Собрание стихотворений - Вертинский Александр Николаевич - Страница 8

И для сцены Вы «практиковались»,

Я ж был только «жертвою игры».

Все тогда, что требовали музы,

Я тащил покорно на алтарь.

Видел в Вас Элеонору Дузе

И не замечал, что Вы — бездарь!

Где теперь Вы вянете, старея?

Годы ловят женщин в сеть морщин.

Так в стакане вянет орхидея,

Если в воду ей не бросить аспирин.

Хорошо, что Вы не здесь, в Союзе.

Что б Вы делали у нас теперь, когда

Наши женщины не вампы, не медузы,

А разумно кончившие вузы

Воины науки и труда!

И живем мы так, чтоб не краснея

Наши дети вспоминали нас.

Впрочем, Вы бездетны. И грустнее

Что же может быть для женщины сейчас?

Скоро полночь. Звуки в доме тише,

Но знакомый шорох узнаю.

Это где-то доедают мыши

Ваши письма — молодость мою.

1949

Наше горе

Нам осталось очень, очень мало.

Мы не смеем ничего сказать.

Наше поколение сбежало,

Бросило свой дом, семью и мать!

И, пройдя весь ад судьбы превратной,

Растеряв начала и концы,

Мы стучимся к Родине обратно,

Нищие и блудные отцы!

Что мы можем? Слать врагу проклятья?

Из газет бессильно узнавать,

Как идут святые наши братья

За родную землю умирать?

Как своим живым, горячим телом

Затыкают вражий пулемет?

Как объятый пламенем Гастелло

Наказаньем с неба упадет?

Мы- ничто! О нас давно забыли.

В памяти у них исчез наш след.

С благодарностью о нас не скажут «были»,

Но с презреньем скажут детям «нет»!

Что ж нам делать? Посылать подарки?

Песни многослезные слагать?

Или, как другие, злобно каркать?

Иль какого-то прощенья ждать?

Нет, ни ждать, ни плакать нам не надо!

Надо только думать день и ночь,

Как уйти от собственного ада,

Как и чем нам Родине помочь!

1942

Ненужное письмо

Приезжайте. Не бойтесь.

Мы будем друзьями,

Нам обоим пора от любви отдохнуть,

Потому что, увы, никакими словами,

Никакими слезами ее не вернуть.

Будем плавать, смеяться, ловить мандаринов,

В белой узенькой лодке уйдем за маяк.

На закате, когда будет вечер малинов,

Будем книги читать о далеких краях.

Мы в горячих камнях черепаху поймаем,

Я Вам маленьких крабов в руках принесу.

А любовь — похороним, любовь закопаем

В прошлогодние листья в зеленом лесу.

И когда тонкий месяц начнет серебриться

И лиловое море уйдет за косу,

Вам покажется белой серебряной птицей

Адмиральская яхта на желтом мысу.

Будем слушать, как плачут фаготы и трубы

В танцевальном оркестре в большом казино,

И за Ваши печальные детские губы

Будем пить по ночам золотое вино.

А любовь мы не будем тревожить словами

Это мертвое пламя уже не раздуть,

Потому что, увы, никакими мечтами,

Никакими стихами любви не вернуть.

Лето 1938

Циндао

О моей собаке

Это неважно, что Вы — собака.

Важно то, что Вы человек.

Вы не любите сцены, не носите фрака,

Мы как будто различны, а друзья навек.

Вы женщин не любите — а я обожаю.

Вы любите запахи — а я нет.

Я ненужные песни упрямо слагаю,

А Вы уверены, что я настоящий поэт.

И когда я домой прихожу на рассвете,

Иногда пьяный, или грустный, иль злой.

Вы меня встречаете нежно-приветливо,

А хвост Ваш как сердце — дает перебой.

Улыбаетесь Вы — как сама Джиоконда,

И если бы было собачье кино,

Вы были б «ведеттой», «звездой синемонда»

И Вы б Грету Гарбо забили давно.

Только в эту мечту мы утратили веру,

Нужны деньги и деньги, кроме побед,

И я не могу Вам сделать карьеру.

Не могу. Понимаете? Средств нет.

Вот так и живем мы. Бедно, но гордо.

А главное — держим высоко всегда

Я свою голову, а Вы свою морду, -

Вы, конено, безгрешны, ну а я без стыда.

И хотя Вам порой приходилось кусаться,

Побеждая врагов и «врагинь» гоня,

Все же я, к сожалению, должен сознаться -

Вы намного честней и благородней меня.

И когда мы устанем бежать за веком

И уйдем от жизни в другие края,

Все поймут: это ты была человеком,

А собакой был я.

1934

Париж — Нью-Йорк

О нас и о Родине

Проплываем океаны,

Бороздим материки

И несем в чужие страны

Чувство русское тоски.

И никак понять не можем,

Что в сочувствии чужом

Только раны мы тревожим,

А покоя не найдем.

И пора уже сознаться,

Что напрасен дальний путь,

Что довольно улыбаться,

Извиняться как-нибудь.

Что пора остановиться,

Как-то где-то отдохнуть

И спокойно согласиться,

Что былого не вернуть.

И еще понять беззлобно,

Что свою, пусть злую, мать

Все же как-то неудобно

Вечно в обществе ругать.

А она цветет и зреет,

Возрожденная в Огне,

И простит и пожалеет

И о вас и обо мне!..

1935

Обезьянка Чарли

Обезьянка Чарли устает ужасно

От больших спектаклей, от больших ролей.

Все это ненужно, все это напрасно,

Вечные гастроли надоели ей.

Быть всегда на сцене! И уже с рассвета

Надевать костюмы и смешить людей.

Бедная актриса устает за лето,

Дачные успехи безразличны ей.

Чарли курит «кэмел», Чарли любит виски,

Собственно, не любит, но «для дела» пьет.

Вот она сегодня в роли одалиски

Исполняет танец, оголив живот.

И матросы смотрят. Вспоминают страны,

Где таких, как Чарли, много обезьян.

И швыряют деньги. И дают бананы.

А хозяин хмурый все кладет в карман.

Только с каждым годом все трудней работа.

Люди не смеются. Людям не смешно.

Чарли не жалеет. Их обидел кто-то,

Оттого и стало людям все равно.

Звери, те добрее. Людям что за дело?

Им нужны паяцы, им нужны шуты.

А зверям самим кривляться надоело,

В цирках да в зверинцах поджимать хвосты.

Ах, и мне не легче- этим же матросам

Петь на нашем трудном, чудном языке!

Думали ль вы, Чарли, над одним вопросом:

Почему мы с вами в этом кабаке?

Потому что бродим нищие по свету.

Потому что людям дела нет до нас.

Потому что тяжко зверю и поэту.