Полет «Феникса» - Тревор Эллестон - Страница 41

Моран отвёл в сторону Таунса: он боялся с его стороны нового проявления строптивости.

Прислонясь к фюзеляжу, Таунс пристально смотрел на дюны, которые в свете угасающего солнца похожи на красные коралловые рифы. Над ними продолжали кружить два стервятника.

— Последняя наша ночь здесь, Фрэнк.

— Лучше бы мне поступить, как Кепель. Умереть приличной смертью. Никогда не скажешь заранее, что будет при крушении. Ведь у Уотсона осталось всего три патрона.

Моран внимательно посмотрел ему в глаза.

— Кем бы он ни был, как бы он ни был хорош или плох, он уже три недели строит этот самолёт так, как умеет. Завтра ты его поднимешь в воздух. Если ты сможешь оторваться от земли, у нас будет какой-то шанс, может, один из тысячи, но шанс. Если мы останемся здесь, то к завтрашнему вечеру станем добычей стервятников. Поэтому, Фрэнк, если машина полетит, тебе нужно будет вложить в неё все, что ты знаешь и умеешь. А это ты сможешь, если только заставишь себя хоть немного в неё поверить. Прошу тебя, поверь… Если мы разобьёмся, ты умрёшь, зная, что не твоя в том вина.

ГЛАВА 24

Они не были готовы услышать эти два слова. Два слова перевернули все. Они их напугали.

До того, как это произошло, — где-то около пяти утра, работали почти не разговаривая. Из кабины «Скайтрака» сняли гирокомпас и указатель скорости, установили их на «Фениксе» рядом с креслом пилота. С помощью этих инструментов они смогут поддерживать приблизительно прямое направление полёта и рассчитывать по часам покрытое расстояние. Таким образом, можно будет указать поисковой команде примерное местоположение остатков самолёта и могил.

Таунс вложил пиропатроны в стартер. Он стал уговаривать себя хоть немного поверить в вероятность того, что затевал Стрингер. По крайней мере, эти пиропатроны были настоящими: они провёрнут двигатель, и мотор заработает. Может быть, на полных оборотах большой винт как-нибудь протащит всю эту груду металла на хвостовом костыле прямо по песку, через всю пустыню, пока они не наткнутся на колодец. Он так и сказал Стрингеру.

— Зачем рисковать и подниматься в воздух? Можно просто ехать, как на такси, всю дорогу.

— Вы что, серьёзно, мистер Таунс? Разве вы не знаете, что система охлаждения рассчитана на работу в основном при крейсерской скорости. Мотор перегреется и заклинит уже через десять миль, а до ближайшего оазиса останется ещё не менее ста пятидесяти. Кроме того, костыли не выдержат непрерывной нагрузки, они рассчитаны только на один взлёт и одну посадку, их время действия — примерно одна минута. Наконец, пустыня изобилует валунами, и первый, на который мы наткнёмся, разобьёт шасси, а потом и пропеллер. Этот самолёт сконструирован для полёта, мистер Таунс. Это не игрушка, которую заводят и пускают по полу.

За эту долгую ночь Таунс на какой-то момент действительно поверил, что «Феникс» полетит и они выберутся отсюда живыми. Он даже задумался о своём будущем. В свою защиту он не сможет выставить ни одного аргумента. Полет при отсутствии радиоконтакта с землёй — нечто такое, на что порой идёт лётчик, если хорошо знает маршрут и местность. Но даже и это никогда не считается убедительным оправданием. Можно считать, пилотских прав у него уже нет — их можно выбросить прямо здесь.

Но есть нечто куда более важное, чем конец лётной карьеры. Он уже убил семерых, и даже если ему сохранят права, он не сможет больше взять на себя ответственность за чужую жизнь. В пятьдесят лет такое не стряхнёшь с себя просто так, не спишешь на невезение и никуда негодную сводку погоды.

Последний его полет будет завтра, если он вообще будет.

К утру отмыли бензином песок, налипший на смазку в соединениях рычагов во время последней бури. Сняли, прочистили и вновь поставили на место воздухозаборник. Стрингер проверил каждую деталь новой машины, придирчиво осмотрел все, сделанное их руками. Иногда он застывал в раздумье возле своего детища. Никто не беспокоил его в такие минуты.

Белами поддерживал огонь в горелке дистиллятора, руки двигались сами, по привычке. Кроу нашёл мешок для обезьянки, проделал в нем дырки для доступа воздуха, прикрепил проводом к гнезду. Сержант Уотсон неуклюже прочёсывал песок на будущем пути самолёта, очищая от мелких камней и метеоритов. Ему слышался иногда голос капитана Харриса, слышался так ясно, как будто он был где-то рядом. Сержант услышит его не раз во время суда, если выберется отсюда. Отказ подчиниться приказу офицера в обстоятельствах, сопряжённых с опасностью для жизни. Что ему будет за это? Подумать времени хватит — пока подержат на гауптвахте, разжалуют в рядовые. Нет, в будущем розами не пахнет. И, самое главное, некого больше ненавидеть. Харриса нет, а другого такого не найдёшь. Может, лучше остаться здесь, закрыть глаза, представить роскошную женщину, прямо как миллионеру на отдыхе, нажать на курок — и прощай, Уотсон, аминь!

Он механически выгребал из песка камни, зная, что если эта штука взлетит, он все же улетит на ней, хотя и не сможет объяснить, почему.

В четыре ночи взошла луна, и лампочка сразу потускнела, словно наступил рассвет. Теперь никто не работал, кроме Стрингера. Все сидели на песке спиной к свету, бодрствуя на зябком воздухе. Сил, чтобы согреть себя движением, не оставалось. Все хранили молчание. И когда услышали эти два слова, то растерялись,

— Все готово, — сказал он.

И все сразу переменилось. Потому что теперь все было позади, и оставалось только надеяться. А лелеять надежду легче, когда ради неё надо работать.

Моран посмотрел на Стрингера и вдруг увидел в нем человека, который отдаёт себя на их суд. Приговор отсрочен до утра. Интересно, сможет он выговорить хоть слово? Надо попытаться.

— Поз-равляю.

В забрезжившем рассвете добрались до самой горловины дюн. Прежде чем над землёй поднялся полный диск солнца, они очистили путь для самолёта.

Стрингер зашёл в салон выключить свет. В ту же розетку включил свою бритву и прислонился к переборке, зажмурил от боли глаза: вместе со щетиной бритва сдирала кожу, мешала сосредоточиться. Он пытался мыслить ясно. Теперь самолёт закончен. Все проблемы позади. Теперь «Феникс» должен взлететь. Эта мысль несла с собой беспокойство. До сих пор его занимала лишь постройка самолёта, теперь же предстояла окончательная проверка конструкции в воздухе. Что-то он мог и упустить: никогда прежде ему не приходилось строить полнообъемные самолёты.

Звук бритвы гипнотизировал, и он не заметил, как стукнулся обо что-то головой, падая на пол. Ему показалось, что лежал он долго, прежде чем услышал чей-то голос над головой.

— Мы готовы, Стрингер.

Он встал на ноги, а уж потом открыл глаза, увидел в дверном проёме Морана и забормотал:

— Иду. Я брился. Иду. — Он не обратил внимания на кровь на лице в том месте, которым ударился. Испытал только сильную досаду неизвестно на кого. — Вода? — спросил он штурмана, но Моран уже исчез. Он не хотел так жадно спрашивать о воде — получилось это само собой. Нарочито помедлив, он положил бритву в коробку и взял с собой, потому что в своих поездках никогда с ней не расставался.

Мистер Таунс. Где мистер Таунс? Его пилот.

Они сгрудились у хвоста, возле воды. Было полторы бутылки. Половина бутылки была ещё тёплой после дистилляции. Солнце светило в их лица. Они были безжизненны.

— Бутылка и половина бутылки, — сказал Моран, пытаясь чётко произнести слова. Ночью было безветренно, и роса не выпала. — Разделим полную. Остальное — Фрэнку. Ему нужнее — он пилот.

Баночкой разлили жидкость, следя, чтобы не пролилось ни капли. Из салона вышел Стрингер. По его щеке текла кровь. Он пил свою воду, как и остальные, закрыв глаза и испытывая странное чувство: глотать было нечего, вся вода уже исчезла, всосалась в распухший язык. И сразу пришло мучительное ощущение — захотелось ещё. Они отодвинулись от Таунса, пока тот пил свою повышенную норму.

Солнце уже жгло.