Подозрительно умный - Белитц Беттина - Страница 26

Но призрачный не значило, что он был мёртвый. Убеждать себя в этом было не настоящим утешением, скорее это всколыхнуло моё отчаяние заново ... но мёртвым он не был.

- Бабушка ..., - начала я подавленно. - Где именно мы находимся?

- О, у двух очень милых джентльменов! - воскликнула она сияя. - Художников. Фантастические люди. Много позитивной энергии. Они сразу же позаботились о тебе, позвали врача, полицию ...

- Полицию!? Но ...

- Моя дорогая, маленькая Люси, я буду рассказывать дальше только в том случае, если ты снова ляжешь на подушки и не будешь расстраиваться, - пояснила бабушка Анни, крутя руками и бренча браслетами. Так строго она редко со мной разговаривала. Так что я, пыхтя, подчинилась. - Отделались от полиции. И сказали им, что ты можешь поправляться здесь, а Пит тебя спас. Кстати ... - Бабушка Анни искала, сморщив лоб, подходящее слово. - Милый мужик. Да, он такой.

Она кивнула, подтверждая свои слова.

- Очень милый мужик. Ему не помешала бы ванная и возможно он должен иногда ставить парочку моих энергетических очищающих свечей, но ... что же, об этом он должен собственно знать сам.

- Значит, Пит не в тюрьме?

- Нет. - Бабушка Анни так сильно замотала головой, что затряслись её щёки. - Пит твой спаситель и свободен как птица. Обрадуется ли он лавандовой эссенции для ванной? - Бабушка посмотрела блаженно на улицу, в бесплодную, освящаемую солнцем местность, мыслями с Питом, а больше не со мной.

В первый раз, с момента моего побега, я почувствовала, как в моём животе булькает смех. Бабушка Анни прилетела ко мне в Америку, прикрывала мой тыл и жила, не зная об этом, у бывшего охранника и его коллеги. Если только, это не было огромным заблуждением и хотя это и был художник, но не дядюшка Гуннар.

Был ли это Гуннар, могла выяснить только я. Мне нужно поговорить с ним и лучше сегодня, чем завтра.

- Бабушка, могу я побыть немного одна? Я устала, - обманула я. - Об остальном мы поговорим позже, хорошо?

- Конечно, моё дитя! Но съешь, пожалуйста, суп, который я принесла тебе. Медленно, ложечка за ложечкой. Мы ведь не хотим, чтобы тебя снова вырвало, да? - Она заботливо похлопала мне по руке, ещё раз защёлкала языком, восторгаясь этим великолепным приключением, которое происходило с ней здесь, и оставила меня одну.

Хотя я с удовольствием сразу же встала бы и пошла искать Гуннара - или же художника, которого Леандер принял за Гуннара, я притворилась послушным ребёнком и съела несколько ложек куриного супа.

Моя первая настоящая еда в течение примерно одной недели. Даже горох в нём мне нравился на вкус, но мне приходилось неоднократно делать небольшие паузы, потому что желудок каждую проглоченную ложку одаривал негодующим ворчанием.

Но суп остался внутри, и я могла чувствовать, как он придал мне новых сил. С вставанием с больничных коек у меня был свой опыт - это было обычным делом. Сначала одну ногу на пол. Вздохнуть. Потом вторую ногу. Снова вздохнуть. Поднять голову и подождать, пока головокружение не уляжется. Ооочень медленно упереться пятками в пол, выпрямить колени, держаться и ... я стояла. Качаясь, как пьяница, но стояла.

Спустя несколько минут мне уже не нужно было опираться на прикроватную тумбочку, я могла полностью выпрямиться и сделать первый шаг. Я ещё не осмелилась рассмотреть мою ногу более внимательно, но теперь я должна была это сделать, чтобы знать, смогу ли я использовать её при ходьбе.

Уже когда я вставала, уколы в лодыжке не предвещали ничего хорошего.

- Слава Богу ... - Молитва прозвучала скудно и обессилено, зато моё везение было большим. Нога выглядела почти нормально. Пальцы казались ещё немного опухшими и красными под белой повязкой, но она больше не была лопнувшим баклажаном. Кроме того я теперь также чувствовала и ступню. Кровь пульсировала в ней; тревожная и живая, не больная, как после укуса. Я смогу снова заниматься паркуром, когда-нибудь. И у меня была классная история, которую я смогу рассказать моим ребятам, когда снова буду дома. Если они ещё были моими ребятами.

Неприятное ощущение закралось ко мне в живот, когда мне стало ясно, что в Людвигсхафене я оставила только пепел. Как хорошо, что бабушка Анни выдержала и предоставила маме и папе приукрашенную версию.

По крайней мере, в этом отношении было предпринято снижение ущерба. У меня была лучшая бабушка в мире. Решительно я схватила костыли, которые кто-то прислонил к стене рядом с кроватью, и обрадовано поняла, что ничего не забыла.

Я была одарённым ходуном на костылях, легендарным и которого в тоже время боялись. Никогда не забуду, как медсестра в отделение неотложной медицинской помощи чуть не потеряла сознание, потому что я использовала костыли, чтобы с их помощью сделать сальто.

Мне стало скучно после трёх дней лежания с поднятой вверх ногой и смотрения в потолок. На моё сотрясение мозга однако, сальто подействовало не так хорошо, это я должна была признать. Теперь я отказалась от трюков. Самым важным было сделать всё тихо.

Локтем я открыла дверь, и очутилась в просторном коридоре, который вёл к широкой лестнице, что выглядела также, как лестницы в старых американских фильмах, которые мама любила смотреть по воскресеньям, с той разницей, что сюда не ворвался мужчина, который взял бы меня на руки и отнёс вниз по лестнице.

Мои костыли я оставила стоять на верхней части и спустилась вниз, держась за перила, ступенька за ступенькой. Надо мной шумел вентилятор, размером с колесо машины, снаружи бушевал вечный ветер, но чем ниже я спускалась, тем более чётким становился другой более равномерный звук.

Он звучал как напеваемое О. Множеством голосов. Это были люди? Если да, тогда их должно быть было больше, чем двое ... Моё любопытство росло, как в добрые старые времена, и я позволила этому звучному Ооооо направить себя к ярко-бордовой накрашенной двери, которая была приоткрыта, так что мне просто нужно было немного распахнуть её здоровой ногой, чтобы можно было заглянуть в образовавшуюся щель.

Около десятка женщин старше пятидесяти, ладно, половина из них имела избыточный вес и была слишком сильно накрашена, стояли с закрытыми глазами в кругу, с поднятыми к потолку руками. За каждой женщиной находилось полотно на мольберте, палитра и кисточки.

В их середине я узнала мужчину, который взял меня на руки при моём драматичном прибытии. Он тоже протянул свои маленькие, мягкие ручки к потолку и также как и женщины закрыл глаза. Напеваемое О исходило из их округлённых ртов. При этом на их лицах распространилось выражение восторженного ожидания.

Неторопливо О замерло - оно должно было замереть, у них закончился воздух.

- And now ... take a deep, deep breath, ladies. Wonderfull (А теперь ... сделайте глубокий глубокий вздох, леди. Замечательно), - крикнул мужчина в их середине, и множество полных грудей ритмично поднялось и опустилось.

Голос мужчины был звонким и чистым, слишком уж чистым для человека его возраста. Я предположила, что ему около шестидесяти, принимая во внимание его белоснежные, непокорные волосы, потому что я не обнаружила глубоких морщин в его кажущемся удовлетворённом лице.

Мог ли это быть Гуннар? Разве можно было выбрать себе такое тело, если у тебя был выбор? Маленькое, коренастое, на макушке с лысиной похожей на тонзуру? А маленькие, мягкие ручки? О чём он только думал?

- Paint! (Рисуйте!) - воскликнул он внезапно пронзительно и женщины возрадовались, развернулись и схватились за одну из множества кистей, прежде чем жадно наброситься на палитру, как голодные гиены и начать рисовать, как будто за ними гонится сам чёрт.

Уже после первых штрихов я знала, что никогда не повешу на свою стену одну из их картин, но они показались мне при этом очень счастливыми.

Мужчина ещё раз завертел руками, подпрыгнул вверх и только потом заметил меня. Не желая этого, я протиснулась в дверь и облокотилась на стену, не зная, что мне сейчас сказать или сделать.

- Привет! - в конце концов, поприветствовала я его робко, потому что не могла придумать ничего более умного. - Вы говорите ... ну ... ты говоришь по немецки? - Он бросил женщинам короткое, выразительное приглашение, которое я не поняла, и пружинистыми шагами направился в мою сторону.