Мастер зверей. Бог грома. Бархатные тени - Нортон Андрэ - Страница 102

Возможно, я слишком внимательно разглядывала его обувь, поэтому он не стал ждать, пока я отвечу на его вопрос, а притопнул ногой, чтобы лучше ее показать.

— Соваж и одевается как дикарь[17]. Это обувь апачей, она куда удобнее в долгих поездках, чем наша. А теперь, Тамарис, скажите мне, что вы нашли такого забавного в этом розовом саду, что стоите здесь и улыбаетесь.

Возможно, то, что он назвал меня просто по имени, чего прежде никогда не случалось, придало мне храбрости ответить откровенно.

— Извините, сэр, но меня позабавило, что это роскошное поместье называется «ранчо». Им, насколько я понимаю, обозначается нечто в более грубом духе.

Он засмеялся.

— Один из наших анахронизмов, Тамарис. Да, «Ранчо дель Соль» — не слишком подходит для всего этого. К несчастью, ранчо издавна значится на местной карте, так что показалось разумнее сохранить это название. Скажите, что вы о нем думаете?

Его внимательный взгляд смутил меня. Как я могла сказать здешнему хозяину, насколько оскорбляет мой вкус эта ошеломляющая роскошь, бездушность этих комнат и залов? Я колебалась. Конечно, я могла отделаться теми фразами, что я бормотала в ответ миссис Лендрон во время нашего «большого турне». Но я знала, что не смогу солгать этому человеку даже в малом.

— Он очень большой…

Я заметила, что улыбка блеснула в глазах Алена прежде, чем показаться на его твердо очерченных губах.

— Честность — лучшая политика, Тамарис. Вижу, вы хорошо это усвоили. Да, он очень велик, полон сокровищ, и обладает всеми возможными удобствами, изобретенными человечеством ко времени его постройки. Но поделюсь с вами тайной — я бы с радостью сменял его на тот дом, что некогда стоял здесь и был почти на сто лет старше.

— Хотела бы я увидеть его… Старый дом, простой, прочный, часть страны… — Откуда я все это знала?

— Здесь сохранились несколько старых построек, еще не стертых с лица земли из-за причуд богатеев. Как нибудь мы съездим и посмотрим.

Странная слабость поднялась во мне. У меня было огромное желание положить пальцы на его руку, как при нашей первой встрече, когда он подводил меня к своей сестре. Другая же часть моей души яростно боролась с этим желанием. Я должна была победить эти странные, неопределенные мысли, остаться корректной мисс Пенфолд, которую он знал ранее.

— Боюсь, что я задерживаю вас, сэр, вы ведь собирались ехать верхом? — Я уже овладела своим голосом.

— Точнее, уже приехал. Вы должно быть, думаете, что встали рано, но в этих краях иные дни начинаются с рассвета. Который, — он глянул на утреннее небо, — остался позади несколько часов назад. Теперь я собираюсь завтракать. А вы?

Его рука осторожно сжала мою у локтя, и потянула за собой.

7

— Но эта дорога ведет не к дому…

— Вы еще обнаружите, что завтракать можно не только в одном месте. К примеру, Викторина и Огаста предпочитают завтракать в постели. Хотя при случае могут, позевывая, явиться к столу. Но они теряют кое-что из маленьких радостей жизни.

Я знала, что нарушаю все правила приличия, установленные мною для себя самой, — хотя очень мало что имела возразить по существу, — позволяя увлекать себя по тропинке, обрамленной розовыми кустами под арку, прорезанную в плотной зеленой изгороди, где в миниатюрной чаще стояла маленькая восьмиугольная беседка.

Внутри был стол, покрытый скатертью в красно-белую клетку, как на крестьянской кухне. Тарелки и чашки — не от Хэвисленда, но коричневые и неправильной формы, явно сделанные вручную. Рядом стоял другой столик, поменьше, уставленный кушаньями.

— Но вы ждете гостя… — У меня перехватило дыхание, и на меня накатило двойственное чувство: ощущение свободы и другое, диктуемое здравым смыслом, а также той добродетелью, что вбивали в меня всю последнюю половину жизни — благоразумием.

— Гостью… вас, Тамарис. Решив, что вы, похоже, склонны рано вставать и гулять по росе, я подумал, что мне, возможно, повезет и я вас перехвачу… что я и сделал!

Он засмеялся.

Я подумала, что для него это просто забавное приключение — не больше, чем пикник на природе. Если бы только и со мной было так. В этот момент я жаждала юной безответственности, которую ощутила было, отважившись пойти в розовый сад.

Но мне слишком долго внушали сознание, что мир судит человека не по внутренним, а по внешним проявлениям. Слуги, накрывавшие на стол, каждый, кто мог видеть нашу встречу, обязательно распустят языки. Воображение позволит таким свидетелям изукрасить свое повествование несуществующими «фактами». Такой невинной с виду встречи вполне довольно, чтобы похоронить мою репутацию. Я бешено цеплялась за свой здравый смысл и выучку.

В мире, где жила Огаста Дивз, репутация была первейшей заботой. Лично ей хватило бы и намека, что я, возможно, имела свидание или тайную встречу со своим нанимателем, чтобы предать меня аутодафе. Благоразумие должно победить, и не только ради меня, но и ради Викторины.

— Приятная мысль, сэр, и любезная тоже… — Я гадала, звучит ли для него мой голос так же фальшиво, как для меня самой. — Но вы должны понять, что я не могу отдать должного вашей щедрости и доброте. Как я могу играть роль компаньонки вашей сестры, если сама стану подавать повод к сплетням? И, будьте уверены… — возможно напряжение и злость сделали мою речь лихорадочной, злость не на него (джентльмены не способны видеть ловушки, которые в современном обществе осторожно обходит одинокая женщина), а на само общество, запрещавшее подобное обращение, — что эта ситуация непременно вызовет сплетни. Мужчины, мистер Соваж, свободны делать многое, им прощаются прихоти и капризы, им дозволено радовать себя небольшими нарушениями приличий. Женщинам — нет.

— Не думал я, что дочь капитана Пенфолда будет столь жеманной. — Его лицо окаменело, превратилось в маску.

— Именно то, что я — дочь капитана Пенфолда, обязывает меня придерживаться собственных правил поведения, так же, как он выполнял свой долг. У женщин есть своя дисциплина, пусть даже пустячная, которой они должны подчиняться. Вы не можете говорить «Этого делать нельзя» другим, если сами не готовы этому подчиниться. С тех пор, как вы пожелали, чтобы я сопровождала вашу сестру в обществе, я должна прилагать еще больше усердия для соблюдения приличий. Я слишком молода для роли, которую вы мне поручили, и потому обязана быть вдвойне осторожной. Я не могу сделать ничего, пусть даже, невинного и приятного само по себе, что могло бы вызвать сплетни. Вы поставили передо мной определенную цель, и я не смогла бы исполнять свой долг, если бы пренебрегла им ради собственного удовольствия.

Он прислонился к дереву и смерил меня взглядом, который я не смогла бы объяснить. Словно бы я — так я чувствовала — была страшным зверем, которого он обязан классифицировать. Затем он пожал плечами.

— Отлично, мисс Пенфолд. Суровый долг — прежде всего. И я больше не буду просить вас делать что нибудь… такое, что поставит под удар ваше положение в обществе.

Он поклонился, резко повернулся и двинулся к беседке. Та же самая холодная формальность, что и при нашей первой встрече. Но это правильно. Я должна была испытать удовлетворение, но вместо этого меня томило чувство заброшенности, которого я не понимала… или не хотела себе слишком четко объяснить.

Я пошла обратно по тропинке, уверенная, что была права, однако сознание выполненного долга не согревало меня. Напротив, я чувствовала безнадежное одиночество, и к тому времени, как я достигла дома, уже боролась со слезами. Поэтому я заторопилась к себе в комнаты. Конечно, я должна была показаться ему жеманницей. Но что мужчины понимают в сплетнях, откуда им знать, как ужасны те могут быть? Я знала, что я поступила правильно, но я была отчаянно несчастна. Гораздо больше, чем заслуживал этот случай, старалась я внушить себе.

К счастью, Фентон ушла и я смогла поплакать вволю. Хотя я не из тех, кто часто точит слезу. В моем положении слезы — роскошь, которую не следует позволять себе ни слишком часто, ни слишком долго. Что, если Викторина явится без предупреждения и поинтересуется, почему я плачу?