Ангелы ада - Томпсон Хантер С. - Страница 76

Один из лучших званых вечеров в Ла Хонде пришелся на уик-энд Дня труда 1965 года, первую годовщину монтерейского изнасилования. К тому времени блицбросок Ангелов к вершинам скандальнойп популярности был в самом разгаре, и они постоянно общались с прессой. Репортеры и фотографы ошивались вокруг «Эль Эдоб» почти каждый уикэнд — задавая вопросы, фотографируя и надеясь стать свидетелями какого-нибудь отвратительного действа, чтобы на следующий день поднять скулеж на первых страницах своих изданий. Полиция Окленда отрядила специальный квартет, которому было поручено постоянно вести тщательное наблюдение за Ангелами. Они периодически объявлялись в баре, добродушно улыбались в ответ на поток оскорблений и долго толкались рядом с байкерами, чтобы убедиться: outlaws знают, что они под колпаком. Ангелы обожали такие визиты, им гораздо больше нравилось базарить с легавыми, чем с симпатизирующими им чужаками или даже с репортерами, количество которых в «Эль Эдобе» росло не по дням, а по часам. Несмотря на крепнущую дурную славу «отверженных», полиция Окленда никогда не сдавливала горло Ангелам своими наездами до предсмертного хрипа, чего нельзя сказать о политике в отношении других отделений. Даже когда энтузиазм полицейских и оказываемое ими давление достигло апогея, все равно отношения отделения Баргера с местным законом имели специфический оттенок. Сонни объяснял это как создание потенциального единого фронта в связи с давно ходившими слухами о готовящемся восстании чернокожих в Восточном Окленде, который и негры, и Ангелы считали своей территорией. Легавые, по его словам, рассчитывали на Ангелов, чтобы « держать ниггеров в ежовых рукавицах».

«Они ниггеров больше боятся, чем нас, — заметил Сонни, — потому что тех до хера, а нас мало».

Отношения Ангелов с неграми из Окленда были такими же противоречивыми, как и с полицией. Их понятие о цвете кожи странным образом искажено и подмухлевано, так что отдельные «хорошие цветные» находятся по одну сторону баррикад, а масса «сумасшедших ниггеров» — по другую. Один из «Кочевников» (бывшее отделение в Сакраменто) снимал квартиру пополам с художником-негром, который устраивал все вечеринки Ангелов, не испытывая никакой неловкости. «Отверженные»" называли его «настоящим клевым чуваком».

— Он — художник, — сказал мне Джимми однажды вечером на вечеринке в Окленде. — Я не очень-то разбираюсь в искусстве, но говорят, что он — клевый".

Чарли — еще один «хороший цветной». Жилистый, маленький негр, ездивший с Ангелами так долго, что очень трудно объяснить, почему же он до сих пор не член клуба. «Черт, я восхищаюсь маленьким ублюдком, — сказал мне один Ангел, — но он никогда не попадет в клуб. Он-то думает, что попадет, но кишка у него тонка… блядь, да для этого только и требуется — отрезать два черных яйца, и я могу тебе сказать, кого ребята будут искать в комнате в первую очередь».

Я никогда не спрашивал Чарли, почему он не ездит с «Драконами» Ист Бэй, общенегритянским клубом outlaws, таким же, как и «Трепачи» из Сан-Франциско. У «Драконов» такой же, как и у Ангелов, наполовину надуманный порыв и накал страстей, и их компания, с воем несущаяся по хайвею, как ни ворчи, смотрится ярко и эффектно. Они предпочитают разноцветные шлемы, а их байки, кричащая смесь чопперов и мусоровозок, — все как один «харлеи 74». «Драконам», как и Ангелам, в большинстве своем за двадцать, и почти все они практически безработные. Так же, как и у Ангелов, у них отмечается исключительная тяга к различным поступкам и действиям, от которых за километр несет насилием или чем-то в этом роде.

Как-то унылым вечером в пятницу, вскоре после моей встречи с Ангелами из Окленда и задолго до того, как мне стало известно о существовании «Драконов», я стоял в дверях «Эль Эдоб»… и вдруг парковочную стоянку заполонили около двадцати больших, блистающих хромом байков, на которых сидела наидичайшим образом выглядевшая компания негров, — такое я видел впервые в жизни. Они свалились как снег на голову, в сопровождении остервенелого рева моторов, и спешились так непринужденно, важно и уверенно, что моим инстинктивным желанием при их появлении было бросить пиво и бежать без оглядки. Я проболтался с Ангелами достаточно долго, чтобы врубиться в подспудный смысл их представлений о «ниггерах»… и вот сейчас они оказались здесь — банда черных коммандос, вломившихся прямо на командный пункт Ангелов Ада. Я отошел от двери и передислоцировался в такую точку, откуда можно было бы беспрепятственно рвануть на улицу, когда начнется махаловка цепями.

Той ночью в баре сидело примерно тридцать Ангелов, и многие из них опрометью бросились наружу, не выпуская из рук свое пиво, чтобы посмотреть, что за гости такие к ним пожаловали. Но было непохоже, чтобы они готовились к драке. И в тот момент, как «Драконы» вырубили свои двигатели, Ангелы приветствовали их дружескими насмешками, начиная от « а не вызвать ли легавых» и заканчивая «запереть вас, ублюдков, чтобы не наводили ужас на и без того охуевших от страха граждан». Баргер обменялся рукопожатием с Льюисом, президентом «Драконов», и спросил, что слышно. «Где вы это, чуваки, все прячетесь? — спросил Сонни. — Если бы почаще сюда приезжали, могли бы попасть в газеты». Льюис засмеялся и представил Сонни, Терри и Пузо каким-то новым членам «Драконов». Большинство черных outlaws, похоже, знали настоящие имена Ангелов. Некоторые из них зашли в бар, а другие шатались по парковке, то и дело пожимая руки знакомым и восхищаясь байками. Разговор шел по большей части о мотоциклах, и, хотя он был подчеркнуто дружелюбным, все же чувствовалась определенная сдержанность. Тут Сонни представил меня Льюису и некоторым членам его команды. «Это — писатель, — сказал Баргер с улыбкой. — Бог его знает, о чем он пишет, но он хороший человек». Льюис кивнул и пожал мне руку. «Как поживаешь? — сказал он. — Если Сонни говорит, что у тебя с ним о'кей, то и у нас с тобой о'кей». При этих словах он так широко улыбнулся, что мне почудилось, будто он вот-вот зайдется в приступе хохота, давая мне ясно понять, что сразу раскусил, что я за штучка такая — хитрый мошенник и кидала, но не собирался портить шутку, выдав меня Сонни с потрохами.

«Драконы» пробыли около часа, а затем умчались туда, куда они, собственно, и направлялись. Позже Ангелы не приглашали их на свои вечеринки, и мне показалось, что обе команды испытали облегчение оттого, что их встреча в «Эль Доб» прошла так гладко. Судя по всему Ангелы вообще забыли о существовании «Драконов», как только те скрылись из виду. Привычная для «Эль Эдоб» суета возобновилась… знакомая пивная скукотища, рев музыки хонки-тонк из автомата, приезжающие и уезжающие байки, разлетающиеся по столу для игры в пул шары, и хриплая, резкая, изобилующая повторами болтовня людей, которые так много времени провели вместе, что могли расправляться со скукой одним-единственным способом — упиваясь до зеленых чертей и полной потери рассудка. Сонни уехал, как обычно, рано, и, когда он садился на свой черный «спортстер» на парковке, я вспомнил о «Драконах» и спросил, чем объяснить их дружеские отношения с Ангелами. «Да на самом деле мы не так уж и близки, — ответил Баргер, — и, пока я президент, сердечными друзьями нам не бывать. Но они не похожи на большинство ниггеров. Они нашего поля ягода».

Больше я никогда не видел «Драконов» в «Эль Эдоб», но остальных негров, заявлявшихся в паб, ждал совершенно другой прием. Однажды вечером, на выходные в конце августа, в бар зашли четверо. Всем было за двадцать, одеты в спортивные куртки без галстуков, а один из вошедших был настолько большой, что едва протиснулся в дверь, — почти семь футов ростом, и весил он где-то фунтов двести пятьдесят или триста. Бар был забит до отказа, но эти четыре негра нашли какой-то свободный закуток, и верзила завязал судя по всему дружескую беседу с Доном Мором, фотографом, который только что получил титул «Почетного Ангела». Остальные «отверженные» проигнорировали вновь прибывших, но через полчаса Мор и черный Голиаф начали материть друг друга. Предмет их ожесточенного спора так и остался тайной, покрытой мраком. Позже Мор рассказывал, что по ходу их беседы купил «большому ниггеру» два пива. «Затем он заказал еще одно, — объяснял Мор, — и я сказал ему, что буду последним мудаком, если за него заплачу. Вот и все, что случилось, старый. Он напрашивался на неприятности, как только сюда зашел. Когда я сказал, чтобы он сам купил себе это чертово пиво, так как я заплатил за первые два раунда, он стал насмехаться — и я пригласил его выйти со мной подышать свежим воздухом».