Дракон Третьего Рейха - Угрюмов Олег - Страница 60

– Дядюшка! – вскричал гвардеец, всплеснув руками. – Что это ты на старости лет детскими сказками увлекся?

Хухлязимус повел себя так, словно они с Сереионом и не расставались вовсе и последние несколько дней ведут увлекательный научный диспут. Он просто продолжил фразу с середины:

– …многому поучиться можно, здесь целая жизнь п'йоходит, века оставили свой след, следы ушедших в никуда найодов сох'йанились. – Он причмокнул от удовольствия, перелистнул страницу. – Сейчас уже, поди, и обычаев таких не. помнят, а сказки живут. И поколение за поколением их читают и узнают, каково было йаныые обитать в Вольхолле.

Здесь чародей все же отвлекся от книги и прищелкнул языком. Оказалось, что это тоже что-то значит. Во всяком случае, из соседних зарослей пританцевал стол на шести ножках и бесцеремонно принялся расталкивать груды книг и шкафчики, утверждаясь посреди полянки. Заняв подобающее место, столик по собственной инициативе накрылся скатертью, после чего отовсюду стали слетаться на него разнообразнейшие блюда, в том числе и обожаемые Сереионом пупунчикские ножки с квашеной пусатьей и странного вида питье в коричневых смешных бутылочках с этикетками и загадочной надписью «Балтика-5». С бутылочек шустро спрыгнули золотистые пробочки, и пенная жидкость охотно устремилась в высокие самозитные стаканы.

– Так для этого исторические летописи существуют, – хмыкнул Сереиоы, дегустируя незнакомое питье. – В них все по-честному расписано: кто кого завоевывал, кто кому дань платил, кто и как стал народным избранником.

Взгляд, которым Хухлязимус наградил гвардейца, свидетельствовал о том, что последнего зачислили в разряд наивных детей.

– Деточка! – замахал руками чародей. – Ты же сделал такую кайеру, дослужился до гвайдейского командийа, а йассуждаешь так, будто не знаешь, насколько твои истойические летописи не соответствуют действительности. И если ты надумал всейвез выяснить, кто и как стал найодным. изб'йанником и гейоем, то ни за что не узнаешь, потому как эти самые летописи «найодные изб'йанники» и ваяют.

Сереион выцепил с большого блюда грудинку фанчкраксы и вгрызся в нее белоснежными зубами.

– Так ведь в твоих сказках вранья не меньше, если не сказать, что там вообще одна ложь. И ты что, этому веришь?

Хухлязимус повертел в руках стакан с «Балтикой», почесал щеку и поменял содержимое на темно-красное сунаемское вино.

– Йазница в том, голубчик, что сказка – ложь, да в ней намек. Она тебя сама честно об этом п'йедуп'йеждает. А твои истойические опусы – не стану давать им должного оп'йеделения – неп'йейекаемая святыня. За них любого если не казнят, так в изгнание отп'йавить могут, и все за одно к'йохотное сомнение или несогласие.

Сереион с трудом припомнил, что сколько-то там сот лет назад могущественный чародей самолично пытался принимать участие в управлении какой-то страной, однако вызвал тем самым гнев местного правителя по имени Елмаир. Кстати, именно благодаря гонениям на Хухлязимуса Елмаир и смог укрепиться в истории, ибо больше ничем славен не был.

– Прости, дядюшка Хух, – огорченно сказал гвардеец. – Кажется, я тебя ненароком задел. А из-за чего у тебя, собственно говоря, вышла размолвка с этим правителем? И почему ты его не превратил во что-нибудь особенно пакостное? Ты же уже был величайшим чародеем.

Хухлязимус смачно закусил вино маринованными ольсимками, фаршированными хрустящими граскунчиками.

– Вот сколько лет колдую эти самые ольсимки, а так никогда не мог понять, кто же запихивает г'йаскунчик вместо косточки? – пожал он плечами.

– Никогда бы не подумал, – признался Сереион. – У нас на кухне это делают поварята. Сколько при этом ольсимок портят – не передать словами.

– При двойе, – с видом знатока ответил Хухлязимус, – не только ольсимки пойтятся. Поэтому я и сижу здесь на болотах. Видишь ли, когда я был молодым и наивным, то мечтал, чтобы во всем Вольхолле была абсолютная народная упрачукратия.

Последнее слово он выговорил четко, со всеми буквами "р", будто заклинание.

– Впервые в жизни слышу, чтобы ты ошибался, – удивился гвардеец. – При твоей народной упрачукратии такое начнется, что самодурство королей покажется детской забавой. А потребность в сказках вообще отпадет, потому – кому их сочинять и о ком, когда все равны станут?

– Кстати, о сказках, – хитро прищурился чародей. – Что-то мне подсказывает, что в новое издание «Базяк» будет включена еще одна сказка, и будет она называться п'йимейно так: «Нечаянная Нетять и Г'йозный Жлезьпых».

– Не ты ли, дядюшка, эти сказки выдумываешь? – вопросил Сереион, прикидывая, что хухлязимусовской жизни с лихвой хватило бы и на это.

– А не все ли йавно, кто их сочиняет? Главное, чтобы н'йавилось. Вот ты же, нап'йимей, не задумываешься над тем, кто этого фанчк'йаксу готовил Он тебе по вкусу, и ты его ешь, п'йавильно?

– Мне вообще достаточно того, что я у тебя в гостях, – улыбнулся Сереион. – К тому же я пришел к тебе по очень важному делу.

Он поежился, как от холода, припомнив грозный и несокрушимый вид обновленного дракона.

– Дракон, о котором мы с тобой в прошлый раз говорили, уже обосновался в замке – и, кажется, надолго, – а обещанного антидракона я еще и в глаза не видел. Король волнуется, Марона теряет сознание от одной только мысли о грядущих расходах, Мулкеба пыхтит нечто невразумительное. Зато сразу ясно, что он совершенно не понимает, какую тварь вызвал и что с ней теперь делать. Его величество наконец осознал, что лучше терпеть свою тетю, нежели чуждую тварь. К тому же, дядюшка, дракон прибыл не один, а с пятью демоническими драконорыцарями. Я так не играю. Я просто уже не могу дождаться истребителя данного дракона.

– Терпение, терпение, молодой человек. Как говорят в Юккене: быстро поедешь, тихо понесут, – лукаво улыбнулся Хухлязимус, позабыв на время о своем аристократическом прононсе. – Неужели тебе так хочется убить бедного дракона?

– Не убить, а хотя бы знать, что его в любую минуту можно отвадить от замка. Я никак в толк не возьму: что сложного в том, чтобы свести в одной точке двух магических тварей? Ты ведь, дядюшка, Душару, говорят, можешь разбудить, если тебе приспичет.

– Лучше тебе до этого не дожить, – испугался чародей. – А что касается антидракона, то ты не горячись и не беспокойся. Лучше вот отведай пумченегих сальбульчиков. – Он достал из вазочки сальбульчик и с хрустом стал жевать. – Таких теперь не делают, рецепт затерялся во мраке веков. Я его в одной сказке вычитал. Твой д'йакон, батенька, фунтишляшит семимильными шагами, оттого мой антид'йакон за ним не поспевает. Как говойится, пеший конному не товайищ, понимаешь, о чем я?

Сереиои с интересом повертел перед глазами сальбульчик, осторожно его надкусил и заглянул внутрь.

– Нет, не понимаю.

Хухлязимус встрепенулся:

– Ты, кстати, не читал сказку про Волшебный Цульпечек?

При чем тут сказка про Волшебный Цульпечек, Сереион уразуметь не смог, но в дискуссию включился:

– Это там, где три ватрипохи никак не могут одну пару туфель поделить, чтобы понравиться одному вельможному наместнику, а он впоследствии оказывается нищим и улетает на седласой забаске к богатому приемному отцу?

Глаза у чародея стали размером с чайное блюдце, а очки самопроизвольно полезли на лоб.

– Да нет же! Это ты путаешь со сказкой про любовь между Корнючим Звеморем и Чучкаюкенской девой. Помнишь, они там еще в Чаморском Земскалье Сманариновый ключик от пояса верности ищут?

Сереион тоже возмутился:

– Да нет, дядюшка, это ты что-то путаешь. Сманариновый ключик – это, по-моему, вообще из Луздунчика. У него еще дли-и-инный такой нос вырос… – Он безнадежно махнул рукой и взмолился: – Давай не будем спорить, а то просидим до завтрашнего утра. В другой день я бы только с радостью, но сегодня мне еще предстоит возвратиться на Мумзьнямский вечер в замке.

Хухлязимус неожиданно заинтересовался:

– Мумзьнямский вечей, говойишь? Это, поди, Муйкеба п'федложил? Неплохо задумано, совсем неплохо для человека, котойый п'йославился штопаньем носков…