Время и снова время - Элтон Бен - Страница 19

– Твою мать! – изумилась Маккласки.

Единственный охранник был явно перепуган.

– Вы уж извините, профессор, – зачастил он, – только что нагрянули, отмечают чей-то день рождения, двадцать один год. В доме их человек двести.

– Зараза! – прошипела Маккласки. – Тусовка с переменой мест. Развлекалово. Об этом Ньютон не подумал.

– Может, вызвать полицию? – предложил охранник.

– Нет, – поспешно отказалась Маккласки. – Исключено. Нет времени. Пока то да се, пока эту кодлу вытурят… только побоища нам не хватало. Идем, Хью.

Растолкав очумелую толпу перед входом, они вошли в неузнаваемо изменившийся дом: сполохи света, пульсирующая музыка, человеческие фигуры, извивающиеся в танце или застывшие в засосе.

– Видишь, Хью, – прокричала Маккласки, – все именно так, как я говорила этим чертовым марксистам с их диалектическим материализмом! Историю творят люди. Совпадения и капризные случайности. Свора кирных тусовщиков со своим сраным днем рождения может стать причиной Великой войны и гибели Европы. Если только мы не вмешаемся. Пошли.

Маккласки прокладывала путь сквозь скопище потных тел. Как обычно, при ней была объемистая сумка. Вообще-то данный экземпляр скорее напоминал небольшой рюкзак, и она не стеснялась использовать его как таран. Стэнтон с тяжелой поклажей держался в ее кильватерном следе.

Отыскать дорогу оказалось непросто: комнаты и коридоры, увешанные плакатами и размалеванные надписями, совершенно преобразились. Но хоть было светло – сквозь разбитые окна тянулись кабели к генератору, установленному в саду.

– Здорово организовано! – проорала через плечо Маккласки. – Прямо не верится, что все это сделано после нашего визита. Такую энергию да в нужное русло, глядишь, и забыли бы про анархию.

Стэнтон ее почти не слышал. Во всех углах грохотали динамики, диджей не скупился на децибелы.

Наконец они отыскали дорогу в подвал и короткой лестницей спустились к раскуроченной двери, висевшей на одной петле. Той самой двери, которую триста лет назад заперли Ньютоновы агенты.

Надежда, что тусовка ограничилась надземной частью дома, вмиг растаяла. В подвале грохотала гулянка еще разнузданнее. За пультом осатанело приплясывал другой диджей, совершенно голый, если не считать крохотных блестящих трусов.

– Верхний парень работает в стиле драм-н-бейс, – прокричала Маккласки. – А у этого старая добрая школа хай-энерджи-транс. По мне, так полный отстой. Когда молодежь переключилась с конопли на экстази, вся музыка испоганилась.

Неизвестно, чем накачались тусовщики, но веселились они от души и отплясывали самозабвенно.

– Моя метка исчезла, меловые границы затоптаны, – прокричал Стэнтон Маккласки в ухо и показал на стул, отброшенный в темный угол сводчатого подвала. – Надо восстановить координаты.

Возможно, старуха в вязаной кофте и мужик будто из «Копей царя Соломона», которые, проталкиваясь сквозь толпу, напряженно вглядывались в спутниковый навигатор, кому-то из юных турок показались странными, но никто не подал виду. В конце концов, это передвижная тусовка, тут нет правил. Каждый делает что хочет. Словно в подтверждение этому между Стэнтоном и Маккласки ввинтилась девица с бритой татуированной головой.

– Кремень! – заорала она на английском с жутким акцентом. – Я тебя обожаю!

Затем обнажила титьки, обеими руками ухватила Стэнтона за голову и смачно поцеловала.

К счастью, за ревом музыки никто не услышал ее визга, а то бы Стэнтона поглотила толпа его юных поклонников. Маккласки оттащила девицу от Хью:

– Вали отсюда, шалава! И прикройся! Что мать-то скажет?

Стэнтон посмотрел на часы:

– До полуночи две минуты! – Он вновь впился взглядом в навигатор. – Точка вон там, где парочка лижется!

Почти голая пара танцевала, слившись в страстном объятии – щека к щеке, лобок к лобку – и периодически буквально пожирала друг друга.

– Твою дивизию! – завопила Маккласки. – Надо освободить караульную будку, иначе ты останешься здесь, а окосевшие любовники очухаются в запертом подвале в 1914-м!

Подхватив рюкзаки, Стэнтон вонзился в резвящуюся толпу, Маккласки пыталась отогнать парочку. Похлопывание по плечу эффекта не возымело, и тогда она просто двинула ее своим внушительным крупом.

– Скорее! – крикнула она. – А то прелюбодеи вернутся!

Диджей остановил музыку и что-то прогорланил на турецком. Ответом ему был единодушный вопль толпы.

– О черт! – Маккласки глянула на часы. – Одна минута. Они начали обратный отсчет до дня рождения.

Сверяясь с навигатором, Стэнтон растолкал тусовщиков, сделал еще шаг, выставил большой палец – мол, я на месте – и сбросил рюкзаки к ногам.

– Замри! – Маккласки яростно отпихивала полуголую поклонницу, нацелившуюся украсть еще один поцелуй. Стэнтон стоял как вкопанный, а профессор носилась вокруг него, точно колдующий дервиш, и орала на изумленную веселую толпу: – На хер пошли? Пошли на хер! Не подходи! Прочь! Сказано, на хер!

– На-хер, на-хер! – радостно скандировала толпа, вторя полоумной старухе.

– Двадцать! Девятнадцать! – Диджей на турецком отсчитывал последние секунды 31 мая 2025 года.

Полуголая девица вновь ринулась к Стэнтону – похоже, вознамерилась сорвать поцелуй ровно в полночь. Вероятно, она-то и была именинницей и решила, что Стэнтон – ее подарок. Хью ее оттолкнул, но она снова пошла на приступ. Вид у нее был совершенно безумный: суженные зрачки, раскинутые руки. И она таки прорвалась в Ньютонову караульную будку.

Сильная и решительная, девица обхватила Стэнтона за шею. Хью почувствовал мятный вкус ее помады.

Вдруг губы исчезли, остался только вкус.

– Сказано же, отвали! – взвился голос Маккласки.

Девица дернулась, когда пухлый кулак в пигментных пятнах и узловатых венах впечатался в ее лицо, и кровь, хлынувшая из явно сломанного носа, смыла с него изумление. Потом вдруг перед Стэнтоном возникло лицо Маккласки. Теперь она обхватила его за шею. Вцепилась. Прижалась. Теперь он почувствовал ее губы с колючими усиками.

– Я отправлюсь с тобой! – крикнула Маккласки. – Держи меня крепче!

– Четырнадцать! Тринадцать! – отсчитывала толпа.

– Вы рехнулись! – заорал Стэнтон. – Вспомните «эффект бабочки»! Всякий шаг изменит историю. Чем больше нарушений, тем меньше шансов.

– Я буду осторожна. Не стану полоскать крылышками. Просто я хочу увидеть Дягилева в Ковент-Гарден.

– Девять! Восемь!

Окровавленная девица вынырнула из-за спины Маккласки и вцепилась ногтями в профессорское лицо. Стэнтон потерял равновесие. А затем вся троица – Хью, Маккласки, турчанка – качнулась и, отрекошетив от толпы, рухнула на пол.

– Шесть! Пять!

В мгновение ока Стэнтон вскочил на ноги. Рюкзаки, отмечавшие точку, не сдвинулись. Маккласки и турчанка еще копошились, пытаясь встать.

– Три!

До рюкзаков только шаг.

Стэнтон хотел занять позицию, но оказалось, что у него есть конкурент. Маккласки. Исступленное лицо, высвеченное всполохами стробоскопа. Маниакально горящие глаза. Вскинутые руки. В одной зажата огромная кожаная сумка. Замахнулась, чтобы ударить.

Стэнтона.

Маккласки хотела отправиться с ним, но была готова и к путешествию без попутчика.

– Два!

Стэнтон вскочил на точку между рюкзаками и сгруппировался, ожидая удара. Вдруг воздух вокруг головы Маккласки взорвался стеклянными осколками. В мигании прожекторов они казались ореолом из мерцающих звезд.

Маккласки исчезла, явив полуголую именинницу: с подбородка на груди капает кровь, рука сжимает горлышко разбитой бутылки шампанского.

– Один! С днем рождения, Фейза! – заорал диджей. – Мутлу йилар![12]

14

Мрак. Кромешная тьма.

Лишь цветные пятна перед глазами – призраки слепящих прожекторов.

Мертвая тишина.

Лишь эхо музыки в ушах – отголоски бухающего транса.

Пришла мысль: если он и впрямь перенесся в прошлое, угасающее эхо и плавающие пятна – последние следы мира и века, исчезнувших из истории. Все сгинуло. Все голоса той сотни лет, все крики телесной и душевной боли. Лепет и рев. Шепот и пение. Все ушло.

12

Счастливого года! (тур.)