Операция молот - Алякринский Олег Александрович - Страница 36

Он получил приглашение мэра пообедать в городском клубе. Пресс-секретарь Эшли решил устроить официальный обед, вычислив, что это событие может стать материалом для газетного репортажа. О Роджере Стюарте Эшли не так уж часто писали в газетах, потому что ему это, прямо сказать, и не особенно-то было нужно — ведь у него не было политических противников. Но у него все же сохранились еще крупицы самолюбия, а пресс-секретарь хотел изо всех сил доказать, что выполняет какую-никакую полезную работу. Обед с жареными цыплятами проходил под аккомпанемент коктейлей с бурбоном и хорошо замаринованных банальностей о грядущем экономическом и культурном буме, который вот-вот должен разразиться на Новом Юге. Мэр также сделал несколько весьма тонких замечаний об общественных вкусах и политической власти, доказав, что под маской фотогеничного лица скрываются остатки ума и проницательности невзирая на долгие годы пристрастия его обладателя к спиртному и деньгам. Деградировавший, но все же не вконец уничтоженный политический деятель местного масштаба, Эшли показался Уиллистону слабовольным хитрецом, чья преданность собственному комфортному житью не позволяла ему в какой бы то ни было степени встать в оппозицию к Джону Пикелису.

Двух собеседников сфотографировали и вместе с заранее подготовленным заявлением мэра о светлом будущем города разослали во все средства массовой информации округа. После обеда разведчик возобновил «полевые» исследования, направив свои стопы в район Лоуэлл-сквер, где селились зажиточные представители черной общины города. Они были не так уж многочисленны: несколько адвокатов, врачей, страховых агентов, гробовщиков, торговцев и владельцев ресторанов и баров. Неподалеку от Лоуэлл-сквер он приметил Первую баптистскую церковь и вспомнил, что мэр Эшли отрекомендовал ее настоятеля как «ответственного священнослужителя, который является рупором настроений негритянского населения города». Это была не очень большая церковь, и офис настоятеля в задней части здания также был не очень велик, однако сам преподобный Эзра Снелл оказался весьма внушительных размеров. Он был высокий, широкий, с кожей цвета эбенового дерева, говорил густым голосом и держался почтительно.

— Не хотелось бы показаться негостеприимным, — заявил он торжественным тоном, — но я очень сомневаюсь, что смогу дать вам удовлетворительный ответ относительно будущего индустрии развлечений в этом городе.

Еще учась в колледже много лет назад, он, вероятно, брал уроки ораторского искусства — может, и актерского мастерства, — и теперь трубный глас этого импозантного мужчины с огромной, как барабан, грудью, звучал непринужденно и мощно.

У него был голос одаренного оратора старой школы и манеры прирожденного общественного лидера.

— Меня заботят некоторые иные проблемы, имеющие отношение скорее к сегодняшней ситуации, — добавил священник с тревогой. Он помолчал, в течение нескольких секунд изучая взглядом разведчика. — Вы работаете в исследовательской фирме Майами, не так ли? — спросил он.

— Да, вот уже три года.

— Но вы же не южанин, мистер Уоррен?

— Нет, я уроженец Вермонта. Полагаю, вы это сразу определили по моему выговору, — признался профессор психологии. — Я долгое время жил также в Нью-Йорке. Но почему вы спрашиваете?

Чернокожий священник заколебался, пытаясь облечь свой ответ в более точные слова.

— Я не хотел бы смущать вас, мистер Уоррен, но насколько я себя знаю, я склонен — возможно, по причине того, что мы сейчас переживаем трудные времена, — говорить несколько иначе с южанами. И насколько я понимаю, большинство из них — особенно белые — и со мной говорят иначе. Я не стремлюсь никого критиковать или жаловаться, вы же понимаете.

— Пожалуй, да, сэр. Разумеется, есть масса северян и жителей Запада — множество людей во всех уголках страны, — которые могут говорить «иначе» с чернокожими. Наша компания работает во многих штатах, и я встречаюсь с подобными людьми довольно часто.

Снелл кивнул.

— У меня сейчас у самого есть проблема, связанная с общественным мнением, — сказал он скорбно. — Один из прихожан моей церкви должен предстать перед судом по обвинению в убийстве, которого он не совершал, и наш народ будет настроен очень враждебно и исполнится злобой и ненавистью, когда его казнят.

— Вы имеете в виду дело Клейтона?

— Да, Сэмюэль Клейтон не убивал Перли Таббс и, конечно же, не насиловал ее.

— Почему вы так уверенно об этом говорите?

— Потому что ее никто бы не стал насиловать. Она была проституткой уже много лет. Мать выгнала эту несчастную блудницу из дома, когда ей было только пятнадцать, — это произошло восемь лет назад. Любой мог сговориться с Перли Таббс за пинту джина или за пару долларов в любое время в любой день недели. Перли Таббс была блудной овцой и падшей девушкой, и с каждым годом она падала все ниже и ниже, пока не стала совсем подзаборной…

— Может быть, у Клейтона не оказалось при себе пары долларов или пинты джина? — возразил Уиллистон.

Старик покачал головой.

— Нет, это невозможно. У него свое дело — собственный автофургон, к тому же у него есть девушка. В тот день он был в церкви на танцах — я сам его видел — со своей девушкой, пробыл здесь неотлучно и ушел отсюда далеко за полночь, уже после совершения убийства. Многие видели его здесь на танцах.

— Но он же признался?

Священник нетерпеливо передернул плечами.

— Его под пытками заставили сделать признание. У нас это обычное дело, и всем это известно.

— А свидетели? Ведь люди видели его на танцах — они же могут дать показания! — резонно заметил Уиллистон.

— Я сомневаюсь, что у кого-нибудь из них хватит мужества дать показания. Это будет означать, что они «мутят воду», как выражается капитан Мартон, а чернокожие, которые «мутят воду» в этом городе, рискуют подвергнуться аресту, получить увечья или просто исчезнуть. Меня самого можно обвинить в том, что я «мучу воду», уже только потому, что обсуждаю это с вами. Так что, пожалуйста, никому не говорите о нашем разговоре.

— Не буду. Может быть, я могу чем-то вам помочь, преподобный отец?

— Если бы вы оказались вдруг лучшим в Америке адвокатом по уголовным делам, вы могли бы помочь, но вы не адвокат. И я тоже нет. Они осудят Сэма Клейтона, — печально предсказал старик, — и вот тогда-то и разразится большая беда. Есть у нас люди — молодые чернокожие, — которые не позволят осуществить этот обставленный по всем законам суд Линча. Они добудут оружие и попытаются силой его вырвать у них из лап, и их убьют. Вот в чем заключается моя социологическая проблема, мистер Уоррен.

Идея, замерцавшая в мозгу Уиллистона, внезапно приобрела вполне осязаемый вид, и он мгновенно оценил ее огромный потенциал.

Вот что может стать общественно значимой проблемой.

Вот что может стать политической идеей-стимулом, способным сплотить мощное движение сопротивления чернокожих граждан, которые как никто другой в Парадайз-сити будут готовы пойти на риск и понести возможные потери.

— Возможно, мне удастся получить для Сэма Клейтона лучшего адвоката в Америке — Эдварда Беннета Уильямса или Джошуа Дэвида Дэвидсона, — медленно произнес Уиллистон.

— Но их услуги обойдутся не меньше чем в пятьдесят тысяч долларов, мистер Уоррен.

— Я это знаю. Я, возможно, сумею помочь вам, если вы поможете мне. Мне надо поговорить об этом деле кое с кем, и, кроме того, у меня есть к вам просьба аналогичная вашей: пусть наш разговор останется между нами. Никто, ни одна живая душа не должна узнать о том, что меня интересует это дело, ибо это может стоить мне жизни, как, впрочем, и вам тоже.

Седовласый священник подумал и согласился.

— Я не имею ни малейшего понятия, мистер Уоррен, чего вы хотите, но если здесь нет ничего аморального или противозаконного, то…

— Давайте скажем, что эта затея не вписывается в привычные рамки, но имеет общественно полезное значение.

— Вы говорите загадками, мистер Уоррен, — заметил Снелл.