Бомба для дядюшки Джо - Филатьев Эдуард Николаевич - Страница 32

«Большие средства» и «соответствующая обстановка» в первую очередь требовались для того, чтобы научиться разделять изотопы урана.

Лев Ландау чуть позднее изложил суть вопроса так:

«Природный уран содержит в основном изотоп с атомным весом 238 и ничтожную примесь изотопа 235. Оказалось, что уран-235 делится любыми нейтронами безотказно, а уран-238 — только очень быстрыми нейтронами. Нейтроны, движущиеся с меньшей скоростью, не только не делят ядер урана-238, но просто поглощаются им и выходят из игры. Значит, обычный, встречающийся в природе уран, не пригоден для деления.

Чтобы решить задачу, остаётся выделить из обычного урана чистый уран-235. Задача эта очень нелёгкая, так как различие свойств этих двух изотопов совершенно ничтожно».

Некоторые аспекты этого «выделения» были затронуты во время обсуждения курчатовского доклада.

«ВАВИЛОВ. Игорь Васильевич, каковы практические перспективы разделения изотопов урана.?

КУРЧАТОВ. Думаю, что задача чрезвычайно сложна, но, тем не менее, её интересно было бы решить, хотя бы только для окончательного доказательства всей приведённой схемы.

ВАВИЛОВ. А можно выделить уран-235 в больших количествах?

КУРЧАТОВ. Думаю, что это будет необычайно трудно. У нас никто этим не занимается.

ВАВИЛОВ. А за границей?

КУРЧАТОВ. У нас таких сведений нет».

Докладчик не лукавил. О том, как «атомная проблема» решается на Западе, ему и в самом деле было ничего неизвестно. Ведь все связи с зарубежными научными кругами из-за начавшейся войны оборвались. Публиковать статьи по ядерным вопросам иностранные журналы прекратили. Отсюда — и такая осторожность в высказываниях, касавшихся перспектив ядерной проблемы.

«КУРЧАТОВ. По этому поводу сейчас, к сожалению, ничего определённого сказать нельзя».

У ведущих физиков Советского Союза не было даже уверенности в самой возможности осуществления цепной реакции.

«ИОФФЕ. Нам не хватает просто данных, знаний для того, чтобы сказать, возможна ли такая цепная реакция с ураном или невозможна… Отделение должно принять решение о том, что эти работы должны быть развёрнуты и вестись быстрыми темпа. ми, для того чтобы получить данные, позволяющие твёрдо сказать: возможна или не возможна такая цепная реакция».

Напомним ещё раз дату, когда произносились эти слова: 26 февраля 1940 года. В Германии, Франции, Великобритании уже полным ходом шли работы по созданию урановой бомбы. В США тоже занялись серьёзными исследованиями. А советские учёные всё ещё с величайшим сомнением вопрошали: возможна ли вообще цепная ядерная реакция?

Завершая обсуждение доклада Курчатова, председательствующий сказал:

«ВАВИЛОВ. Работа над ураном, мне кажется, имеет полную возможность осуществиться… Овчинка стоит выделки! Если мы даже повторим чужие результаты, то, думаю, никто в обиде не будет, потому что задача чрезвычайно важна. То же самое и в случае отрицательных результатов. Поэтому, мне кажется, выход здесь очень простой. В системе Академии наук имеется ряд институтов. Планы их мы обсудили… Что же касается средств, то на работу с ураном они запроектированы».

Обратим внимание, какая неуверенность в словах академика. Сколько раз он произнёс: «мне кажется», «я думаю»? Вавилова обуревали сомнения. А ведь он возглавлял Комиссию по атомному ядру!

И всё же курчатовский доклад (как и его обсуждение) не стал бесполезной тратой времени. Та февральская сессия ОФТМ превратилась по сути дела в своеобразные смотрины кандидата в лидеры этой необычайно заманчивой, но всё ещё очень туманной атомной затеи.

Состоявшийся «экзамен» Курчатов выдержал достойно. Показав, что в «ядерных проблемах» разбирается. Что трудности, которые могут встретиться на пути, ему не только очевидны, но они и не страшат его. И что «командовать парадом» он готов.

Физики и мировая война

1940 год Европа встречала с величайшей тревогой. Гитлер и Сталин оккупировали Польшу. Советский Союз напал на Финляндию, надеясь поработить её. Великобритания и Франция, хоть и не вели активных боевых действий, находились с Германией в состоянии войны.

В каком направлении будут развиваться события, не знал никто. И миллионы людей чувствовали себя очень неуютно.

Но именно в этот момент в лаборатории французских физиков заглянула фортуна: правительство, найдя необходимые средства на ядерные исследования, предложило Парижскому институту радия в срочном порядке запатентовать свои урановые открытия. Одним из пяти полученных свидетельств был патент на оригинальную конструкцию бомбы из урана.

Углублённые исследовательские работы велись параллельно с обсуждением вопроса, где производить взрывы будущих атомных устройств. Вариантов было несколько. Выбрали одну из пустынь Сахары.

В Германии физикам тоже сопутствовала удача. В январе 1940 года им удалось вычислить, какой величины должна быть масса уранового заряда для успешного ядерного взрыва (в США подобные расчёты проведут лишь в ноябре 1941 года).

Учёные-атомщики Третьего Рейха уже успели к тому времени разделиться на две конкурирующие группы. Одну возглавил Вернер Гейзенберг, другую — Курт Дибнер.

Все ждали выводов физика Вальтера Боте, которому было поручено определить тип замедлителя цепных ядерных реакций. Вскоре учёный объявил, что его расчёты показывают: графит замедлителем быть не может. Только тяжёлая вода! Дешёвый и доступный графит немцы тут же отвергли и всё своё внимание сосредоточили на дорогой и дефицитной тяжёлой воде.

Таким образом, работы по созданию арийского сверхоружия шли весьма интенсивно.

Это обстоятельство очень обеспокоило Лео Сциларда, и он подготовил ещё одно письмо президенту Соединённых Штатов. Вскоре послание было подписано Альбертом Эйнштейном.

В апреле 1940 года банкир Александр Сакс вручил письмо Рузвельту. Американское правительство тут же выделило на атомные исследования 6 тысяч долларов. Колумбийский университет направил эти деньги на постройку опытного ядерного реактора. Его сооружение было поручено Энрико Ферми.

В Великобритании к работам с ураном привлекли всех без исключения английских физиков, имевших мировую известность: Джорджа Томсона, Поля Дирака, Джеймса Чедвика, Ральфа Фаулера, Джона Кокрофта и многих других. К ним присоединились германские подданные Рудольф Пайерлс и Отто Фриш.

В это время руководители дружественных европейских держав — Германии и Советского Союза — были озабочены вопросами исключительно политического толка. Научные проблемы ни фюрера, ни вождя не интересовали.

5 февраля 1940 года фон Риббентроп обратился к Сталину с письмом, в котором содержалась личная просьба Гитлера помочь Германии «… в нашей войне с Англией и Францией путём возможно быстрых объемлющих поставок сырья». Кремль отреагировал мгновенно, и уже 11 февраля 1940 года в Москве было подписано «Хозяйственное соглашение», согласно которому СССР начал поставлять Третьему Рейху всё то, что было необходимо нацистам для ведения войны.

А вот для помощи собственной науке (к примеру, для достройки циклотрона ЛФТИ), средств у страны Советов по-прежнему не находилось.

27 февраля 1940 года, выступая на очередной сессии Отделения физико-математических наук, академик Иоффе сказал несколько слов о невезучем ускорителе, который сооружался исключительно на энтузиазме физиков. Обратим внимание, что здесь, пожалуй, впервые курчатовская фамилия названа раньше алихановской.

«ИОФФЕ. Что касается области атомного ядра, то в 1939 году довольно значительная часть внимания, сил и энергии сотрудников здесь была сосредоточена вокруг одной центральной задачи — осуществления циклотрона. В особенности исключительная энергия и устойчивость была проявлена Курчатовым и Алихановым, которые являются авторами проекта и руководителями циклотрона. Причём нужно сказать, что, несмотря на отсутствие фондов и даже — в начале — средств, это строительство, тем не менее, продвинуто чрезвычайно сильно».