Можете на меня положиться - Устинов Сергей Львович - Страница 21

– Часы над входом в магазин “Электроника” показывали 11.39.

– Пристегнись, – сказал я Феликсу. И ринулся в самую гущу.

На моей стороне был эффект неожиданности: в первые секунды седой резко отстал. Но очень скоро он показал, что не хуже меня знаком с правилами этой игры.

Чуть не врезавшись в “РАФик” и подрезав нос дипломатической “Вольво”, водитель которой возмущенно замигал мне фарами, я вырвался в левый ряд. Стрелка спидометра скакнула к 90. Но седой с риском для жизни проскочил в щель между троллейбусом и бортиком тротуара, резко обогнул еще кого-то и по правому флангу мгновенно настиг меня. Я сбавил скорость, чтобы усыпить его бдительность, а увидев впереди мигающий зеленый глаз светофора, стал откровенно тормозить. Он тоже стал останавливаться, но тут, когда уже зажегся желтый, я рванул вперед так, что двигатель взревел от напряга, и понесся на красный свет.

В этот момент мне было, откровенно говоря, не до того, чтобы смотреть за седым. Я молился об одном: чтобы рядом не оказалось постового. Вот тогда я точно опоздал бы на площадь Маяковского к двенадцати.

Постового не было. Зато вслед за мной ехала единственная машина: зеленые “Жигули”-фургон. Я понял, что никакое нарушение правил седому не помеха. А он, кажется, понял, что прятаться больше незачем.

На часах было 11.42.

– Что будешь делать? – спросил Феликс.

– Пробовать, – ответил я.

На Октябрьской площади я собирался поначалу ехать в левом ряду, как бы по направлению к улице Димитрова, а потом резко, нарочно не показывая сигнала поворота, скакнуть вправо. Но он терся теперь, не скрываясь, буквально за моей спиной, в каких-нибудь десяти метрах, и я понял, что это бесполезно. Поэтому я спокойно повернул к туннелю на кольцевую. Спокойно – значит без визга тормозов. Внутри у меня все дрожало от возбуждения.

Тормоза у меня завизжали, когда на выезде из туннеля перед Крымским мостом моя машина буквально под углом в девяносто градусов крутанула вправо, еще раз вправо и понеслась в обратном направлении. Руль чуть не вырвался у меня из рук, и я сжал его что было мочи мокрыми от пота пальцами.

Я очень рассчитывал, что седой проскочит поворот, а идущие следом машины не дадут ему быстро вернуться назад. Но он не проскочил. Похоже, он был водителем высокого класса. Гораздо лучше меня, потому что я бы точно проскочил. А это означает, что мне вряд ли удастся от него оторваться. Я развернулся и снова выехал на Садовое кольцо. 11.48.

От отчаяния у меня свело зубы и сдавило затылок. Я почувствовал, что теряю над собой контроль: мелькнула мысль взять зеленый фургон на таран.

– Спокойно, спокойнее, – монотонным голосом повторял Феликс. – Ты должен что-нибудь придумать.

И я, кажется, придумал.

Перед Смоленской площадью я перестроился в левый крайний ряд и поехал неторопливо, поглядывая на виднеющийся вдали светофор. Там горел зеленый, а мне нужен был красный.

Я рассчитал довольно точно. Когда поток остановился, от меня до перекрестка оказалось не больше тридцати метров. Седой стоял в том же ряду через одну машину от меня. 11.50.

Открылось движение слева, от Киевского вокзала. Это надолго, минуты на полторы. Я вышел из машины и стал протирать ветровое стекло. Потом, демонстрируя свою неторопливость, сел обратно. Зажегся желтый.

– Феликс, держись, – сказал я сквозь зубы.

И в тот момент, когда вся встречная армада машин тронулась с места, даже чуть-чуть позже, когда передние проехали первые метры, набирая скорость, я, скрипя покрышками, через осевую вылетел в обратную сторону прямо перед их носом. Что они обо мне говорили, я догадываюсь. Мысленно прошу у них всех прощения. Если бы рядом оказался гаишник, он даже не стал бы мне делать “дырку” – просто отобрал бы права, а я сам протянул бы их ему. Седой даже не успел рыпнуться. Наконец-то мы с Александром Васильевичем Стариковым ехали в разные стороны. 11.53.

В последний момент проскочив светофор на Зубовской, я стремглав вылетел к набережной и повернул влево. Феликс молчал, понимая видно, что сейчас мне лучше не говорить ничего под руку. У поворота к Манежу пришлось потерять на стрелке целую минуту. 11.58.

Дальше я считал уже секунды.

Разворот у Большого театра. 12.00.

Улица Горького. 12.01.

Площадь Пушкина. 12.03.

Площадь Маяковского. 12.04.

Я свернул налево и резко затормозил около касс кинотеатра “Москва”. 12.05. Блондина возле памятника Маяковскому не было.

– А это не они? – спросил Феликс, показывая на двух парней, неторопливо переходящих площадь. У одного из них в руках была спортивная сумка.

– Похоже, – сказал я.

Вслед за ними мы прошли вдоль Театра сатиры и свернули в сквер перед входом в Театр Моссовета. Здесь они нашли свободную лавочку и сели, разговаривая. Тот, что с сумкой, расстегнул ее и достал большую белую коробку. Мы постепенно приближались прогулочным шагом. Уже можно было различить на коробке надпись “Sony”.

“Сонька!” – вспомнил я.

Блондин вытащил из коробки магнитофон. Мы уселись через две лавочки от них.

– Дай сигарету, – попросил я Феликса. Только тут я заметил, как трясутся у меня руки. Да, в таких гонках мне не приходилось участвовать ни разу в жизни. И больше не дай Бог.

До нас донеслась музыка – покупатель пробовал товар. Они разговаривали еще минут пять – семь, а потом блондин поднялся и пошел к выходу. Латынин остался, укладывая коробку обратно в сумку. Мы поняли, что сделка не состоялась.

Наконец он тоже встал. Я почему-то представлял его себе иначе. Это был среднего роста, худой, прыщеватый юноша с не слишком выразительным лицом. Боже мой, и это из-за него в последние пять дней произошло столько всяких событий! Мы двинулись ему навстречу.

– Ну здравствуй, Саша!

Он посмотрел на меня удивленно:

– Я не Саша...

– Простите, ваша фамилия Латынин? – спросил я, все еще по инерции улыбаясь.

– Нет, – ответил он. – Моя фамилия Жильцов.

Пять минут спустя мы уже знали, что вчера утром, покидая квартиру Жильцовых, Латынин попросил друга вместо себя встретиться с блондином и, если тот купи! магнитофон, деньги положить на книжку. Латынин собирается уехать куда-то из Москвы и, когда устроится, даст знать, куда их переслать.

Ну что ж, рассуждал я по дороге в редакцию, куда Феликсу надо было по делам, винить мне себя не за что. Да, я кинул на стол свой козырь в расчете выйти победителем. Но, как в детской игре “пьяница”, моего туза прихлопнула шестерка – случайность, которую предвидеть невозможно.

Плохо было другое. У меня больше не было ни малейшего представления, где искать Латынина, но Марат, Стариков и компания об этом не догадывались. Зато теперь они знали, что живец из меня никудышный.

Я перестал быть для них надеждой. Хуже: я стал помехой. И должен был делать из этого соответствующие выводы.

20

Справедливости ради надо сказать, что мои встречи с матерью Жильцова, а потом и с ним самим не были такой уж пустой тратой времени. Они не дали мне ничего для поисков Саши Латынина, зато я узнал кое-что о нем и его семье. И если вспомнить, что, по справедливому замечанию Сухова, моя работа заключается все-таки главным образом не в ловле жуликов, а в написании очерков, эта информация о моем герое была мне, конечно, весьма полезна.

Двадцать лет назад на филфаке университета не было, наверное, более закадычных подруг, чем Рита Жильцова и Надя Латынина. То есть раньше, в самом начале учебы, у них были другие фамилии, но обе очень рано и почти одновременно выскочили замуж, потом так же синхронно произвели на свет мальчиков, которых смеха ради назвали: латынинского – Сашей, в честь Александра Степановича Жильцова, преуспевающего кандидата физико-математических наук, а жильцовского – Витей, в честь восходящей звезды эстрады, молодого, подающего надежды чтеца Виктора Васильевича Латынина.

Мужья были снисходительны к веселым характерам жен, дружили семьями, тем более что жили в то время неподалеку, а маленькие дети обязывали к определенному, одинаковому режиму. Они подкидывали друг другу мальчишек, когда одна пара собиралась в театр или в кино, снимали летом дачу на двоих, вместе ездили отдыхать. Вечерами, сойдясь у кого-нибудь дома и уложив детей спать, женщины чесали языки на кухне, а мужчины садились за шахматы. У них это называлось “полисемейная идиллия”.