Полет «Феникса» - Тревор Эллестон - Страница 28

Работа шла полным ходом, но опять на исходе была вода. Пробовали есть финики, иногда получалось: глотали, не пережёвывая, и ждали боли в желудке. Работа с её последовательно возникающими трудностями — большей частью из-за недостатка хороших инструментов и необходимостью искать им замену — понемногу приучила не обращать внимания на зной, голод и жажду. Лишь в короткие передышки возникали сомнения: удастся ли заставить себя подняться и продолжать?

На двадцатый день после захода солнца зажгли, как всегда, фонарь, а через два часа поднялась луна, и возник мираж.

Первым его увидел Белами, но ничего не сказал, потому что вспомнил о трех вертолётах и испугался. Он не мог оторвать глаз от странного облака пыли, которое поднялось ввысь и висело на фоне лунного диска. Воздух был неподвижен. Белами повернулся, но и теперь не почувствовал дуновения. Песчаная буря продвигалась на север, одинокое дымное облако, освещённое луной. И вдруг донеслись голоса, приглушённые расстоянием. Он отвернулся, чтобы ничего не видеть, не слышать, но голоса не исчезали.

Кроу, подошедший к нему за дрелью, остановился как вкопанный и тоже прислушался.

— Дейв, — доносящиеся издали звуки нарушали покой ночи. — Ты что-нибудь слышишь?

— Да, — признался Белами.

— Боже! Смотри — поднимается песок! — Кроу громко закричал. — Эй, стойте. Слушайте!

Голоса все ещё слышались за восточным гребнем дюн. Песок рассеивался и оседал в холодном свете луны. Работа прекратилась. Все смотрели на восток. Капитан Харрис сказал:

— Арабы.

— Кто?

— Бедуины, кочевники. На привале.

Кроу разозлился на капитана за это спокойствие. Они спасены! Надо же звать на помощь, кричать.

— Что же мы, черт побери? — только и сумел он сказать.

Тилни, неуклюже увязая в песке, побежал к дюнам, Харрис кинулся за ним, догнал, привёл обратно.

— Они дадут нам воды, они спасут нас. Ведь они нас спасут! — хрипел Тилни.

Капитан резко оборвал его:

— Не разговаривать! Сержант Уотсон, погасите свет, быстрее!

Все застыли в темноте. Голоса доходили до них сверхъестественным путём, как бы с неба.

— Да, — подтвердил Харрис. — Арабский диалект. Золлур. — Он слова обратился в слух, вытянувшись, как струна.

Минутой позже заговорил Таунс:

— Итак, кэп, что будем делать?

— Не знаю.

Стрингер потребовал:

— Мне нужен свет.

Моран глянул в его бледное лицо и понял, насколько спятил этот парень. Словно радуется, что приближается к настоящему безумию — это сродни удовольствию, которое получаешь от чесотки. И стал объяснять ему, как ребёнку:

— Группа кочевников только что остановилась на привал — вон там. Если у них есть лишние верблюды, они могут взять нас с собой, можно даже по двое на одно животное. Или, в крайнем случае, пошлют за нами спасателей.

Ответ Стрингера он предчувствовал:

— Я не могу работать без света.

Разные школы психиатрии придумали не меньше десятка названий для его типа умственного расстройства, подумал Моран. Самое точное: навязчивая идея. Парнем завладела мечта о машине, которую он должен построить и поднять в небо. Если все остальные уедут на верблюдах, он все равно останется здесь со своим фениксом и сгорит от собственной одержимости.

— Свет зажигать нельзя, — предупредил капитан Харрис, тоже обращаясь к нему, как к ребёнку. — Они не увидели его за дюнами, но могут обследовать окрестности в поисках колодца. Видите ли, мы пока не знаем, кто они, а они могут быть бандитами. Мистер Таунс, у вас на борту имеется оружие?

— Нет.

Харрис сжал губы.

— У нас с сержантом по пистолету. А у них может быть дюжина ружей. Силы явно неравны. Лучше вступить в переговоры.

Тилни изумлённо зашептал:

— Может, и спасут, — как можно мягче пояснил Харрис: кругом одни дети. — Но понимаешь ли, мы христиане, а некоторые арабы фанатичны в своей вере. Аллах для них единственный бог, и они могут уничтожать неверных из принципа. Все равно что муху прихлопнуть. Верно, Уотсон?

— Да, сэр. — Это «сэр» вырвалось само собой.

Тилни застонал на одном дыхании:

— О, господи… господи…

— Хватит его рекламировать, — оборвал Кроу. — Слышал, что сказал капитан: у них свой бог!

Харрис зашептал:

— Не надо говорить так громко. Очень важно, чтобы никто не издавал ни звука. — Человек действия, он расправил плечи, будто надевая любимый костюм, в котором легче себя чувствовал. — Теперь нужно обо всем договориться.

Он спокойно изложил свой план, ни у кого не спрашивая совета, но и не протестуя, если его прерывали.

— Я беру с собой сержанта. Военная форма может нам помочь. — Он потрогал револьвер. — Мы перейдём дюны с западной стороны, сделаем полный круг и выйдем на них с востока, так что, если им захочется искать вас, они пойдут в противоположном направлении. Не зажигайте свет и не производите шума, пока мы не просигналим, что они настроены мирно.

Моран присматривал за Стрингером. Кто-то должен его опередить, если ему вздумается включить фонарь.

— Мы подойдём к ним с востока и скажем, что приземлились на парашюте. Поломался двигатель, где сел самолёт — не знаем, где-то на востоке, мы летели в восточном направлении. Вы будете здесь в полной безопасности, при условии, что не раскроете себя. Теперь по поводу переговоров. Мне понадобится вся наличность, которую мы сможем собрать. Сомневаюсь, что есть смысл предлагать им мелкую поживу с самолёта — им было бы трудно продать инструменты и прочее, но они могут соблазниться финиками. Зависит от того, в какой они сейчас форме. Мне придётся решать на месте. Думаю, все по этому вопросу.

Таунс спросил:

— Есть у кого-нибудь при себе охранная грамота?

В этом районе убийства экипажей потерпевших крушение самолётов были не часты, но случались. Бурильщиков, занятых в трех компаниях — Нью-портской Горной, Авзонии Минералии и Франко-Вайоминг, — всегда обеспечивали охранной грамотой на пяти главных арабских диалектах. «Возвративший в целости и сохранности владельца сего документа будет вознаграждён 100 ливийскими фунтами». Сумма колебалась, но даже десять фунтов способны были спровоцировать схватку между бандитами за приз в виде живого христианина, которого они в противном случае не колеблясь убили бы.

Никто не ответил. Охранной грамоты у них не было.

— Обойдёмся без них, — сказал Харрис.

Он принёс из салона фуражку. Собрали сто тридцать фунтов, один Уотсон внёс пятьдесят. Капитан сложил деньги и сунул в карман.

— Для них кругленькая сумма. Это-то они должны понимать. Если не поймут, постараюсь убедить. — В его тоне прозвучала напускная уверенность. — Если услышите стрельбу или что-либо в этом роде, не делайте попыток прийти на помощь, иначе испортите нам всю кампанию. — Он поднял голову. — Достаточно светло, фонарик нам не понадобится. Сержант Уотсон!

Сержант ел его глазами, автоматически вытянувшись в присутствии старшего по званию. Его охватил страх, что он уступит своему врагу.

Перед ним встала фигура капитана, негромко, но уже раздражённо повторившего: «Уотсон!»

Держись, Уотсон. Держись.

На него надвигался капитан Харрис с расширенными глазами:

— В чем дело?

— Ни в чем, сэр. — Он попробовал обрубить последнее слово, но было уже поздно, оно уже было произнесено. — Я не иду, вот и все.

Они смотрели в лицо друг другу, и окружавшая их группа людей невольно расступилась, как перед началом схватки. «Невероятно, — подумал Моран. — Вот тебе и британская армия».

— Я ведь вам приказал, сержант. — В голосе не чувствовалось гнева, только удивление. — Пойдёмте — и поживее!

— Я не иду.

Повисла тишина, прерываемая только слабыми голосами, доносившимися из-за дюн.

— Вы отказываетесь подчиниться приказу?

— Так точно. — Он смотрел на своего офицера. Посадка фуражки на голове, как всегда, выверена до миллиметра — на базе это называли «мода Харриса». Лицо, худое, обросшее и обожжённое, по-иному смотрелось при луне — как бы совсем не тот человек, которого он ненавидел больше всего на свете.