Пропавший легион - Тертлдав Гарри Норман - Страница 77

— Будь я проклят! — в изумлении воскликнул он. — Этот дурацкий город не имеет крепостной стены!

Дома, лавки, административные здания Гарсавры были открыты со всех стороны и совершенно не защищены от нападения врагов. Теперь Марк более, чем когда-либо, оценил преимущества столицы. Ведь Гарсавра, сама по себе небольшая столица, должна была бы защищаться от варваров с севера, но здесь так долго царил мир, что люди даже забыли, как строить фортификационные сооружения.

Наделенный чутьем хищника, Виридовикс увидел и другую сторону медали.

— Да, Казд сможет отлично провести здесь время, бросившись на этот обнаженный город. Спины лошадей треснут под тяжестью награбленного.

При мысли о том, что волки Авшара могут выжечь эту мирную плодородную равнину, комок подкатил к горлу Скауруса. Как пьяница в лавке гончара, они в несколько минут разрушат то, что создавалось годами.

— Поэтому нам и платят, — сказал Гай Филипп, — чтобы мы умирали, а они спокойно нагуливали жирок.

Марк подумал, что это все же лучше, чем картина, нарисованная Виридовиксом. К тому же замечание центуриона было не совсем точным — видессиане составляли большую часть армии Маврикиоса, и около трех тысяч местных солдат уже ждали их прибытия в Гарсавре. Но все же в циничных словах центуриона скрывалось и зерно правды.

Люди, которых собрал Баанес Ономагулос, были скорее крестьянами, чем солдатами. Они привели с собой целую коллекцию кляч, их вооружение и доспехи устарели и прохудились, дисциплина и военный опыт вообще отсутствовали.

Командир их, однако, резко отличался от своих солдат. Это был военачальник той школы, из которой вышел и Маврикиос Гаврас. Скаурус внимательно изучал его на приеме, который устроил в честь Баанеса Император. Направляясь к Маврикиосу, Ономагулос проехал мимо рядов римлян. Время от времени он вонзал шпоры в бока лошади, поднимая ее на дыбы. Он не был великаном, но его уверенная посадка и твердый взгляд говорили о том, что он опытный воин. Ему было далеко за сорок, на макушке у него светилась лысина, волосы и густые усы серебрились сединой.

По этикету он должен был подъехать к Императору, сойти с коня и простереться перед ним. Вместо этого он заорал:

— Гаврас, старый ублюдок, как дела?!

Марк ожидал, что сейчас поднимется буря и телохранители-халога разорвут Ономагулоса на куски. Некоторые из молодых стражников уже взялись за мечи, но Зеприн Красный внимательно следил за Маврикиосом. Видя, что Император не сердится, офицер подал сигнал, и его люди остановились.

Гаврас улыбнулся.

— Я занят только тем, что придумываю — чем бы мне заняться? Может быть, эта работа подошла бы лучше тебе.

Он подъехал совсем близко и хлопнул его по спине. Ономагулос повторил этот жест, и Император покачнулся. Улыбка его стала еще шире.

Неожиданно трибуну стало ясно очень многое. Для Баанеса Ономагулоса Маврикиос был не далеким, всевидящим божеством и повелителем, а просто более удачливым соперником. Он думал о том, давно ли эти два вождя знакомы друг с другом и через какие испытания прошли вместе, если их дружбе не помешал даже высокий ранг Маврикиоса.

Баанес взглянул на Туризина.

— А как дела у тебя, малыш?

— Не смею пожаловаться, — ответил Севастократор. Его тон не был таким теплым, как у брата. Марк заметил также, что он не присоединился к Маврикиосу и Баанесу.

— «Малыш», а? — прошептал Виридовикс на ухо Марку. — Да, редкой прямоты человек. Называть Туризина «малышом» с такой легкостью!

— Ономагулос, вероятно, знает его с того дня, как он начал ходить, — прошептал в ответ Марк.

— Ну что ж, у него есть причины называть Туризина «малышом» и даже сейчас. А у тебя нет старших братьев?

— Нет, — признался Скаурус.

— Нет ничего хуже, чем друзья твоего старшего брата. Сначала они знают тебя маленьким карапузом, а потом уже никогда этого не забывают. Для них ты останешься пацаном, даже если обгонишь их всех в росте.

В голосе кельта звучала нервозность, чего с ним почти никогда не бывало, и когда он отвернулся, на лице его появилось мрачное выражение, как будто вспомнил что-то очень обидное и неприятное.

Река Арандос гулким водопадом обрушивалась с плато на равнину. Армия шла мимо больших каскадов воды, двигаясь на запад. Струи сверкающей голубой влаги были неиссякаемым источником животворящей силы. Арандос, сорвавшись с уступа, направлял свое течение по равнине. Днем и ночью в воздухе висели мириады водяных брызг, и над водопадом, как мост, сияли две большие радуги. Водяные капли, попадавшие на лица солдат, были единственным, что облегчало их страдания от палящего зноя. Холмистая местность, по которой они сейчас шли, совсем не напоминала покрытую зеленью равнину побережья. Земля здесь была твердая, растрескавшаяся, коричневая от пыли, иссыхающая за девять месяцев безводья, а после сильных гроз превращающаяся в непролазную грязь. Пшеница росла и здесь, но по сравнению с тем изобилием, которое они видели на востоке, неохотно. Длинные полосы земли были слишком бедны, и их покрывал лишь тонкий налет травы, чертополох и колючие кустарники. Пастухи перегоняли большие стада овец, коров и коз. По образу жизни они больше походили на кочевников-каморов, чем на жителей Видессоса.

В первый раз дали знать трудности с продовольствием, которых так боялся Марк. Хлеб с равнины все еще продолжал поступать по Арандосу на баржах. Это помогало, поскольку местные пекарни были малы и немногочисленны. Но мяса не хватало, и римляне понемногу начали жаловаться. Впрочем, в походах они предпочитали растительную пищу, чувствуя, что обилие мяса сделает их тяжелыми, медлительными, к тому же это усилит вероятность солнечного удара. Большинство видессиан привыкли к климату, напоминающему климат Италии, и довольствовались тем же, что и легионеры. Но халога и их родичи намдалени набивали себе животы говядиной, жареной козлятиной и, как всегда, страдали от жары больше, чем остальные. Каморы же ели все, что было съедобно, и не жаловались.

Марк все больше и больше проникался благодарностью к Арандосу. С каждым днем он все больше убеждался в мудрости императора, ведущего их этим путем. Без Арандоса и его редких притоков плато было бы мертвой пустыней, где ничто живое не смогло бы существовать. Вода реки была теплой, иногда мутной, но все же пригодной для питья. Трибун не знал большего наслаждения, чем набрать в шлем воды под палящим солнцем и окатить себя с ног до головы. Воздух был таким сухим, что через полчаса ему приходилось повторять эту процедуру снова.