Эвкалипт - Бейл Мюррей - Страница 43

Комната воплощала в себе безмолвную, хаотическую гармонию, вроде той, что царит на склоне холма среди поваленных деревьев. И однако до чего же она смахивала на пещеру или грот!.. Эллен уважала ее самобытную непохожесть, проявления спорадической отцовской личности — неупорядоченной, давно сложившейся индивидуальности.

— Ну и разор, — сетовал между тем Холленд, — просто светопреставление какое-то! Невесть сколько деревьев повалило. Былого уже не восстановишь.

— Запруды переполнены, я даже к реке подойти не смогла.

Отец кивнул.

В одну сторону он сдвинул таблички с названиями более слабых видов, тех, что ломаются посередке или бывают вырваны с корнем, ежели, например, корневая система неглубоко уходит.

— Наш друг мистер Грот пошел поосмотреться, как оно там. Очень любезно с его стороны.

Эллен уселась на корточки рядом с отцом.

— Погибшие экземпляры всегда можно заменить новыми. Это ведь труда не составит, правда?

— Напротив, весьма непросто. Я ведь вон сколько времени потратил… А тут еще природа только и ждет, чтоб вмешаться. Природа — она всегда глядит вперед да ждет своего часа. Вот на днях была статейка в газете насчет одного эвкалипта, который впервые обнаружили — забыл кто — чуть ли не век назад. Было составлено его описание, вид назвали rameliana — и больше его никто и никогда не видел. Да я тебе наверняка рассказывал. За много лет он превратился в дерево-загадку. Вот и мистер Грот на днях спрашивал, а существовал ли этот эвкалипт на самом деле. А теперь читаю в газете, что какая-то экспедиция случайно наткнулась на сохранившийся экземпляр — в пустыне, к западу от горы Ольга. — Холленд покивал: дескать, бывает же! — Здорово было бы его заполучить!

Эллен неотрывно глядела на отцовский загривок — и понимала, что с этим человеком она говорить не в силах. Деревья всегда служили прибежищем, это она уже видела: просто-таки лес завораживающих, педантски дотошных названий! Шея была загорелая, малость костлявая, слегка искривленная, и неудивительно: сколько лет он в любую погоду приглядывал за необъятным проектом плантации!

— Что-то не так? — полюбопытствовал Холленд. Среди прочего, что собиралась обсудить с отцом Эллен, было и предложение бросить все и в очередной раз поехать в Сидней, в тот же самый отель, что стоит на том же самом скругленном углу в Бонди. Возможно, тогда мистер Грот, послушно бредущий по стопам отца и даже его обгоняющий, поймет намек.

Отец выжидательно умолк, сжимая в руке табличку с надписью Е.sepulcralis, эвкалипт надгробный.

Эллен потянулась и коснулась губами его загрубелой кожи, словно говоря: «Со мной все в порядке, не волнуйся». Мгновенно накатила слабость: отчаяние девушки капля по капле перетекло в печаль об отце.

Если бы отец в ту минуту обернулся и посмотрел на нее — тогда и только тогда! — она «сломалась» бы, встряхнула бы его за плечи, разрыдалась бы.

Холленд, не поднимая головы, прикурил. Да что с ней такое творится? Похоже, она больна.

Еще совсем недавно, в детстве, Эллен любила обуться в отцовские башмачищи и ковылять в них по дому.

А сейчас она — дочь, которой пора уходить.

Сдерживая готовое перехлестнуться через край отчаяние, девушка дышала через рот. По крайней мере, комната ее — своего рода убежище, ласково-привычное; вот так же и отец прячется среди деревьев.

Она встала, направилась было к двери и, отчасти чтобы сгладить неловкость, протянула руку к крохотной деревянной шкатулочке на каминной полке: этой вещицы она прежде не видела.

— Возьми себе, — раздался отцовский голос. — Я ее на днях нашел. Она твоей маме принадлежала. Вот только мама ее так и не увидела. Я проходил как-то мимо дорогущего антикварного магазинчика чуть в стороне от Оксфорд-стрит, продавец, как сейчас помню, наждаком женскую головку зачищал, а я и подумал: подарю-ка я эту штукенцию твоей маме, пусть приободрится. Превосходный образчик швейцарского инженерного искусства… Ну да ты сама увидишь, вещица не подошла.

— Там ключик на веревочке висит, — бросил он вслед.

Эллен унесла антикварную шкатулочку на вытянутых ладонях, точно медсестра — чистые полотенца: эта единственная вещь во всем доме обладала прошлым, связанным с ее матерью.

Вернувшись в спальню, девушка почувствовала себя словно в ловушке. Ее теснили со всех сторон, и не столько покрашенные стены, сколько отец, восседающий на корточках над названиями эвкалиптов — всех, что есть в книгах, — и мистер Грот, неуклонно приближающийся мерной, непоколебимой поступью. А в следующий миг Эллен вознегодовала уже не на этих двоих, а на того, другого, главным образом невидимого и такого ненадежного, того, кто подходил ей по возрасту, интересам и всему прочему, кто после всех своих историй решил больше не появляться, больше не помогать… Он ее бросил!

Эллен уже и не знала, что делать, куда пойти.

Нахлынули слезы — из теплого родника, бьющего не так уж и глубоко, — прозрачная квинтэссенция эмоций и всего того, что делало ее в ту минуту настолько беспомощной. Сперва слезы подступили к устам. Эллен их сдержала. Задохнулась — и закусила губу, не пуская их дальше. Так что слезы вернулись к глазам, а глаза уже часто-часто моргали, грозя переполниться. Почти тотчас девушка открылась и почувствовала, как ее несгибаемая, упрямая личность и все недоразумения словно распутываются, перетекают в эту мягкую, кроткую прозрачность, высвобождаются в виде забвения. Кроме того, а что еще тут поделаешь-то?

Эллен рассеянно повернула ключик и завела шкатулку, купленную некогда для ее матери.

В «Словаре чудес» содержится немало ссылок на необыкновенные слезы, почти столько же, сколько на превращение воды в вино и вещание без языка. Мозаика плача — долгая, завораживающая история. Слезы подразумевают очищение; горе, перетекающее в восторг, — это религиозное действо. Иисус, как известно, плакал. Среди кротких плакальщиков в истории числятся и святые. Слезы их идут вверх — «неведомыми нам путями». В противном случае слезы перетекают в будущее — как результат. Слезы активируют распад и бессилие; видя, как дробится в плаче лицо женщины, мужчина ощущает похожую беспомощность — беспомощность безвыходную, досадливую, беспомощность разумной речи. Сами слезы вытекают из бесполезности слов. В то же время мужчины — ежели рассмотреть эту тему шире, вроде как на заливном лугу — частенько воображают про себя, как плачет некая конкретная женщина, и ожидают, и хотят этого. Рассерженных, неудовлетворенных женщин — великое множество. Мужчины плачут меньше, ежели вообще плачут, и по крайней мере сохраняют за собою дар речи, способность словесного убеждения.

Чудесных слез в истории зафиксировано немало, но рыдающих женщин увековечено в искусстве еще больше. Сколько таких горестных плакальщиц запечатлено на полотнах — например, лица, дробящиеся на множественность планов, либо лица невозмутимые, незамутненные, лишь одна-единственная слезинка привлекает наш взгляд, а другие подрагивают на самом краю, — с затуманенным взглядом, приоткрыв губы, эти женщины поднимают взор от письма либо глядят из глубины супружеской спальни, забранной в раму.

Эллен уже готова была дать полную волю слезам, как вдруг лакированная крышка музыкальной шкатулки откинулась, и фигурка соломенноволосой блондинки на истертых шарнирах рывком поднялась в вертикальное положение, точно мумия из могилы, — кудряшки у нее были точь-в-точь как волосы матери. То была фигурка молочницы с румяными щечками, с характерным низким вырезом, с фарфоровым ведерком в руках.

Этакую неопределенную сентиментальщину произвести мог разве что один из сосновых альпийских пейзажей, будь то Германия, Швейцария или Австрия, — в знак протеста против возвышенного.

Из шкатулки послышалась невнятная мелодия глокеншпиля.

Сдерживая собственные слезы, Эллен завороженно смотрела на шкатулку: на ее глазах молочница принялась механически плакать в ведерко. Наверняка за всем этим стояла какая-то история. Небось, заезжий гость обманул доверие девушки на одном из безлесных лугов, как их принято называть. С тех пор молочница прошла через многие руки.