Время и снова время - Элтон Бен - Страница 22

Роскошным лифтом поднялись на восьмой этаж, коридорный внес багаж в номер.

Стэнтон сунул чаевые, получил невнятную благодарность и оглядел неуемное эдвардианское великолепие гостиной: кругом позолота и малиновый бархат.

Стоп, надо сосредоточиться на конкретной минуте. Маккласки тряслась в ознобе, бормоча что-то нечленораздельное. Стэнтон отвел ее в ванную и промыл рану на голове. Глубокое рассечение кровоточило обильно. Воротник кофты затвердел от засохшей крови.

Стэнтон усадил Маккласки на унитаз, посмотрел ее зрачки, прислушался к дыханию.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Профессор Сэлли Маккласки. – Ответ был невнятный, но уверенный.

– Где вы работаете?

– В Кембридже. Я декан Тринити-колледжа.

Стэнтон хотел спросить, какой сейчас год, но раздумал: ответ мог взбаламутить даже не ушибленный мозг. Маккласки подтвердила свою способность соображать; будем надеяться, отделается дикой головной болью, если удастся избежать отека мозга. Пока ей ничем не поможешь, нужен лед.

Но как уложить ее в постель? Задача не из легких. Она в сознании, однако размундириться и вскарабкаться на кровать не сможет, слишком толстая и старая. Стэнтон начал ее раздевать: долго возился с башмаками, шнурки которых затянулись в узлы, потом стянул толстые шерстяные колготы, опасаясь, как бы не уронить старуху с унитаза. Добравшись до невероятных размеров бюстгальтера и неподдающихся описанию панталон, он решил на том остановиться.

Пришла мысль заглянуть в ее сумку, и от бесстыдства старой обманщицы Стэнтон аж присвистнул. Она подготовилась полностью. В сумке лежали три смены белья, старомодное длинное черное платье и ночная сорочка из хлопка с начесом – все аккуратно сложено в скаутской манере. Английские и немецкие банкноты и что-то похожее на казначейские облигации. Всевозможные лекарства и, что самое удивительное, карманный револьвер – шестизарядный «ругер» из розового армированного полимера. Поразительно, как Маккласки сумела его провезти. Пусть девчачьего цвета, револьвер обладал достаточной убойной силой, особенно с близкого расстояния. Стэнтон открыл барабан, вытряхнул патроны и спрятал в карман. Скверно, что старуха увязалась за ним, а теперь она еще и контужена. На какое-то время столь непредсказуемую спутницу лучше оставить безоружной. Как всякая женская сумка, эта казалась бездонной, но у Стэнтона не было времени выяснять пределы двуличной наглости его старой профессорши.

Стэнтон все же исхитрился облачить ее в ночнушку и доставить в спальню, смежную с гостиной. Прибыл лед. Из полотенца и наволочки соорудив холодный компресс, Хью оценил ситуацию. Если лед воспрепятствует отеку, все будет в порядке. Для человека семидесяти с лишним такой удар не шутка, но Маккласки, несмотря на весьма нездоровый образ жизни, крепкая боевая лошадь. С долей удачи выкарабкается. И потом, это не его забота. Ишь, разлеглась, мошенница и предательница. Это ж надо – ради собственных удовольствий поставила под удар всю миссию. Конечно, ему не все равно. Он всегда ее любил. И раз уж вместе совершили путешествие, самое удивительное за всю человеческую историю, пусть она увидит свой дурацкий балет, о котором так мечтала.

Маккласки дышала ровнее. Похоже, задремала. Помимо всего прочего они на ногах с четырех утра вчерашнего дня. Стэнтон посмотрел на великолепные каминные часы – 2.15 ночи. С учетом двухчасовой разницы со среднеевропейским временем они бодрствуют двадцать с лишним часов.

И сто одиннадцать лет.

Неудивительно, что Маккласки сморило.

А проснется – ошалеет. Он сам еще не до конца все осознал. Но пора. Ньютон оказался прав. Подступал рассвет 1 июня 1914 года.

От прежней жизни не осталось ни кусочка.

Если не считать Маккласки, что было слабым утешением.

Стэнтон достал смартфон и посмотрел, нет ли сигнала, хотя прекрасно знал, что его не может быть. Но вдруг? Что, если университетские умельцы снабдили аппаратом, который способен преодолеть разные измерения в пространстве и времени? Нет, не снабдили – на месте вчерашних четырех делений пустота.

Стэнтон кликнул раздел «Музыка» и прокрутил список мелодий. Может, что-нибудь послушать? Пожалуй, не стоит. Слишком странно.

Он вышел на балкон и оперся на перила. Район Пера был на холме, с которого открывался обзор всего Стамбула и вод Золотого Рога. Мерцали и гасли огоньки: город, который теперь назывался Константинополь, отходил ко сну.

Если история пойдет своим курсом, меньше чем через три месяца в городе разразится война. Европа погрязнет в бойне, самой кровавой и чудовищной спокон веку. Об этом знали только он и Маккласки, и только он мог что-нибудь с этим сделать.

Маленький и слабый.

Спать не хотелось. Стэнтон всю ночь просидел на балконе. Лишь иногда проверял Маккласки и менял лед, пока тот весь не растаял. Около пяти утра на далеком горизонте забрезжил рассвет.

Стэнтон решил прогуляться. С Маккласки, похоже, все в порядке. Ее уже не лихорадило, она спала крепко и спокойно, организм ее справлялся с потрясением. Стэнтон поменял ей повязку, поставил на тумбочку чашу с фруктами, на подушке оставил записку:

НЕ ПУГАЙТЕСЬ! Ньютон оказался прав, все произошло, как он предсказывал. НЕ выходите из комнаты. На тумбочке фрукты, вода и батончик «Марса» (нашел в Вашей кофте). Я вернусь к обеду. Ваши часы переведены, еще есть каминные. Вы ужасная женщина, но, боюсь, от Вас никуда не деться.

И чуть не приписал: P. S. Если что, я на мобильном.

Окровавленные кофту и шарф Стэнтон связал в узел, чтобы потом выбросить. Взял малый рюкзак, вышел в коридор, запер номер. Повесил на дверь табличку «Не беспокоить» и направился к лифту.

Он решил дойти до Босфора и с Галатского моста посмотреть восход солнца.

В ближайшие часы он спасет молодую мусульманскую семью и чуть не сорвет свою миссию, в кафе схлестнувшись с британскими офицерами.

История началась заново. Будущее уже менялось.

16

«Восточный бар» тонул в табачном дыму. Стэнтон глубоко вдохнул. Как будто куришь, не нарушая клятву. Он заказал второй «Лафройг». В «Пера Палас» наливали щедро, но алкоголь не брал. Сама ситуация так пьянила, что куда там спиртному.

Вернувшись с насыщенной событиями прогулки по Старому городу, Стэнтон дважды поднимался в номер к Маккласки. Похоже, она медленно шла на поправку, значит, травма была не такой уж тяжелой. В 2025-м он бы сразу отвез ее в травмопункт, где ей сделали бы томографию, но сейчас он мог лишь плотнее задернуть шторы, дать ей покой и надеяться, что не будет никаких осложнений. Еще пару дней она наверняка проваляется в постели, что очень некстати. После опрометчивой стычки с представителями британской общины лучше поскорее убраться из города.

Как оказалось, Стэнтон недооценил жизненные силы старой профессорши.

– Будь любезен, Хью, закажи своей престарелой матушке «Кровавую Мэри».

В дверях стояла Маккласки. Она выбралась из постели, самостоятельно оделась, отыскала лифт и прямиком отправилась в бар, точно почтовый голубь. И вот она тут как тут. Платье до пят создавало ей сносный облик имперской леди, собранные в пучок волосы прикрывали рану на затылке. Бледная, однако губы тронуты помадой, а скулы румянами. Походка слегка шаткая, но уверенная.

– Господи, вы десять часов были в отключке, вам надо лежать, – сказал Стэнтон, когда Маккласки, хватаясь за стулья, добрела до стойки.

– Мне семьдесят два, Хью, у меня не так много времени. – Вопреки хворому виду, глаза Маккласки сияли. – Я удостоилась величайшего шанса, какой не выпадал ни одному чокнутому историку, и не собираюсь весь первый день валяться в постели. – Ухватившись за стойку, она подалась к Стэнтону и громко прошептала, как театральный суфлер: – Сладкий мой, мы в тысяча… девятьсот… четырнадцатом!

Прежде чем Стэнтон успел ее одернуть, вмешался бармен: