Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Судникова Ирина В. - Страница 6

6

* * *

Известно, что Петр Великий и Август, король Польский, имели необычайную силу. Однажды случилось быть им вместе в городе Торне на зрелище битвы буйволов. Тут захотелось поблистать Августу пред Царем богатырством своим, и для этого, схватив за рога рассвирепевшего буйвола, который упрямился идти, — одним махом сабли отсек ему голову.

— Постой, брат Август, — сказал ему Петр. — я не хочу являть силы своей над животным, прикажи подать сверток сукна.

Принесли сукно. Царь взял одною рукою сверток, кинул его вверх, а другою рукою, выдернув вдруг кортик, ударил на лету по нем так сильно, что раскроил его на две части. Август, сколько потом ни старался сделать то же, но был не в состоянии. (2)

* * *

При свидании с королем Августом в городке Бирже Царь Петр Алексеевич остался у него ужинать. Во время стола Август заметил, что поданная ему серебряная тарелка была не чиста. Согнув ее рукою в трубку, бросил в сторону. Петр, думая что король щеголяет пред ним силою, также согнул тарелку вместе и положил перед собою. Оба сильные, Государи начали вертеть по две тарелки и перепортили бы весь сервиз, ибо сплющили потом между ладонями две большие чаши, если бы эту шутку не кончил Петр следующею речью: «Брат Август, мы гнем серебро изрядно, только надобно потрудиться, как бы согнуть нам шведское железо» (т. е. победить шведов). (2)

* * *

Государь любил почтенного старца Полуярославцева и, желая заведенную им шелковую фабрику видеть в лучшем состоянии, часто бывал у него и на фабрике, за многое его благодарил, а иное приказывал переправить: давал для этого собственноручные чертежи и изустные наставления, садился иногда сам за стан, принимался за челнок и ткал разные материи, как мастер.

В одно из таких посещений, после обеда, между прочим Государь спросил у Полуярославцева: имеет ли он у себя хорошее русское вино? И так как такое у него тогда нашлось, то, выкушав стакан, сказал: «Пиво очень хорошо! Когда случится мне ехать мимо твоего дома, буду к тебе заезжать».

В одно время Монарх, после обеда же, заехав к нему, спросил хозяина. Государю ответили, что хозяин после обеда уснул, но его тотчас разбудят. Монарх запретил будить, пошел в сад и велел подать себе кружку пива.

Между тем хозяин проснулся, ему было сказано, что Государь прогуливается в саду; он негодует на домашних, что его не разбудили, одевается с поспешностью, приходит к Государю и просит простить его, что не мог принять Его Величества, как ему предписывает долг подданного, но Государь на это сказал ему: «Я, друг мой, заезжаю к тебе не с тем, чтобы тебя безпокоить, так за что же мне на тебя сердиться, когда ты, покончив свои домашние дела, имеешь нужду в отдохновении». (2)

* * *

Из первых суконных фабрик в Москве, по изустному повелению Государя, заведена была одна московским купцом Сериковым. Монарх, доставя ему нужные к тому инструменты и прочее, повелел к назначенному сроку, сделав пробную половинку сукна, принести к себе.

Хотя, по новости дела и по малому знанию мастера, первая половинка сукна была весьма плоха, однако он должен был принести ее во дворец. Ему показана была комната, в которой следовало дождаться Монарха.

Между тем Екатерина знала купца Дубровского и в то же время, когда приказано было Серикову завести фабрику, просила и того завести таковую же, снабдила его всем нужным и приказала, чтобы он к тому же самому сроку, как и Сериков, сделал бы на пробу половинку сукна, как возможно лучше и добротнее Серикова во что бы то ни стало. Желание Государыни Дубровский исполнил в совершенстве и, сверх ожидания Серикова, явился также со своею половинкою в тот же самый покой и ожидал прибытия Монарха. Сериков не знал ни Дубровского, ни того, что им заведена была фабрика, подошел к его половинке сукна, пощупал и, убедившись, что оно несравненно лучше принесенной им, до крайности оробел от ожидаемого на него гнева Государя, чего он считал себя по справедливости заслуживающим, в эту минуту отворились двери и вошли Государь с супругою. Его Величество был только в канифасной фуфайке с костяными пуговками, пожаловав ожидавших его к руке, подошел сперва к половинке Серикова и пощупал сукно, в то же время Государыня сказала:

— Посмотри, батюшка, каково тебе покажется сукно моего-то фабриканта?

Петр, не говоря ни слова, подошел и к той половинке и, пощупав также сукно, спросил:

— Дубровский, из какой шерсти делал ты сукно свое?

Не мог не признаться Дубровский, что оно делано из одной пуши.

— А ты, Сериков, из какой? — спросил у последнего Государь.

— Из обыкновенной стригушки, — отвечал тот трепещущим голосом.

После сих ответов Монарх, обратясь к Государыне, сказал:

— Что ж ты хвастаешь своим-то сукном? Оно никуда не годится, и ты, Дубровский, вперед не выщипывай одной пуши: ты перепортишь у меня тем всю шерсть, а старайся из стригушки делать получше, мне надобно столько сукна, чтоб одеть всю армию, не выписывая иностранного, а это (указывая на сукно Серикова) чем дурно? Оно делано из стригушки, какова она ни есть, цветно, плотно для солдата, прочно и тепло. Благодарствую, господин Сериков, я уверен, что ты постараешься получше сего сделать.

Такое милостивое ободрение возбудило в Серикове ревностнейшее желание угодить возлюбленному Государю, и с того времени прилагал он неусыпное попечение о доведении своей фабрики до лучшего состояния.

Впрочем, насколько Монарх доволен был и началом еще сих фабрик, о том можем мы судить из письма Государя к князю Меншикову, писанного в последних числах декабря 1705 года: «Сукна делают (точные его слова), и умножается дело сие зело изрядно, и плод дает Бог изрядный, и я сделал себе кафтан из него к празднику» (Рождества Христова). (2)

* * *

Государь, отправившись из Москвы в 1700 году под Нарву, по пути останавливался на квартире в доме одного посадского и увидел сына его, молодца видного, лет восемнадцати, который так ему понравился, что пожелал иметь его в своей гвардии, однако ж хотел, чтоб согласился на то и отец. Он предложил ему о том, обещая составить сыну его счастие, купец представил Монарху, что он один только у него и есть и в промысле его служит ему великою помощью, и потому просил не отлучать его.

— Ты не разумеешь своей и сыновней пользы, — отвечает Государь, — я его полюбил, следовательно, можешь надежно положиться во всем на меня, притом же ты не навеки расстанешься с ним, но получишь его обратно, и уже офицером, а может быть, увидишь и при такой должности, что благодарным ко мне останешься навсегда, итак, не противься, друг мой!

Нельзя было не уступить такой убедительной просьбе Самодержца, могшего и без того взять сына. Итак, Государь взял молодца с собою, записал в Преображенский полк и отдал, как бы на руки, генералу Вейде. Известно, что в отсутствие Монарха из-под Нарвы армия российская была разбита, взятый молодец пропал без вести.

Несчастный отец, пораженный потерею своего сына, в котором одном только и полагал он свое утешение, впал в несказанную горесть, отстал от своего промысла и, непрестанно оплакивая сына, пришел в великий упадок и скудость. Наконец, по прошествии уже одиннадцати лет, получил он письмо из Стокгольма от князя Якова Федоровича Долгорукова, бывшего там в плену, что сын его жив и находится с ним в плену же. Обрадованный этим отец утешается надеждою видеть его и, узнав, что Царь прибыл в Петербург, поехал туда и написал челобитную на полковника Преображенского полка Петра Михайлова, т. е. на Государя, в которой прописал: с каким обнадеживанием полковник взял у него сына, которого он лишась, впал в крайнюю печаль и оттого отстал от промысла своего и пришел в скудость, как-де, наконец, он извещен, что сын его жив и находится в Швеции, в полону, то и просит, выкупя его, возвратить ему и за убытки, понесенные им, прописав именно, сколько их, — наградить его, и пр.