На крыльях удачи - Маккроссан Лорен - Страница 43

– Сейчас мы проезжаем… Фрэнк, где мы сейчас? – С этими словами она протягивала телефон моему отцу.

– Мы подъезжаем к Талламору, Джорджина.

– Мы подъезжаем к Талламору, Амелия.

– Да, я уже поняла, мама.

– Значит, мы будем у тебя часа через три. Правильно, Фрэнк?

– Да, дорогая. Мы будем на месте приблизительно через три часа.

– Ты же нас встретишь, Амелия? Я не хотела бы столкнуться с какими-нибудь проблемами. Ты же понимаешь, чужие в городе, к тому же мы еще и англичане…

– Мам, я уверена, что в наше время с этим проблем уже давно не возникает и…

– Ой, Фрэнк, тормози! Я обязательно должна сфотографировать тот дом с соломенной крышей.

– О, смотри, там еще и осел!

Через пять миль родители догадались выключить телефон.

В последний раз они позвонили, когда подъезжали к закусочной «Кентукки фрайд чиккен». До города им оставалось всего несколько миль, но прежде чем продолжить свой путь, отец хотел удовлетворить свое любопытство, узнав, отличаются ли на вкус ирландские куры от английских. Господи, дай мне терпения!

Я дошла до конца Центральной улицы и села на каменную ограду, тянущуюся вдоль моря. Последнюю неделю постоянно шли дожди, и в этот день я с радостью подставила лицо теплым лучам солнца. В Ирландии оно всегда казалось ярче после пасмурных, дождливых дней – природа словно отмывала небесное светило. Я закрыла глаза и замурлыкала себе под нос какую-то мелодию, стараясь вспомнить, когда в последний раз отдыхала с родителями. Память услужливо подсказала. Мне было шестнадцать лет, и я давно уже не ездила отдыхать с родителями. Но в тот раз лучший друг Эда пригласил его провести каникулы вместе с ним и его семьей в Озерном крае, и мне стало жалко маму с папой. Я согласилась пожить с ними неделю в небольшом сельском отеле на юге Франции. Это обернулось настоящей катастрофой. Гостеприимность персонала отеля и его постояльцы вызывали в памяти сюжеты фильмов ужасов, один страшнее другого. Всю поездку отец практиковался в своем жутком французском, упорно игнорируя тот факт, что французы, несмотря на свой снобизм, предпочитали изъясняться с ним все-таки на английском. А мать упорно в каждом ресторане и кафе «любезно» просила заменить сухие багеты, в кровь царапавшие десны, на «старый, добрый и мягкий хлеб для тостов». В довершение к этому все дни лил сильнейший дождь, размывший до основания гору, располагавшуюся по соседству с отелем, а единственный симпатичный мальчик в деревне оказался геем. После этого я поклялась больше никогда не отдыхать со своими родителями. Проблема заключалась в одном: достигнув определенного возраста, отказываться от подобных предложений становилось все труднее. Такая слабость в характере обычно появляется у людей после двадцати пяти лет. И возможно, называется это пробуждением совести.

Совершенно напрасно я боялась пропустить приезд родителей. От оглушительного рева автомобильного гудка, способного поднять мертвого из могилы, я подпрыгнула на месте, вытаращенными глазами уставившись на источник необычного звука. И не поверила увиденному. Навстречу мне двигался огромный черный «лексус» последней модели. Сказать, что это выглядело вызывающе, – значит ничего не сказать. Красавец автомобиль казался гигантской черной яхтой на фоне утлых суденышек традиционных дешевых марок. Мои щеки запылали от стыда. Наша семья никогда не была богатой, но благодаря упорному труду и зарплатам обоих родителей мой отец всегда мог купить игрушку по своему вкусу. Его заветной мечтой был «бентли». Но слава богу, непомерные налоги на роскошный автомобиль не дали его мечте осуществиться. Надо сказать, что «лексус» – в общем-то не самый большой и шикарный автомобиль, – припарковавшись к обочине, занял половину проезжей части. Уже в тот момент, когда родители вышли из машины, я пожалела, что они приехали сюда.

– Доброго тебе утра! – прокричал отец на ирландский манер, радостно раскинув руки для объятий. – Или, скорее, доброго дня.

Я обняла отца, который хоть и прибавил немного в весе, все же не слишком изменился с тех пор, как мы виделись в Саутгемптоне. Но его одежда повергла меня в ужас. Создавалось впечатление, будто он обокрал ирландского футбольного фаната, обладавшего очень плохим вкусом.

– Папа, что это такое?

Отец снял с головы высоченную фетровую шляпу в золотую, зеленую и белую полосы и с удовольствием покрутил ее в руках. В воздухе раздался звон бубенцов, обрамлявших широкие поля, а затем (если только в тот момент меня не начали мучить слуховые галлюцинации) из глубины чудо-шляпы полилась мелодия популярной ирландской песенки. Я медленно перевела взгляд на голову отца.

– Ты решил подстричься под рыжего пуделя? Или это просто парик?

– Правда, очень смешно?

Я опустила глаза еще ниже и увидела его ярко-зеленый свитер с оригинальной надписью «Я люблю Ирландию».

– Вообще-то не очень.

Он провел рукой по рыжим прядям и захохотал еще громче.

– Мы увидели эти замечательные вещи на ярмарке, и мне захотелось купить их.

Очень жаль.

– А что касается твоей матери, – он хитро подмигнул, – после того как мы уехали из Рослэра, она не может от меня оторваться. Я думаю, это из-за парика. В нем я выгляжу как в далекие дни нашей молодости.

– Ой, Фрэнк, не говори глупости! – фыркнула в ответ мать. После этих слов она порывисто обняла меня, окутав ароматом духов «Анаис-Анаис». Сколько я себя помнила, она всегда душилась только ими. – Как ты, дорогая?

Широко улыбаясь, я заверила, что чувствую себя прекрасно, в то время как умело подведенные глаза матери внимательно изучили меня с головы до ног.

– Ты очень похудела, – осуждающе покачала она головой. Аккуратно уложенные волосы при этом не шелохнулись. А все благодаря лаку с экстрафиксацией, который наверняка лежал у матери в сумочке, походившей больше на ручную кладь, чем на дамский аксессуар. – Ты хорошо питаешься? Если тебе трудно подобрать себе косметику, я всегда готова помочь. Не представляешь, какие чудеса с этими морщинами может сотворить тональный крем.

Я прикусила язык.

– Как только мы устроимся, можно будет съездить в город, посмотреть местные достопримечательности. Кстати, до него далеко? – Она бодро повернулась в сторону Центральной улицы и рассеянно окинула ее взглядом.

– Ты уже в городе.

– Ха-ха, как мило.

– Да, согласна, это не столица. Но здесь есть все, что нужно городскому жителю.

– Если в городе есть «Маркс энд Спенсер», то беспокоиться не о чем. Такие магазины есть везде.

Я решила не сообщать матери, что ближайший находится на Севере, по другую сторону границы, опасаясь, что ее охватит паника и она заставит отца везти их обратно в порт, невзирая на шесть часов пути. Хотя если хорошенько подумать…

– А какой воздух, чувствуешь, Джорджина? – воскликнул отец, пока я вела их по тропинке к нашей берлоге. – Чистый, словно в раю. Эх, прав был доктор. Чувствую себя здоровее, чем в двадцать лет. – Отец остановился у морской ограды и похлопал себя по животу. – Ну, дамы, кто за то, чтобы немного подкрепиться и пропустить кружечку «Гиннесса»? А то я умираю от жажды.

Перед тем как отправиться с родителями в город, мне удалось убедить отца снять шляпу, парик, шарф и напульсники. В борьбе же за пуловер я проиграла – трикотажный кошмар по-прежнему туго обтягивал объемный отцовский живот, – но, слава богу, пошел дождь и папе пришлось надеть пиджак. Оставалось надеяться, что в пабе, куда мы направлялись, ему не понадобится снимать его.

Когда мы наконец добрели до бара Галлахера (отец почему-то считал необходимым по пути переговорить и обменяться шутками с каждым прохожим), время обеда уже прошло, а к ужину еще не накрывали. Мы с отцом ограничились двумя пинтами «Гиннесса»; купили полпинты и матери. Она с недоверием посмотрела на темную жидкость, презрительно понюхала ее, но тем не менее изящно пригубила, словно это был дамский коктейль. А отец, сделав большой глоток и облизав с губ пену, удовлетворенно вздохнул.