Лики зазеркалья - "Kagami" - Страница 37

В салоне на меня сбежался полюбоваться весь персонал, а Валентина Васильевна, хозяйка заведения, поздравила Ингу с открытием нового направления в моде. Но я сама лишь мельком взглянула на свое отражение. Мысли витали вокруг того странного, состоявшегося в моем подсознании диалога, и собственный внешний вид мало меня волновал. Но, видно, получилось и вправду что-то экстраординарное, если уж и Макс, которому абсолютно по фиг, как я выгляжу, вдруг заявил, что его бабушка — сказочная фея-крестная.

Я выключила компьютер, достала из ящика вчерашний альбом и карандаши (надо доделать кое-что, а то ведь они могут обидеться — уже сутки прошли, а не все портреты выложены в сеть). Уже выходя из комнаты, я прихватила с комода большое зеркало. Ну, что поделать, я люблю рисовать на кухне, а зеркал там, сами понимаете, не предусмотрено. А так, я сумею изучить свой новый имидж, пока буду обдумывать, какие изменения нужно внести в рисунки.

Но, разумеется, место для зеркала нашлось только в дальнем конце стола, и, начав править вчерашние работы, я начисто забыла о его существовании.

Мои визитеры, как обычно, соблюдали субботний мораторий, но сегодня мне это казалось странным. Только закончив доводить до ума вчерашнюю коллекцию, я задумалась, почему. Осознание было неожиданным. Мне хотелось рисовать. Мне самой. Не потому, что меня просили об этом они, а изнутри. И это было сродни весеннему чувству ожидания.

Взгляд упал на зеркало. "Что-нибудь эльфийское". А если… У меня не получается рисовать людей. "Кто сказал, что человек ты, моя Марта". Какая я, Марта?

Я привстала с табуретки, чтобы придвинуть зеркало к себе.

И тут выключили свет.

Чертыхнувшись, я на ощупь сняла с холодильника декоративный подсвечник с двумя витыми свечками. Спички… Где же у меня спички? Может, поджечь пьезо-зажигалкой плиту и от нее — свечи?

Больно стукнувшись голенью об табуретку, почему-то стоявшую посреди кухни, я все же добралась до плиты и зажгла газ. Мне даже удалось не оплавить на горелке все свечки до основания. Кухня озарилась неверным светом двух язычков пламени. На столе таинственно мерцало зеркало. Мне стало не по себе.

Очень медленно я приблизилась к ставшему вдруг чужим и опасным стеклу. Зажмурилась. Пальцы мертвой хваткой свело на кованом подсвечнике, как на единственном оружии. Ну, же, Марта! Чего ты боишься? Это всего лишь твое отражение. Открой глаза. Давай же!

Но подсознание орало об опасности. Да что ж это такое в самом деле! Что я, как маленькая!

Разозлившись на невесть откуда взявшиеся детские страхи, я рывком подвинулась к зеркалу и открыла глаза.

Глаза… Я не увидела своего лица. Я не успела рассмотреть его, тонущее в пляшущих тенях, отбрасываемых тусклыми свечками в моей дрожащей руке. Да и мое ли лицо это было? Вместо собственных бледно голубых глаз на меня взглянули из зеркала серовато-желтые с вертикальными змеиными зрачками зенки невиданного чудовища.

Я закричала и шарахнулась назад. Так и не убранная с середины кухни табуретка предательски шибанула меня под колени. Теряя равновесие, я взмахнула ослабевшей рукой, и тяжелый кованый подсвечник, описав в воздухе красивую дугу, врезался в зеркало. Стекло лопнуло с торжествующим звоном, осыпав все вокруг мелкими осколками. Свечки разлетелись в разные стороны и погасли, а я все-таки не удержалась и тяжело рухнула на спину с высоты своего немалого роста, больно ударившись позвоночником.

На пару мгновений мне показалась, что мир перестал существовать. А потом зажегся свет.

Стилист отличается от парикмахера тем, что, глядя на ваше лицо, он знает, что нужно сделать с вашими волосами, чтобы не изуродовать, а наоборот подчеркнуть все самое привлекательное в ваших чертах. Парикмахер отличается от цирюльника тем, что позволяет вашим волосам расти так, как им заповедала природа, и всего лишь придает им форму. Инга была не только великолепным стилистом, но и прекрасным парикмахером, и я понимала, что даже после бессонной ночи, моя голова будет, хоть и растрепанной, но "эльфийской".

Поэтому, доползя до ванной, я не глядя схватила с полочки зубную щетку и пасту и сразу нырнула под душ. Смотреть на себя я все еще боялась.

Голень почернела и слегка припухла. Даже просто провести по ней губкой было больно. А о том, что творится у меня на спине, страшно было подумать. Но я твердо решила не интересоваться этим вопросом. Очень уж не хотелось, рассматривая в зеркале синяк на позвоночнике, ненароком взглянуть самой себе в незнакомые змеиные глаза.

Впрочем, с новообразовавшейся фобией предстояло сразиться очень скоро. В десять мои милые соседки Вика и Ксюша придут заниматься немецким, и нужно быть твердо уверенной, что я не напугаю их своим свежеприобретенным "томным" взором.

За завтраком я старательно убеждала себя, что чудище в зеркале привиделось мне из-за неверного света свечей и странного настроя всего прошедшего дня. Сейчас, когда весеннее утреннее солнышко весело поблескивало на стеклах кухонного буфета и никелированных боках чайника, я могла легко поверить, что всему виной было расшалившееся воображение. Но все же, глубоко в подсознании, я была уверена, что это не так.

Я встряхнула уже подсохшей головой и решительно направилась к трюмо. Закрывать глаза я себе запретила. Лучше увидеть все сразу, а уж потом думать, что делать дальше.

Уф-ф-ф! Мои глаза. Голубые. Самые обычные. Лицо тоже мое собственное. Господь всемилостивый! Что она со мной сделала!?!

Мое лицо перестало быть моим. Это было лицо эльфийки. Инга умудрилась частично выпрямить мои вьющиеся волосы, от чего довольно длинное каре прямым белоснежным водопадом легло на плечи. Но в том-то и дело, что выпрямила она их лишь частично! С обеих сторон волосы вздымались крутой волной, словно стыдливо прикрывали острые эльфийские ушки. Неровно подрезанные пряди по-новому обрамляли лицо, от чего глаза казались нереально огромными. Седина выглядела серебром. Даже морщинок как будто поубавилось. Одуреть! Не удивительно, что у Дитриха глаза округлились.

Успокоившись, я покрутилась перед зеркалом, слегка тронула тушью ресницы и даже проверила на всякий случай форму ушей. Нет, свои, родные, круглые. Просто волосы так лежат.

В подсознании промелькнула любопытно-испуганная мордочка. Я даже растерялась. Сегодня же воскресенье! Помотав головой, я попробовала сосредоточиться, но ощущение визита исчезло. Впрочем, это навело меня на мысль, просмотреть старые альбомы. Я ведь вчера так и не выяснила, тот ли это был эльф, или нет.

Еще не было и девяти, и я, уже не опасаясь соседства зеркала, вывалила на ковер все старые рисунки. Сколько же их накопилось! Я невольно задумалась, как давно это продолжается. Лет пятнадцать? Нет, все же меньше. Намного меньше. Кажется, когда я увлеклась фэнтези, Аня уже закончила Берлинский Университет и начала работать на кафедре. Лет девять — десять. Да, потому, что практически с самого начала я выкладывала рисунки в сеть, а первый комп мне дочь с зарплаты купила, чтобы мы регулярно могли общаться. Я тогда еще цифровала их у знакомых в офисе, потому что собственный сканер казался невероятной роскошью. И, тем не менее, вот ведь сколько накопилось! Может, стоило последовать совету зятя и выставить оригиналы на e-bay. Мои рисунки хорошо известны в инете и наверняка неплохо продадутся. Заодно и избавилась бы от этого грандиозного пылесборника. Но, нет, не могу я с ними расстаться. Что-то в этом есть неправильное. Не знаю, что именно, но совершенно в этом уверена.

Эльф нашелся во второй по счету папке. Хорошо, что начала просматривать с конца, а то мне бы не то что часа, дня не хватило бы. Нет, надо смести веничком остатки мозгов, вспомнить хронологию и датировать хотя бы папки. Самой же может понадобиться.

Действительно, он. Я сравнила два рисунка. Почти не изменился, только в глазах уже не видно той светлой бесшабашной радости. Повзрослел. Что же заставило его придти ко мне во второй раз? Тщеславие? Да нет, нет в его глазах тщеславия. Нет, немножко есть, куда ж без этого. Он же эльф. Но оно не главное. Да что же в них такое?