Неустановленное лицо - Устинов Сергей Львович - Страница 54

29

Мы выходим из подъезда и бредем потихоньку направо. Нам нравится, что солнце светит нам в лицо. Во всяком случае, мне нравится, Антон же, мой благородный друг, сейчас во всем мне потрафляет. Еле перебирая лапами, семенит рядом, стараясь попасть в ритм моей неуклюжей, ковыляющей походке.

И я не тот, и солнце не то. Оно теперь стоит не так высоко, оно не бьет по глазам, а ласкает мою пятнистую, как маскировочный халат, кожу.

Дворник трясет дерево. Он торопит осень. Северин говорит, что я сгорел удивительно удачно – в середине лета. Так что теперь, когда мне полагается идти на поправку, я в очень важный для моего организма момент могу сколько угодно потчевать его свежими и разнообразными витаминами.

Каждый раз, заявляясь ко мне в больницу, Стас приносил мне кучу витаминов и какую-нибудь сногсшибательную новость. Он говорил, что витаминов можно есть сколько угодно, а новости следует получать порционно, чтобы не было чрезмерной нагрузки на нервную систему. Так, вскоре после того, как ко мне в палату разрешили заходить посетителям, он рассказал мне, что – когда я столь лихо брал приступом горящий дом, никакой Ольги Троепольской там уже не было. Оказывается, всего за несколько часов до нашего посещения Малаховки ей удалось бежать – и вот каким образом.

Как я тогда верно предположил, несмотря на все предосторожности Шу-шу, Масло заподозрил в краже морфина именно ее. То, что он не мог целых два дня добраться до нее, только усугубило его подозрения. Поэтому, когда Троепольская появилась в квартире Салиной, Маслаков с Фатеевым, усыпив хлороформом, увезли ее оттуда именно в качестве Шу-шу. Это было во вторник, а на следующий день Масло должен был улетать из Москвы по очень важному для него делу (какому – подлец Стас пообещал сообщить в следующий раз). Поэтому старик, уезжая, приказал Кобре стеречь девчонку, доводя ее до кондиции наркотическим голоданием, а Фатееву – проводить дознание среди знакомых Шу-шу, как тот и сделал, убив или доведя до самоубийства Мирзухина, что еще предстоит определить.

Шу-шу, то бишь Троепольскую, держали со связанными руками, на ночь привязывали к кровати. Но наша Олечка быстро разобралась что к чему и начала кричать и биться, требуя кайфа, вполне натурально изображая “кумар”, на который она нагляделась у Салиной. Садист Гароев издевался над ней, делая себе инъекции у нее на глазах. К концу третьих суток Ольга придумала изображать полный упадок сил, стала делать вид, что не может пошевелиться, что все на свете ей безразлично. В воскресенье с утра утративший бдительность Кобра так накачался дармовым кайфом, что впал в полную нирвану. А Троепольская перепилила веревку о край стекла в разбитой верандной двери и потихоньку сбежала. В то самое время, когда мы въезжали в Малаховку, она сидела у Чижа дома, рыдая, рассказывала ему о своих злоключениях, а он отпаивал ее чаем с седуксеном и звонил по всем телефонам, разыскивая нас.

В следующий раз Северин рассказал мне о судьбе бывшего футболиста. Выяснилось, что дача была подготовлена к сожжению заранее самим Маслаковым – на случай необходимости мгновенного уничтожения лаборатории и всех прочих улик: во всех углах стояли канистры с бензином. Фатеев знал об этом и поэтому, явившись туда и увидев, что девчонка сбежала, а Кобра пребывает в прострации, резонно решил, что сейчас самое время бросить решающую спичку.

Тогда на пожаре, из-за суматохи, видимо, его упустили. Он сам, перепугавшись большого скопления людей и автомобилей, бросился не к своей машине, а огородами на станцию. Его задержали тем же вечером, когда он сходил с электрички на Казанском вокзале.

Историю с Маслаковым Стас приберег мне для очередного визита. Она была коротка, но грела сердце сыщика. Несколько раз Масло пытался дозвониться по междугородному телефону в свою квартиру, где должен был жить Фатеев. Звонки эти зафиксировали, они шли из Ташкента. С помощью тамошних товарищей была проведена кое-какая, по обычному неопределенному выражению Северина, работа. В результате чего Маслаков и был задержан два дня спустя в Домодедове с большой партией опия, из которого он и дальше собирался гнать морфин...

Со временем поток новостей стал пожиже.

Однажды Стас пришел и рассказал, что Багдасарян ликвидировал наконец тот притон наркоманов, в который Шу-шу водила Ольгу. Очень благодарил, говорил, что описание Троепольской страшно ему помогло…

Потом он поведал, как в торжественной обстановке представителю Литературного музея были переданы книги профессора Горбатенького. Вид у представителя, свидетельствовал Северин, был почему-то совсем не радостный. Стас даже предположил: может, нелады в личной жизни?

И наконец, перед самой моей выпиской мне была преподнесена последняя новость: у Комковского засохла цикута! Он бегает по управлению, рвет на себе волосы, потому что это вещдок, и ему теперь за него отвечать...

Мы с Антоном плетемся неторопливо по осенней мостовой. Ба! Кто это там сидит на ступеньках “Фотографии”, греясь в лучах солнышка? Да это моя симпатичная приемщица! Только вовсе она не моя. Издалека видно, что ей не больше месяца осталось выдавать карточки – скоро уйдет в декрет и надолго, если не навсегда, пропадет с моих глаз.

А вот и ухокрылый фотограф выглядывает из дверей.

– Ути-пути, – умильно говорит Антону утерявший свою былую милоту клерк и капризно оборачивается к ухокрылому: – Сенечка, давай возьмем такую собачку, ну давай, а?

Вот оно что, грустно думаю я, проходя мимо. Тут, оказывается, целое счастливое семейство. А меня никто не ждет дома.

Впрочем, вру. Если часы над входом в аптеку не обманывают, дома меня ждет Северин. Я, уходя, оставил дверь открытой, но все равно надо заканчивать прогулку. Потому что Стас по телефону в своей обычной сюрпризной манере намекнул, что придет не один.

– Заходи, инвалидушка, – закричал он, услышав, как мы с Антоном копаемся в прихожей, – заходи, я тебя кое с кем познакомлю.

Я вошел и сразу увидел на фоне окна женский силуэт. Глаза у меня все еще слезятся, потому мне никак не удавалось разглядеть лицо.

– Это Лена, – бодро сообщает Северин, – а это наш героический Шурик.

– Лена? – не понял я. – Какая Лена? Ах, пианистка!

– Ну конечно, – закричал он. – Не веришь, что ли? Где у тебя тут рояль, сейчас сыграем в четыре руки.

– А я думал... – растерялся я.

– Знаю, что ты думал, – перебил Стас. – Я тебе обещал, значит, привезу. Только... понимаешь, какое дело... Она опять пропала!

– Как? – не понял я.

– А вот так. Чиж говорит, она теперь готовит материал про бродяг, про бомжей. Все время лазит по каким-то подвалам, чердакам. Ну, ничего, найдется. Теперь я не сомневаюсь!

Больше мы к этой теме не возвращались. Весь вечер пили чай. Стас веселил нас, рассказывал анекдоты. Но в конце я все-таки не удержался, спросил:

– Слушай, я теперь все понимаю, кроме одного: как она собиралась разбогатеть?

– Очень просто, – ответил Северин. – Издать свой “Дневник”. Только, говорит, надо туда еще материала добавить...