Дрянь - Устинов Сергей Львович - Страница 7

Вслед за «волгой» «москвич», напрягая двигатель, летел по улицам. Пока Глазков умудрялся компенсировать разницу в мощности маневренностью — то проскакивал в щель между грузовиком и автобусом, то обгонял поток машин справа, едва не заезжая колесами на тротуар. На очередном светофоре «волга» резко рванула вперед с места. Глазков выжал из двигателя все, что мог...

Мукасей ехал в одном вагоне метро со Шпаком, искоса наблюдая за ним через головы пассажиров. "Следующая станция — «Курская», — сообщил репродуктор, и Шпак начал пробираться к выходу. Выйдя из метро, Шпак и Мукасей оказались в недрах Курского вокзала и вскоре миновали вывеску «Автоматические камеры хранения». Мукасей поотстал: народу тут было немного, подобраться близко к Шпаку в этом узком проходе между камерами он не мог. Оставалось только подсматривать из-за угла, как Шпак колдует возле одного из ящиков: опускает в прорезь «пятнашку», набирает код на циферблате. Дверца открылась. Шпак извлек из камеры сумку, очень похожую на ту, с которой пришел, а свою сунул на ее место. Покрутил наружные колесики, сбил шифр, опустил монетку, но, прежде чем захлопнуть дверцу, вдруг резко оглянулся. И Мукасей не успел отскочить, отпрянуть. Он замер на мгновение, а потом решительно шагнул в проход к ближайшей камере, делая вид, что тоже опускает монету, крутит колесики шифра. Изо всех сил он старался держаться непринужденно, не повернуть головы, но краем глаза видел: Шпак медлит захлопывать дверцу, стоит, глядя в его сторону. Потом он, все так же не отрывая взгляда от Мукасея, протянул руку и вытащил из камеры вторую сумку. Заметив это движение, Мукасей понял, что притворяться больше, кажется, нет нужды, повернулся и встретился с глазами Шпака, настороженно глядевшими на него.

Шпак всматривался не больше секунды. Лицо его перекривилось: узнал, вспомнил! Подхватив обе сумки, он круто повернулся и бросился прочь.

Сначала они бежали по длинному переходу, натыкаясь на прохожих, лавируя между углами чемоданов и ящиков. Шпак на ходу столкнулся с пожилой женщиной, нагруженной сумками и пакетами, — в разные стороны полетели яблоки, помидоры, колбаса, гирлянда сосисок. Мукасей буквально перелетел через груженую тележку носильщика, пересекавшего ему дорогу. Пару раз Шпак обернулся.

Миновав лестницу, они выскочили в центральный зал, и тут Шпак, не успев сориентироваться, с ходу врезался в довольно плотную толпу идущих к поезду призывников — бритых, с вещмешками, чемоданами и гитарами. Он налетел на кого-то, его толкнули, кто-то хохоча попытался схватить его за локоть: «Пошли, дядя». Дико озираясь, Шпак вырывался, протискивался сквозь их плотный строй, а в это время Мукасей, потеряв его из виду, метался, выглядывал, не мелькнет ли тот в толпе. И увидел как раз в тот момент, когда Шпак, рванувшись последний раз, выскочил на улицу. Но одна из его сумок зацепилась за чей-то рюкзак, в отчаянии он дернул ее изо всех сил, хрустнул кожзаменитель, сумка хлопнулась на пол, из нее по грязному затоптанному вокзальному кафелю под ноги пассажирам полетели пачки денег.

Шпака перекосило. Но тут он снова увидел Мукасея и, прижав к груди вторую сумку, бросился к большим стеклянным дверям, ведущим на улицу. Там, на открытом пространстве, поотставший было Мукасей опять стал догонять его.

Перемахнув через невысокий заборчик, Шпак метался между машинами на платной стоянке, пытался спрятаться среди них. Но Мукасей увидел его, рванулся наперерез и чуть не попал под отъезжающие «жигули». Шпак снова выиграл секунду-другую, выбежал со стоянки и понесся к Садовому кольцу. Нырнул в подземный переход, выскочил на той стороне. Всего каких-нибудь десять-пятяадцать метров разделяли их с Мукасеем, когда Шпак подбежал к отваливающему с остановки троллейбусу и прыгнул в него в последнее мгновение перед тем, как закрылись двери. Подбежавший Мукасей тщетно попытался растянуть створки, проникнуть внутрь: троллейбус набирал ход, Мукасей чуть не угодил под колеса.

В первый момент он растерялся, опустил бессильно руки, остановился. Но когда в заднем стекле троллейбуса мелькнула злая рожа Шпака, Мукасей сплюнул на землю тяжелую вязкую слюну, глубоко вздохнул и побежал за троллейбусом. Бежать приходилось по кромке между тротуаром и проезжей частью, огибать деревья, стоящие машины, он все время с кем-то сталкивался, спотыкался. Дыхания не хватало — сказывалось ранение; лицо перекривило от боли, от напряжения, от усталости. А троллейбус уходил вперед все дальше и дальше. И только бледное лицо с неприятной ухмылкой — помесь страха со злобой — заставляло его бежать из последних сил.

А потом случилось чудо: троллейбус остановился на светофоре. Мукасей подбежал и грудью упал, уперся в его широкий зад, глотая воздух широко открытым ром. Шпак отпрянул от стекла. Опираясь о борт, Мукасей дошел до двери, снова попытался оттянуть створки и опять не добился результата. Все расплывалось уже перед его залитыми потом глазами, когда взгляд сфокусировался на толстых канатах, свисающих с края машины. В последнее мгновение, когда троллейбус уже тронулся, он ухватился за них и потянул на себя. Где-то высоко над головой ударили искры, палки соскочили с проводов, троллейбус встал. Сейчас же открылась передняя дверь, полезла из кабины недовольная женщина-водитель, и Мукасей нырнул внутрь, заработал локтями, пробираясь в хвост.

Последним отчаянным усилием Глазков, воспользовавшись затором, маневрируя среди грузовиков, объехал блондина на две машины. И когда поток снова тронулся, сумел пристроиться прямо перед «волгой». Блондин высокомерно помигал ему фарами: дескать, пропусти. И тут Глазков с силой надавил руками на тормоза, вжав голову в ожидании удара. Удар не замедлил. Завизжали тормоза едущих сзади машин, а «волга» с размаху врезалась в зад «москвичу». Зазвенели стекла.

— Ты что, сволочь, делаешь? — остервенело бросился блондин к инвалиду, чуть не хватая его за грудки.

Вокруг уже начали притормаживать, останавливаться любители поглазеть на аварию. Сочувствие явно было на стороне инвалидного «москвича», а не «волги». Блондин, быстро поняв, что ругаться бессмысленно, резко сбавил тон.

— Слушай, друг, — сказал он Глазкову, — понимаешь, дело какое, тороплюсь я, в аэропорт опаздываю. Тут у твоей таратайки... — он скептически оглядел нанесенный «москвичу» ущерб, — всех делов-то на четвертак. На тебе полтишок, нос к носу — и разбежались, а?

— А справку об аварии как же? — с туповатым выражением на лице поинтересовался Глазков. — Кто мне справку-то даст?

— Хорошо, вот тебе стольник... Два стольника! — шелестя в бумажнике, уговаривал блондин.

Пробираясь среди машин, к ним направлялся постовой. Увидев его, блондин злобно сплюнул и спрятал бумажник в карман.

— Дурак ты, паря. Сейчас на одном протоколе полчаса потеряем.

Шпак забился в угол троллейбуса, вжался в поручни. Мукасей привалился к нему, тяжело дыша. Со всех сторон их окружали плотной массой пассажиры, наверное, поэтому Шпак не говорил, а шипел:

— Чего тебе надо?

Мукасей не мог говорить, потому что еще не в силах был отдышаться после этой дикой гонки. Он только протянул руку и ухватил за ремень сумку Шпака. Шпак судорожно потащил сумку к себе и опять прошипел в испуге:

— Чего? Чего хочешь?

— Где Алиска?

— Я откуда знаю? — исподлобья озираясь на людей, пробормотал Шпак.

— Запомни... я вам... гадам... все равно... жизни не дам...

Мукасей дернул за ремень сумку. Шпак тянул на себя, бормотал затравленно:

— Ты что, чокнутый? Нужна она мне, твоя Алиска! Пусти!

Троллейбус остановился, народ стал сходить на остановке. Шпак рванулся к выходу. Мукасея оттирали от него, кто-то заехал ему локтем в грудь, он охнул от боли и выпустил ремень сумки. Шпак дернулся, выскочил. Они снова бежали по улице.

— Стой, гадина! — кричал теперь Мукасей. — Стой! Держи его!