивающе. Свет истины яркими лучами исходил от старика, окутывая его почти зримо.

— Я? — запротестовал Виридовикс. — Но ведь я всего лишь бедный одинокий кельт. Я пытаюсь остаться в живых, вот чем я занимаюсь всю дорогу. Сейчас мне следует поблагодарить тебя за то, что мне удалось зто в очередной раз. Не хвали меня напрасно.

— О каком предназначении ты говоришь? — вмешался Горгид. Виридовикс очень не вовремя впал в самоуничижение. Впервые за все время разговора отшельник заколебался:

— Я не в состоянии ответить тебе. Я и сам не очень отчетливо вижу его судьбу. И исход ее не определен. Другая сила, чужая магия затуманивают мое зрение. Исход колеблется, как птичье перо на ветру. Но без этого чужеземца нас всех ожидает только одно: гибель. Вот почему я решил вмешаться в судьбы людей. Сегодня я спас половину из того целого, что необходимо для победы Жизни над Смертью.

— Вот истинный друид! — сказал Виридовикс. — Он говорит больше, чем хочет сказать. А ваши оракулы тоже так делают, а, грек?

— Да, — отозвался Горгид. Он уловил нервную дрожь в насмешке галла.

Ракио заговорил на языке ирмидо. Обладая даром понимать чужую речь, отшельник не нуждался в переводе. Горгид разобрал только несколько слов; одно из них было «учитель» — традиционное обращение к жрецу Четырех Пророков. Грек нетерпеливо ждал ответа отшельника.

— Этот холм — моя цитадель в море зла и соблазна. Я ушел сюда, когда в эти земли хлынули йезды, — пояснил старец. — В уединении я отыскиваю тропу, по которой Четверо ведут праведных к свету вечной жизни. Но я потерпел поражение. Вера моя пошатнулась, когда убийцы обрушились на Макуран с запада. Они обратили в пепел мою землю, залили ее кровью. Часто погружался я в горестные раздумья. Зачем мне влачить земное существование перед лицом столь жестоких бедствий? Как было бы легко оставить эту бренную плоть и наслаждаться забвением! Однако теперь я знаю, зачем я дожил до нынешнего дня.

Отшельник потянулся к Виридовиксу, желая обнять его. Кельт сделал над собой усилие, чтобы не шарахнуться от этого живого скелета. Кроме того, подумал Виридовикс, святой человек, вероятно, не мылся с тех пор, как избрал своей обителью мертвый город.

Но хуже всего было другое. Прикосновение старика передало кельту чувство непоколебимой уверенности в том, что судьба его действительно уже определена. Этого Виридовикс страшился больше любой битвы, ибо предопределенность отнимала у него свободу выбора.

Кельт отпрянул от старика так поспешно, что тот пошатнулся и едва не упал. Минто поддержал отшельника, наградив кельта гневным взглядом.

— Прошу прощения, — нехотя сказал Виридовикс, — но нам пора в путь. Йезды обмануты, все в порядке, так что — вперед!

Спутники кельта начали было соглашаться с ним, но святой отшельник вздрогнул так сильно, что Виридовикс испугался: не рассыпался бы древний старец на кусочки. Однако отшельник только стиснул руку кельта с неожиданной силой:

— Вам нельзя сейчас уходить! Негодяи рыщут вокруг! Если вы уйдете, они схватят вас и уничтожат. Этого нельзя допустить. Останьтесь здесь и переждите, а потом возвращайтесь к нашим друзьям.

Слова отшельника сразу убедили Минто и Ракио. Виридовикс с молчаливой мольбой взглянул на Горгида, но тот пожал плечами.

— Кем бы ни был этот человек, — убежденно сказал грек, — он очень мудр. Его магия обманула йездов. Осмелимся ли мы предположить, будто он не знает, о чем говорит?

— Не осмелимся, — вздохнул кельт. — Но как бы я хотел уйти отсюда!

Знать бы, что ожидание растянется на четыре дня! В таком случае и Горгид, пожалуй, рискнул бы отправиться в путь, пренебрегая опасностью.

Ракио откровенно забавлялся, дразня грека: он проводил время с Минто и делал вид, что снова привязался к человеку, с которым был некогда близок. С ирмидо Горгид не чувствовал себя легко.

Виридовикс не мог составить Горгиду хорошей компании. Кельт погрузился в мрачные раздумья над словами отшельника о его судьбе. Теперь он переходил от мрачного настроения к необузданному гневу и то сидел в молчании, то рычал, бросая вызов всему свету.

Оставался только отшельник. Этот человек был так же ослеплен своей верой, как самые фанатичные из видессианских жрецов. Из разговоров с отшельником грек узнал о культе Четырех Пророков даже больше, чем хотел. Как Ракио и Минто, отшельник никогда не упоминал имени Бога, считая Его святость слишком чистой, чтобы загрязнять ее словами, но он мог бесконечно рассуждать о Четырех Пророках, их аспектах, атрибутах, поступках и речах. У Горгида не было под рукой табличек, и он пытался запомнить как можно больше из рассказов святого человека.

В первый же вечер на холме грек спросил отшельника, как его зовут, -нужно же как-то к нему обращаться! В ответ отшельник растерянно моргнул. Впервые он выглядел как простой смертный.

— Ты знаешь, — вымолвил он наконец, — у меня, конечно, было какое-то имя… но я забыл его.

Похоже, он не имел ничего против того, чтобы Горгид последовал примеру Ракио и именовал его «Учитель».

Отшельник в ужасе отверг угощение — грек и его товарищи пытались кормить его тем, что возили с собой, то есть сушеным мясом. В своем аскетическом рвении он питался только ягодами и корешками съедобных растений, которую выкапывал из земли. Воду он добывал в одном из колодцев мертвого города. Эта вода была теплой и мутной. Из-за нее у всех четырех гостей святого старца начался страшный понос.

— Ничего удивительного, что наш святой мудрец такой тощий, — ворчал Виридовнкс, в очередной раз отправляясь в кусты. — На такой еде я помер бы через неделю. И то диво, что мы до сих пор не изошли на дерьмо.

Несмотря на все эти неудобства и напряженное ожидание, кельт не стал уговаривать своих друзей покинуть отшельника прежде, чем тот отпустил их, сказав, что теперь им больше не грозит опасность.

В первые два дня йезды постоянно кружили возле холма. С одним из отрядов был колдун в красном плаще. Сердце Горгида сжалось, когда он увидел, как тот выкрикивает заклинания. Но и колдун ничего не заметил и спокойно проехал мимо холма.