Аэропорт - Лойко Сергей Леонидович - Страница 29

29

Алексей внимательно посмотрел на Скерцо, выключил камеру и опустился рядом с ним на одно колено.

— И это действительно нетрудно, — продолжил музыкант-философ с автоматом на коленях и флейтой в руке. — Когда ты принимаешь бренность бытия как данность, а свою смерть — как единственный неизбежный факт своей биографии, то решения твои становятся свободными от страха. Ты перестаешь реагировать на угрозу своей жизни, как устрица, и способен принимать свободные нестандартные решения. «Кто сохраняет спокойствие сердца и разума в вихре сражения, тот уже на шаг приблизился к победе», — гласит восточная мудрость. Но нашей культуре такой подход не свойствен, ведь отношение к смерти напрямую связано с религией. Христианство странно относится к смерти.

Иное дело ислам или буддизм. Говорят, что в окопах атеистов нет. Трудно сказать однозначно. Каждый переживает свой окопный опыт по-своему. Кто?то становится возбужденным, кто?то находится на грани паники, а кто?то обращается к Творцу или к Пустоте. Конечно, кто?то посчитает такое отношение романтизацией войны. Но для меня это не так. Война — уродлива. Однако человек открывается на войне как своими худшими, так и лучшими гранями. «То, что в окопах нет атеистов, — аргумент не против атеистов, это аргумент против окопов». Не помню, кто это сказал, — Скерцо закончил свой удивительный монолог так же, как и начал. Неожиданно. Снова поднял флейту к губам и заиграл.

Потрясенный звуками волшебной флейты и торжественным, как клятва, монологом о смерти, Алексей сидел рядом, не в силах вымолвить ни слова.

Тихая мягкая музыка плыла, стелилась над взлеткой, долетая с ветерком сквозь дым и туман до окопов на другой стороне. И, казалось, вот-вот, прямо сейчас, под звуки флейты, все эти мужчины по обе стороны линии фронта — усталые, израненные, грозные и не очень, красивые и так себе, умные и дураки, мертвые и живые — скажут: «Прощай, оружие!» — встанут и уйдут домой. Пока их девушки и женщины не ушли к другим. И все кончится. И наступит миру — мир, войне — пиписька, как говорили в детстве «хулиганы» в его дворе.

Но мир не наступил. Алексей вдруг окончательно пришел в себя от грохота и яркой вспышки. На него с потолка сыпалась еще сохранившаяся там каким?то чудом штукатурка.

Словно воспользовавшись музыкальной паузой, под убаюкивающие звуки флейты, сепар спустился по остаткам лестницы с третьего, ничейного этажа на второй этаж посадочного рукава, совсем рядом с их постом, метрах в пятидесяти от КСП, и пальнул над их головами прямо в дверь КСП из гранатомета «муха». Отделанную железом массивную дверь в КСП вынесло, как в домике Нуф-Нуфа.

Внутри КСП в этот момент находилось человек десять, включая командира и Сергеича. Взорвись граната внутри КСП, все они были бы ранены или убиты. А сейчас они оказались в разной степени контуженными. «Пронесло, чего там говорить», — сказал кто?то.

— И меня тоже, — добавил Сергеич, по совместительству кладезь бородатых, еще советских, анекдотов.

Командир разведчиков с позывным «Салам» (он был то ли татарин, то ли мордвин) в тот момент был на посту вместе со Скерцо, возле рукава. Мгновенно проснувшись, Салам, уже на ногах, выпустил в сепара всю обойму своего «стечкина», в упор, метров с десяти, когда тот выскочил из рукава на взлетку и побежал к открытому входу в подвал.

Сепар не дернулся от выстрелов и не упал, а развернулся и сам дал очередь из автомата по Саламу, тоже в упор, и тоже чудесным образом промахнулся. Сепар был так близко, что Салам видел пар от его дыхания. Развернувшись, сепар пробежал, как ни в чем не бывало, еще метров десять до заминированного входа в подвал и исчез там, как призрак.

— Сепар, сепар, вернись! — кричал потрясенный Салам, стоя на кромке взлетного поля возле посадочного рукава, с разряженным пистолетом, не веря своим глазам.

Он постоял так еще несколько секунд, повернулся и медленно побрел назад на пост в терминале.

«Я же киборг! — думал Салам. — Как я мог промахнуться? Х...ня, б...дь, какая?то здесь творится, на х...й!»

Алексей наблюдал за этой сценой из окна, и все происходящее напоминало ему, скорее, не жестокую войну, а компьютерную игру Doom II, в которой ты встречаешься в похожих декорациях с сотнями монстров, жаждущих тебя убить. Но у тебя есть тяжелый пулемет, нескончаемый БК, а самое главное — несколько жизней.

У кого?то, может, и было несколько жизней, только не у сепара. Внутри подвала, недалеко от входа раздался громкий взрыв, похоже, противопехотной мины. Из зияющего чернотой открытого, как пещера, подвального входа повалили клубы дыма и пыли.

Салам и Скерцо бросились туда, встали каждый со своей стороны от входа в ожидании. Через минуту они услышали стоны и глухой кашель.

— Ребята, мне пи...ц, — чудом выживший в непонятном, но мощном взрыве сепар заговорил из тьмы подвала ровным, спокойным, едва различимым голосом. — Киньте мне гранату кто?нибудь, если не жалко.

Салам достал из кармана «лимонку», собираясь уже было выдернуть чеку.

— Не треба! — остановил его подоспевший Бандер и крикнул в подвал. — Сепар, як ти там?[80]

— Ногу, по ходу, оторвало, прямо, б...дь, у бедра, — простонал сепар, — осколочные в спине, в заднице. А в остальном — все ништяк.

— Я зайду? — спросил Бандер.

— Ты кто?

— Командир кiборгов, Бандер[81].

— Ну, заходи, командир киборгов. Гостем будешь, — сепар закашлялся и снова застонал.

— Стрiляти не будеш?[82]

— Нечем.

— Добре, йду до тебе, — Степан повернулся к Саламу и коротко добавил: — Сергеiча сюди на «раз-два-три» з його сумкою. Мет цей «язик» живим потрiбен[83].

И скрылся во тьме подвала. Сепар уже громко и протяжно стонал.

Подбежал Сергеич с включенным фонарем на каске и с сумкой с медикаментами. Подбежали еще ребята. Один тащил носилки.

— Четверо до мене![84] — скомандовал Бандер со ступеней подвала.

Через минуту сепара, всего окровавленного, вынесли на свет. Без правой ноги, с повисшей вывернутой от плеча правой рукой, с окровавленным лицом, покрытым слоем пороховой сажи, — сепар был еще жив.

Сергеич вколол ему лошадиную дозу обезболивающего, антибиотика и еще чего?то. Обработал рану перекисью, как мог, остановил кровь, туго перевязал. Бинт моментально почернел от крови.

Сепар пришел в себя. Он лежал на носилках на полу. Щурился на свет, стонал.

— Як звати? Позивний?[85] — коротко спросил Степан, присевший на колени у его лица с карандашом в одной руке и блокнотом в другой, как журналист перед интервью.

— Степан, — ответил раненый. — Позывной «Сова».

— Звания, частина?[86]

— Старший лейтенант, разведчик-сапер, — ответил сепар без паузы. — Б...дь, на своей же растяжке подорвался. А противопехотка сдетонировала. Повезло. Вся волна на улицу ушла...

«Ни х...ра себе повезло», — думал Алексей, глядя на умирающего сепара.

— Номер частини, розположення, iм’я, прiзвище, позивний командира?[87] — продолжал Бандер.

— Больше ничего не скажу, — коротко ответил сепар и закрыл глаза. На вид ему было под тридцать. Он угасал на глазах. Все понимали, что никакой «чайки» он не дождется.

— Добре, ти ополченець чи регулярний?[88] — продолжил Бандер через минуту.

— Российский военнослужащий.

— «Вимпел» чи десантура?[89]

Умирающий молчал.

— Як ти опинився на третьему поверсi?[90]

вернуться

80

— Не нужно! Сепар, как ты там?

вернуться

81

— Командир киборгов, Бандер.

вернуться

82

— Стрелять не будешь?

вернуться

83

— Хорошо, иду к тебе. Сергеича сюда на «раз-два-три» с его сумкой. Мне этот «язык» живым нужен.

вернуться

84

— Четверо ко мне!

вернуться

85

— Как зовут? Позывной?

вернуться

86

— Звание, часть?

вернуться

87

— Номер части, расположение, имя, фамилия, позывной командира?

вернуться

88

— Хорошо, ты ополченец или регулярный?

вернуться

89

— «Вымпел» или десантура?

вернуться

90

— Как ты оказался на третьем этаже?