Портреты революционеров - Троцкий Лев Давидович - Страница 33

Но если абсолютная рента, которую Сталин так победоносно «уничтожил», решительно ничего не говорит ни уму, ни сердцу мелкого крестьянина, то дифференциальная рента, которую Сталин великодушно пощадил, имеет как раз для западного крестьянина большое значение. Парцелльный крестьянин держится за свой участок тем крепче, чем больше он или его отец потратил сил и средств на повышение его плодородия. Это относится, впрочем, не только к Западу, но и к Востоку, например, к Китаю, с его районами интенсивной грядковой культуры. Известные элементы мелкособственнического консерватизма заложены тут, следовательно, не в абстрактной категории абсолютной ренты, а в материальных условиях более высокой парцелльной культуры. Если русские крестьяне сравнительно легко отказываются от связи с определенным участком, то вовсе не потому, что сталинский «новый аргумент» освободил их от абсолютной ренты, а по той же самой причине, по которой у нас и до Октябрьской революции происходили периодические земельные переделы. Наши «народники» идеализировали эти переделы как таковые. Между тем они были возможны лишь благодаря экстенсивному хозяйству, трехполью, жалкой обработке земли, т. е. опять-таки по причине идеализируемой Сталиным отсталости.

Будет ли на Западе победоносному пролетариату труднее, чем у нас, преодолеть крестьянский консерватизм, вытекающий из более высокой культуры мелкого хозяйства? Ни в коем случае. Ибо там, благодаря несравненно более высокому состоянию индустрии и общей культуры, пролетарское государство сможет гораздо легче дать крестьянину при переходе к коллективной обработке явную и реальную компенсацию за утраченную им «дифференциальную ренту» со своего клочка. Не может быть никакого сомнения в том, что через двенадцать лет после завоевания власти коллективизация сельского хозяйства будет в Германии, Англии или Америке стоять неизмеримо выше и прочнее, чем у нас сейчас.

Разве же не курьез, что свой «новый аргумент» в пользу сплошной коллективизации Сталин открыл через двенадцать лет после того, как национализация была произведена? Почему же он, несмотря на наличность национализации, в течение 1923-1928 годов столь упорно ставил ставку на мощного индивидуального товаропроизводителя, а не на колхозы? Ясно: национализация земли есть необходимое условие для социалистического земледелия, но совершенно недостаточное. С узкоэкономической точки зрения, т. е. с той, с какой берется этот вопрос Сталиным, национализация земли является как раз фактором третьестепенного значения, ибо стоимость инвентаря, необходимого для рационального крупного хозяйства, во много раз превосходит абсолютную ренту.

Незачем говорить, что национализация земли есть необходимая и важнейшая политическая и правовая предпосылка социалистического переустройства сельского хозяйства. Но непосредственное экономическое значение национализации в каждый момент определяется действием факторов материально-производственного характера. Это достаточно ясно обнаруживается на вопросе о мужицком балансе Октябрьской революции. Государство, как собственник земли, сосредоточило в своих руках право на земельную ренту. Взыскивает ли оно ее с нынешнего рынка в ценах на хлеб, лес и пр.? Увы, пока еще нет. Взыскивает ли оно ее с крестьянина? При многообразии экономических счетов между государством и крестьянином на этот вопрос не так просто ответить. Можно сказать – и это отнюдь не будет парадоксом – что ножницы сельскохозяйственных и промышленных цен заключают в себе в скрытой форме земельную ренту. При сосредоточенности земли, промышленности и транспорта в руках государства вопрос о земельной ренте имеет для мужика, так сказать, бухгалтерское, а не экономическое значение. Но мужик бухгалтерской техникой как раз занимается мало. Он подводит своим отношениям с городом и государством оптовый баланс.

Правильнее было бы подойти к тому же вопросу с другого конца. Благодаря национализации земли, фабрик и заводов, ликвидации внешней задолженности и плановому хозяйству, рабочее государство получило возможность достигнуть в короткий срок высоких темпов промышленного развития. На этом пути, несомненно, создается одна из важнейших предпосылок коллективизации. Но это предпосылка не юридическая, а материально-производственная: она выражается в определенном числе плугов, сноповязалок, комбайнов, тракторов, селекционных станций, агрономов и пр., и пр. Именно из этих реальных величин и должен исходить план коллективизации. Тогда и план будет реальный. Но нельзя к реальным плодам национализации присоединять каждый раз самое национализацию в качестве какого-то неразменного фонда, из которого можно покрывать издержки «сплошных» бюрократических авантюр. Это все равно, как если б кто-нибудь, положив капитал в банк, хотел одновременно пользоваться и капиталом и процентами с него.

Таков вывод в порядке общем. В порядке индивидуальном вывод может быть сформулирован проще: Ерема, Ерема, Сидел бы ты дома, – вместо того, чтобы пускаться в дальнее теоретическое плавание.

III. Формула Маркса и отвага невежества

Между первым и третьим томами «Капитала» есть второй. Наш теоретик считает своим долгом учинить административное насилие также и над вторым томом. Сталину надо спешно прикрыть от критики нынешнюю форсированную коллективистскую политику. Так как необходимых доводов нет в материальных условиях хозяйства, то он ищет их в авторитетных книгах, причем фатально попадает каждый раз не на ту страницу.

Преимущества крупного хозяйства над мелким, в том числе и в земледелии, доказаны всем капиталистическим опытом. Возможные преимущества крупного коллективного хозяйства над раздробленным мелким установлены еще до Маркса социалистами-утопистами, и в основе своей их доводы остаются незыблемыми. В этой области утописты были великими реалистами. Их утопизм начинался с вопроса об исторических путях коллективизации. Здесь направление указала Марксова теория классовой борьбы в связи с его критикой капиталистической экономики.

«Капитал» дает анализ и синтез процессов капиталистического хозяйства. Второй том подвергает рассмотрению имманентную механику роста капиталистического хозяйства. Алгебраические формулы этого тома показывают, как из одной и той же творческой протоплазмы – абстрактного человеческого труда – кристаллизуются средства производства в виде постоянного капитала, заработная плата – в виде переменного капитала и прибавочная ценность, которая превращается затем в источник образования дополнительного постоянного капитала и дополнительного переменного капитала. Это позволяет, в свою очередь, получить большое количество прибавочной ценности. Такова спираль расширенного производства в самом общем и абстрактном его виде.

Чтоб показать, каким образом разные материальные элементы хозяйственного процесса, товары находят друг друга внутри этого нерегулируемого целого, точнее сказать, каким образом постоянный и переменный капитал достигают необходимого равновесия в разных отраслях промышленности при общем росте производства, Маркс расчленяет процесс расширенного производства на две взаимно обусловленные части: с одной стороны, все предприятия, выделывающие средства производства, с другой – предприятия, производящие предметы потребления. Предприятия первой категории должны обеспечить машинами, сырьем и вспомогательными материалами как себя самих, так и все предприятия второй категории. В свою очередь, предприятия второй категории должны покрыть как свою собственную потребность, так и потребность предприятий первой категории в предметах потребления. Маркс вскрывает общую механику достижения этой пропорциональности, которая образует основу динамического равновесия при капитализме[61]. Вопрос о сельском хозяйстве в его взаимоотношении с промышленностью лежит таким образом в совершенно другой плоскости. Сталин, по-видимому, просто смешал производство предметов потребления с сельским хозяйством. Между тем у Маркса предприятия капиталистического сельского хозяйства (только капиталистического), производящие сырье, попадут автоматически в первую категорию; предприятия, производящие предметы потребления, останутся во второй категории, – и там, и здесь вперемежку с фабрично-заводскими предприятиями. Поскольку земледельческое производство имеет особенности, противопоставляющие его промышленности в целом, рассмотрение этих особенностей начинается в третьем томе.

61

Торгово-промышленные кризисы, входящие в механику капиталистического равновесия, игнорируются формулами второго тома, задача которых в том, чтобы показать, как – при кризисах или без кризисов и несмотря на кризисы – равновесие все же достигается.