Аэропорт - Лойко Сергей Леонидович - Страница 31

31

«Я не знаю, друг Федор, кто такие конные матросы, но уезжать отсюда определенно надо», — эти слова, адресованные Шаляпину, приписывают Ивану Алексеевичу Бунину. Сто лет не прошло, как опять на дворе «окаянные дни».

Несомненно, матросы должны быть приписаны к кораблям и без коней, так и казаки, особенно в форме и при оружии, должны оставаться в своих станицах или в фильме «Тихий Дон». Алексей задремал и больше не видел ни Нику, ни казаков. Проснулся уже в Симферополе.

Первым, что бросилось в глаза на перроне, была подсолнуховая шелуха вперемешку с окурками и плевками: явный признак того, что власть меняется. Уже на выходе из вагона, в двадцати метрах от себя, у широкого входа в подземный переход Алексей краем глаза заметил группу из трех человек в неладно сидящем камуфляже и армейских камуфляжных картузах. Двое из них были в черных балаклавах.

У одного через плечо болталась винтовка «сайга». У другого, что выглядел заметно старше остальных, пониже ростом и с выпирающим животом, сбоку на широком кожаном ремне висела кобура из такой же темно-коричневой кожи. Взгляд профессионального фотографа моментально разбивал кадр на возможные места фокусировки, автоматически скользя по деталям, как кибернетический мозг.

Камуфляжи вглядывались в редкую толпу, словно ждали кого?то. Алексей остановился перед парнем в спортивном костюме «Адидас» с табличкой «Такси» в руках, вручил ему свой чемодан и коротко сказал: «Гостиница Москва. Мы там можем пройти?» — и показал рукой в другой конец перрона. Какие?то люди спрыгивали там с платформы, передавая друг другу сумки.

— Можем, — ответил таксист. — Только там прыгать придется.

— Прыгнем, — кивнул Алексей, уже направляясь в другой конец платформы. Ему очень не хотелось начинать свой рабочий день с предъявления американского паспорта каким?то плохо одетым и еще хуже экипированным партизанам. Как и в Джанкое, на перроне симферопольского вокзала не было ни одного милиционера.

Уже в машине Алексей попросил таксиста сначала довести его до аэропорта, потом к Верховному Совету и после этого уже в гостиницу. Таксисты — хорошие психологи. Парень в «Адидасе» сразу понял, что клиент солидный, мелочиться не будет, и без торга повез его в аэропорт, как и было заказано.

Вокзальные часы били вдогонку девять утра.

28 ФЕВРАЛЯ 2014 ГОДА. КИЕВ

Сидя за угловым столиком в маленьком подвальном кафе возле Европейской площади, Ника закрывала глаза и мысленно возвращалась в его номер, в его постель. Все внутри ее — в голове, в сердце и далее — везде было теперь по-новому. Даже кофе имел какой?то иной вкус. Она не могла не то что с точностью описать то, что испытала той ночью, но и даже понять то, что с ней происходит сейчас.

В школе у нее были мимолетные романы в последнем классе и на выпускном вечере, когда их возили утром на автобусе за город на озеро. Она даже тогда спала в автобусе, склонив голову на плечо мальчика, с которым до этого невкусно целовалась в сумрачном кабинете биологии. Там еще на стене висел плакат с человеком во весь рост, в разрезе, с вывернутыми кишками, а под ним стоял скелет другого человека без нижней челюсти.

Потом, в университете в Киеве, ее постигла «любовь» с юношей старше ее на два года. Она потеряла девственность на втором курсе в однокомнатной квартирке его бабушки, которая недавно умерла. Обветшалая, пахнущая старостью мебель, допотопная газовая колонка в обшарпанной, с затекшим потолком ванной, скрипящая металлическая кровать и белье, холодное и влажное от сырости. Она была разочарована первым сексом. Ей было некомфортно, неудобно. И больше ничего. От ее друга пахло потом, чесноком, табаком, и... их близость длилась не больше минуты.

Полгода назад она, наконец, встретила Степана, и ей показалось, что она почувствовала нечто такое, что в ее представлении было очень похоже на любовь. Ей было хорошо в постели со Степаном. Он был нежным, внимательным. Но ей никогда, ни разу не захотелось закричать от страсти, как писали в книгах или показывали в кино.

Степан тоже был сдержан, как настоящий военный. Он не кричал. Он сопел. Он вообще был молчуном. Но Ника знала, что он любит ее, что он ей предан, что он настоящий, серьезный мужчина. Она чувствовала с ним себя спокойно. Именно спокойно. Вот ключевое слово. Людям порой свойственно в самых важных жизненных решениях не искать добра от добра, а довольствоваться тем, что есть. Степан теперь работал охранником в банке, а по вечерам стал обучать молодежь из «Правого сектора» рукопашному бою.

Во время Майдана армейский опыт бывшего офицера-десантника ему пригодился как никогда, особенно в дни настоящих уличных боев на Грушевского и Институтской. Нику немного смущала как его теперешняя военная форма с красно-черной повязкой на рукаве, так и то, что он все больше и больше времени проводил на баррикадах, не посвящая ее в то, чем он и его ребята занимались по вечерам и ночам. Особенно в последний месяц, когда его отделение банка, расположенное на Грушевского, закрылось из?за пожара, и он до сих пор не работал. Лишь однажды, когда столкновения на неделю прекратились, он пригласил ее ночью на факельное шествие. Ей не понравилось. Неудивительно, что с факелами по Андреевскому спуску прошло человек сто, не больше.

Она думала, что любит Степана, что только так она и умеет любить, и не иначе. И что это и есть любовь. Спокойная, достойная, простая. Не очень сладкое яблоко, но и не горькое. И что главное не в том, какой он мужчина, какой любовник, а в том, какой он человек. Однажды ее близкая подруга, делясь своими интимными откровениями, спросила Нику, а как у нее «в этом смысле».

— Да нормально, — ответил та, отведя взгляд.

«Нормально». Другого слова она не подобрала. Любовь, она как вино. Взять хотя бы рислинг. Крымский — кислятина, отдающая бочкой, а немецкий, мозельский, — чистое наслаждение. Она об этом могла только догадываться. Не о рислинге, конечно.

Непреходящая житейская мудрость — «Лишь бы человек был хороший» — и определяла их отношения. Вернее, ее отношение к нему. И еще. Она выросла в небогатой, традиционной семье в маленьком провинциальном западноукраинском городке и хотела все в жизни делать «правильно», как заведено.

Ника очень хотела ребенка. Именно от Степана. Она была уверена, что Степан будет хорошим мужем и отцом, преданным и заботливым. Она представляла себе, как держит на руках маленького мальчика, такого же красивого и большеглазого, как сам Степа. И в эти минуты ей казалось, что она любит Степана. Не так, как в романах и кино, а как в жизни, где все должно быть стабильно и надежно. Именно так, а не иначе. «Стабильность» — вот что было главным в их отношениях.

Когда появится «малой», говорила она сама себе, все станет на свои места. Но вместо малого появился Алексей. Пришелец из другого мира, совсем другой. Alien. Чужой. И с первого же дня такой желанный, такой близкий, такой свой. Он был не намного разговорчивее Степана, но то, что он говорил, было так важно, звучало так по-другому, так просто, тепло и красиво!

Она с улыбкой вспоминала, как он громко и музыкально пел, принимая душ. Сейчас он выйдет из душа... Она закрыла глаза. Теплые волны опять покатились у нее внизу живота.

Ей нравилось в нем все. То, как он одевался, — неброско, но очень уютно и со вкусом. Его волосы, его губы, его кожа, его запах. Его рот во время поцелуя был таким живым, что какая?то неизвестная ей энергия другой жизни или передавалась ей от него, или сама зарождалась внутри ее от одного лишь соприкосновения с ним. Она словно отрывалась от земли во время их поцелуя.

Он целовал ее всю, и там, где никто никогда не целовал. Ей нравились его движения. Глядя на него со стороны, она не могла найти в нем изъяна и просто любовалась им. Стройный, подтянутый, несмотря на возраст, который он не скрывал, несмотря на седые виски и седую трехдневную, по его словам, щетину, она видела в нем человека из другого мира, человека с рекламы «Мальборо», однажды, смеясь, сказала она.