Кто не спрятался - Устинов Сергей Львович - Страница 12

За столом, крытым синим сукном, сидели двое – средних лет молодящаяся женщина, вся обложенная бумагами, в которых она что-то быстро помечала, вычеркивала, а затем перекладывала их судорожно с места на место, и пожилой светский лев, седогривый, со скучающим лицом. Третий, тонкошеий, тот, что бубнил, стоял перед столом с папочкой в одной руке, другой – придерживая постоянно сползающие на нос очки.

– Таким образом, – монотонно бормотал он, глядя в папочку, и слова падали, как дождик по жестяной кровле, – в подотчетном году наши доходы составили семьдесят две тысячи двести пятьдесят шесть рублей восемьдесят четыре копейки, а расходы семьдесят одну тысячу...

Душно было невыносимо. Я увидел, как рядом со мной поднимается со своего стула пожилая дама в кашемировом платке. Лицо ее покраснело, похоже, она была в полуобморочном состоянии. Я галантно подал ей руку, она стала протискиваться к выходу, а я поспешил занять ее место. Рядом со мной сидела очаровательная шатенка лет двадцати пяти. Она повернулась в мою сторону, и я увидел, что ко всему прочему у нее еще и глаза голубые.

– Вам повезло, – окинув меня быстрым взглядом и смешно дернув маленьким носиком, краем губ сообщила шатенка.

– Вы насчет себя? – тихонько поинтересовался я. Она хмыкнула, дав понять, что оценила.

– Насчет себя тоже.

После чего замолчала, но я решил продолжить знакомство.

– Вам тоже повезло.

– Это почему же?

– Еще чуть-чуть, и вашу соседку хватил бы удар.

– Было бы весьма печально, – заметила она саркастически. – Это моя бабушка. У нас с ней родственный обмен.

Я подавленно замолчал. Но она заговорила сама:

– А вы тоже по квартирному вопросу?

– В некотором роде, – ответил я уклончиво.

– Тогда проголосуйте за меня, когда я скажу.

– Не могу, я не член кооператива.

– Вот как? – полуобернулась она ко мне. – Что же вы тут делаете?

У нее, по-видимому, просто в голове не укладывалось, что кто-то может сидеть в такой духоте и слушать эту нуднятину, не будучи кровно в чем-то заинтересован.

Я уже хотел было честно признаться, зачем я здесь, но тут тонкошеий захлопнул папочку, подхватил на лету очки и произнес, заметно повеселев:

– Таким образом, годовой финансовый отчет нашего кооператива предлагаю утвердить. Кто за?

Молчаливый лес рук.

– Кто против? Кто воздержался? Единогласно. Тогда можно переходить к следующему вопросу – жилищному. И тут я с удовольствием передаю слово нашему уважаемому председателю Елизару Петровичу!

Он закончил на такой бравурной ноте, что казалось, сейчас вот-вот сами собой грянут аплодисменты. Но аплодисменты не грянули. Вместо них прошла по рядам легкая рябь, как от дуновения свежего ветра. Кое-где заерзали, задвигали стульями, закашляли. Как говорится, оживление в зале.

Седогривый Елизар Петрович поднялся над столом. Внушительно из-под густых бровей обвел взглядом помещение, словно выискивая скрытых врагов. Я заметил, что аудитория мгновенно затихла, будто загипнотизированная этим взглядом. Не поворачиваясь, Елизар Петрович протянул ладонь, и тотчас же в нее оказался вложен молодящейся дамой, видимо секретарем правления, лист бумаги. Елизар Петрович поднес его к глазам. Елизар Петрович прочистил горло. И произнес:

– Товарищи! – После чего снова внимательно оглядел застывшую перед ним паству. – Друзья мои!

Ей-богу, если бы он добавил к этому: “Братья и сестры!” – я бы не удивился. Но Елизар Петрович уже перешел к делу.

– Перед нами действительно стоит непростая задача. Поэтому я вас всех призываю прежде всего к спокойствию...

Но тут плавное течение его речи было грубо прервано отнюдь не спокойным выкриком из середины зала. Кричала крашеная рыжая женщина лет пятидесяти с пронзительным голосом:

– Вам хорошо быть спокойным, Елизар Петрович, вдвоем с женой в четырехкомнатной! А мы пятый год стоим на очереди!..

Елизар Петрович огорчился этим выкриком чрезвычайно, и это, конечно, отразилось на его лице. Оно страдальчески скривилось, и он даже руки вытянул вперед, подобно миротворцу.

– Погодите, товарищ... э... – он скосил глаза на секретаря, и та прошелестела: “Бурдова”, – товарищ Бурдова. Сейчас мы все обсудим по порядку. Поверьте, – тут он даже прижал руку с заветной бумажкой к груди, – правление на предварительном заседании очень тщательно все рассмотрело и взвесило!

– Могу себе представить... – иронически прошептала себе под нос моя голубоглазая соседка.

– Итак, – продолжал Елизар Петрович, удовлетворенный вновь наступившей тишиной, – на текущий момент в нашем кооперативе освободились три квартиры...

– Пять! – выкрикнула с места рыжеволосая. Собрание одобрительно загудело.

– Э... – снова замялся Елизар Петрович, в смятении обернувшись к женщине-секретарю, – я не совсем понимаю, о чем речь...

– Все вы прекрасно понимаете! – проорали откуда-то с задних рядов.

Елизар Петрович поискал глазами крикнувшего.

– Товарищ... э... назовитесь, пожалуйста, и объясните нам наконец, что вы имеете в виду.

Но товарищ назваться не пожелал. Зато из другого угла предложили сочным басом:

– Сами объясните.

Гул нарастал. В воздухе отчетливо запахло скандалом.

– Товарищи, товарищи, – строго повторял Елизар Петрович, стуча карандашом по стакану, но его не слушали. И тогда женщина-секретарь решительно поднялась, одернула жакетку и, подхватив из рук председателя бумажку, начала звонким голосом:

– У нас имеется трехкомнатная квартира №236, из которой семья Сеньковских выехала на постоянное жительство в США.

Зал мгновенно затих.

– Затем, все вы знаете, что умерла Софья Григорьевна Волкова, она одна занимала двухкомнатную квартиру №72. И, наконец. Карл Фридрихович Розен оставил нам однокомнатную квартиру №302, потому что переехал в дом ветеранов сцены.

– Вот эти квартиры, – окрепшим голосом снова вступил Елизар Петрович, – нам с вами и предстоит сейчас распределить по справедливости между особо нуждающимися...

– А где еще две? – спросил все тот же сочный бас из дальнего угла.

– Что две? – удивленно спросил председатель.

– Две квартиры! – выпалила рыжеволосая. – Сорок четвертая, Черкизова, и сто шестая, Байдакова!

– Побойтесь Бога, товарищ... э... Бурдова! – умоляюще сложил руки на груди председатель. – Тут такая трагедия... Как говорится, труп еще не остыл... Как вы только можете?

– Я могу, – отрубила рыжеволосая. – Я пятый год жду квартиру, – и вдруг неожиданно для всех разрыдалась. Ее усадили на место, стали успокаивать.

И тут в первом ряду поднялся тонкошеий в очках.

– Даю справку, – перекрикивая шум, звучно начал он. – Мой зять работает в прокуратуре. Так вот, даю справку: Байдаков уже подписал все признательные показания по поводу убийства Черкизова. Так что не беспокойтесь, квартира никуда не денется. В скором времени... Договорить ему не дали.

– Делить, сейчас делить! – кричали со всех сторон.

– Да поймите, – пытался утихомирить мятежную паству совершенно потерявшийся перед лицом стихии Елизар Петрович, – так нельзя! Есть жилищная комиссия, есть правление, они тщательно взвесят и вынесут...

– К чертовой бабушке вашу комиссию, – рыдая, кричала рыжеволосая, – пять лет!

– Мафия, натуральная мафия, – уже в полный голос сказала, обращаясь ко мне, голубоглазая. – Видели когда-нибудь мафию? Вот, пожалуйста... А Елизар у них – крестный папа.

– Вы кого имеете в виду? – поинтересовался я.

– Правление, конечно, кого же еще! Вы думаете, они допустят, чтобы вот так, прямо на собрании, жильцы делили квартиры? Да им легче застрелиться!

– А что они могут поделать в такой ситуации?

– Они все могут. – От злости глаза у нее из голубых сделались серыми. – Сейчас объявят, что вопрос не подготовлен и перенесут его на следующее собрание. А следующее – через полгода! Вы думаете, их озеленение волнует? Нет, у них каждый квадратный метр на вес золота! Мне уже два раза в родственном обмене отказывали, каково, а?