Беседы - Агеев Александр Иванович - Страница 66

Что такое творческий человек? Это тот, у кого в результате напряженной внутренней работы накапливается некая энергетическая масса, и ее нужно высвободить. Иначе она будет мешать. Поэтому приходится сесть за фортепьяно или за научный труд. Но как только работа завершена, внутри человека вновь образуется пустота, которая кажется ему еще тяжелее и мучительнее, поэтому ее нужно срочно чем-то заполнить. Вот такой интересный круговорот.

— Вы называете себя «стопроцентным совком», а что такое «совок»?

— Абсолютное нивелирование личности. Советская система полностью исключала человека как личность. Кстати, в годы моего студенчества я не стоял в стороне, а жил вместе со всей страной, с моим поколением. Мы воспитывались на символике, которая была присуща советскому строю. Но в каком-то смысле эта символика мне помогла: я стал стремиться к масштабности, к обобщениям, к возвышенному, к воспеванию прекрасного. В нынешнем году в честь моего 70-летия Академия наук Молдовы готовит к печати юбилейный ежегодник. Я там как раз об этом пишу.

— О каких символах идет речь?

— Я писал кантаты к партийным съездам, к общенародным праздникам, к Олимпиаде-80, но при этом использовал хорошо знакомые и понятные всем общечеловеческие символы: мама, солнце, радуга, дети, дружба, мир.

— Вам в этом году исполнилось 70 лет. Как в Молдове прошли юбилейные торжества?

— Свой юбилейный концерт я открыл хороводом дружбы, написанным еще в 1968 г.: два духовых оркестра, симфонический оркестр, большой смешанный хор, детский хор, короче массовость, типичная для 1970-х гг. Мне это нравится. Но кроме праздничного концерта в Кишиневе в течение года пройдет еще множество других мероприятий.

Правительство республики приняло решение создать музыкальный центр во дворе моего дома и выделило на это необходимые средства. Начало уже заложено.

У меня огромный архив и библиотека, и я хочу, чтобы все это хранилось в одном месте, на моей родине. Государственной музыкальной библиотеке я подарил целую машину из своих музыкальных фондов. Среди них есть редкие материалы, например двухтомная «История всемирной музыки» Груббера, изданная на немецком языке в Лейпциге еще в XIX в.

В Вене существует уникальный музей — пятиэтажный Дом музыки. На первом этаже находится модель эмбриона. И самые первые звуки, которые встречают посетителей — это его дыхание и биение сердца. В первом зале расположена модель уха. Здесь Вы можете узнать, какие звуки слышат разные живые существа — от насекомого до человека, которому, кстати, доступен весьма небольшой диапазон частот, только низкие. Второй этаж — это собственно музей, залы Моцарта, Бетховена, Штрауса и других композиторов. На третьем этаже установлено интерактивное устройство, позволяющее каждому желающему на несколько минут стать дирижером, а на четвертом находятся музыкальные инструменты разных эпох, на которых можно поиграть — например, постучать по барабану, а затем записать и прослушать собственное исполнение. Эта «процедура» очень нравится детям.

Очень интересно! Пусть и в мой центр приходят музыканты, певцы, поэты и в особенности дети, которым я сегодня отдаю наибольшее предпочтение. Они будут не только слушать музыку, но и читать, а также принимать участие в мастер-классах. На днях я провел в небольшом своем салоне творческую встречу с музыкантами, певцами, руководителями республики и представителями дипломатических миссий, где пелись романсы, исполнялась инструментальная музыка, играли дети, общались. Хотелось бы создать прекрасный образ нашей культуры и сделать ее достоянием мировой общественности.

— Это было первое такое событие?

— Нет, уже третье. Но я хочу, чтобы подобные мероприятия проводились регулярно. Это позволит расширить центр. Но такое станет возможным лишь после завершения строительства. На сегодняшний день у меня написано много серьезной классической музыки, которую люди никогда не слышали и о существовании которой практически ничего не знают. А ведь это тысячи страниц партитур, множество печатных изданий, пластинки, CD, DVD.

— Тысячи?

— Тысячи. У меня нет черновиков, у меня нет второй жизни для черновиков: я пишу сразу после бесконечных просеиваний в памяти родившуюся идею. Помню, когда после 11-летнего раздумья создавал свой первый балет (а у меня их три), то за два с половиной месяца написал более 500 страниц партитуры по 32 строчки на странице. Это переписать сложно. Я садился за рояль, и рука сама тянулась за нотами. Музыка, видимо, зрела где-то там, внутри меня, и ждала своего выхода. Вот чудеса, вот тайна! Бывает, что кто-то спрашивает меня, кто оркестровал мою ту или иную музыку, я отвечаю: «Для меня такие вопросы более чем странны. Вы же не спрашиваете о том, кто рифмовал стихи Пушкину?» Композитор должен владеть всем арсеналом творческих технологий и доводить свое сочинение до конца самостоятельно. Если ты не чувствуешь оркестр, не чувствуешь форму, гармонию, ритм — значит, это совсем не твое дело, займись чем-то другим, тем, что у тебя получается лучше.

— Когда Вы поняли, что станете музыкантом?

— У нас был прекрасный оркестр.

Я его слушал, и мне хотелось что-то придумать, чтобы этот оркестр играл, а меня хвалили. Это было еще до школы. Позже, еще не зная о том, что существуют ноты, я записывал музыку в тетрадку таким образом: если звук шел ровно — проводил прямую горизонтальную линию, если звук шел вверх, то и линия уходила вверх. Лет семь тому назад, когда я столкнулся с музыкальными программами на компьютере, то с удивлением обнаружил, что именно такая система записи существует в музыкальной программе. Один к одному. Жаль, что я «проскочил» мимо открытия.

Со временем я понял, что могу сочинять, хотя, честно говоря, и по сей день все еще сомневаюсь, что могу. Может быть, поэтому каждый раз, как только я начинаю работать над новым сочинением, испытываю страшные муки, сомнения, тревогу.

— Что дает Вам первый творческий импульс — порыв, тема, сюжет, настроение, эмоции?

— Вы знаете, я руководствуюсь прагматическими соображениями — сам себе заказываю музыку. Я бы никогда не написал музыку к фильму «Мой ласковый и нежный зверь», если бы сам себе не дал задание. Помните «Большой вальс»? Штраус едет по Венскому лесу в коляске с красивой женщиной, кругом птички поют, и он — раз! — и сочинил новую мелодию. На самом деле так не бывает, музыка всегда рождается через муки творчества, потому что наш мозг — это очень ленивый орган. Его надо все время заставлять работать, потому что сам он работать не хочет. А потом, от мелодии до музыки — как от Земли до Луны.

Сейчас широко принято считать так: сочиняют мотивчик, а потом кто-нибудь его доделывает, оформляет, оркеструет. Это напоминает бригадный подряд. Но озарение, как правило, на бригаду не падает, оно ищет избранных, личности. Я не исключаю любые формы творчества, кроме примитивных, убогих, безграмотных. Говорят, это должно быть просто и понятно для молодежи. Не возражаю, но давайте поймем простоту классиков. Они тоже были молодыми. Когда я учился в консерватории, мне хотелось освоить побольше технологий, романтизма, изощренности. Может быть, именно поэтому я долгое время не мог понять Моцарта и Шопена. Мне казалось, что у них слишком простая музыка. Мы старались писать сложнее, и только потом я понял, что простота бывает часто обманчива. Да и добиться ее сложно. У Моцарта все просто — до гениальности!

Еще в советское время я написал сонет для клавесина. Японские радиослушатели признали его лучшей советской пьесой для оркестра. Есть у меня и другие простые вещи, которые нравятся публике, например Intermezzo.

Я его все время играю на концертах. Правда, я не претендую на место между Моцартом и Шопеном, но без них вряд ли могли как композиторы появиться мы, нынешние.

Я много пишу, и в последнее время меня много издают в Петербурге, в Ростове. Иногда я просто не успеваю готовить рукописи. Ведь написать — это одно, а подготовить к изданию — совсем другое. Это отнимает много времени. Начали печатать сочинения, написанные мною в легком жанре, в частности музыку, написанную к кинофильмам, но затем планируют издать и более сложные формы.