Бес в ребро - Вайнер Георгий Александрович - Страница 26

Здесь, на Бассейновой набережной, очень быстро и доброжелательно ответственная дежурная бюро находок Химуля объяснила мне, что никакие мои представления о людской рассеянности не соответствуют масштабам реальности.

Бойко, не гнушаясь социальным анализом, Химуля констатировала:

– Люди сейчас стали более рассеяннее, чем раньше! Я тут одиннадцать лет работаю и могу точно сказать; что из года в год число находок и их ассортимент все время возрастают… – рапортовала она, будто доклад зачитывала. Все свои слова Химуля сопровождала энергичными жестами, как диктор телевизионных программ для глухонемых.

– А чем вы объясняете?

– Ростом всенародного благосостояния и личной озабоченности, – описала широкий круг руками Химуля. – На такси сейчас стали больше ездить – богаче стали, к вещам относятся менее бережно. А проблем и забот выше маковки. Меньше всего забывают вещи старухи и военные. Но и без них собираются у нас клады невостребуемые.

– А какой процент вещей вы возвращаете пассажирам?

– Процентов двадцать, я так думаю, приблизительно одна пятая часть находит своих прежних хозяев, – сказала Химуля, показав мне для убедительности один из пальцев правой руки.

– А что происходит с невостребованными вещами? – продолжала я допытываться.

– У нас ежеквартально работает оценочная комиссия. Вещи, не востребованные в течение квартала, мы оцениваем, и те, которые могут быть проданы, реализуются через скупторг. Ну, а барахлишко, разные там вещи, не имеющие товарной цены, нами списываются и уничтожаются… – И она встряхнула руками, будто сбрасывала с них прилипшие крошки.

– И продукты тоже? – задала я наконец самый волнующий меня вопрос. Ах, если бы знала Ада, как я буду разыскивать ее «живой привет».

Дежурная засмеялась, ответив довольно загадочно:

– Смотря какие продукты… – и прочертила в воздухе вопросительный знак.

– Ну хорошо, – не стала я напирать сразу. – Вы мне объясните, каким образом попадают к вам забытые вещи? Так сказать, технология– от машины до бюро находок…

– Очень просто! В каждом таксопарке шофера сдают вещи диспетчеру, там регистрируют в журнале и на другой день свозят сюда, в центр, а мы уж в сводный журнал все вносим…

– Давайте посмотрим журнал, – предложила я. – Ну, например, за двадцать второе сентября.

– Пожалуйста, – широко распахнула она толстенную амбарную книгу. – А что вас интересует?

– Да мне все равно. Просил меня, правда, один знакомый узнать о своей фруктовой посылке…

Химуля замахала руками:

– Ну что вы! Прошло столько времени! Это наверняка уже списано и утилизовано…

– Да вы не поняли – меня не интересуют фрукты, – с максимальным чистосердечием заверила я. – Просто хотела узнать, кто привез сюда этот ящик.

Дежурная стала листать журнал в поисках давно минувшего двадцать второго сентября. Вот он, лист поминовения потерянных и забытых в этот день вещей общим числом семьдесят три различных предмета. Детская коляска, четыре пары перчаток и пять перчаток разрозненных. Три зонта. Портфель с бухгалтерскими документами, продуктовый заказ. Какой-то взволнованный мужчина так увлекся ездой, что забыл пальто. Детские резиновые сапожки импортные, неношеные, в магазинной упаковке. Физиотерапевтический аппарат Дарсанваль…

Как мог попасть аппарат сюда? Кто ты такой Д'Арсанваль, загадочный аристократ с фамилией из «Трех мушкетеров», придумавший машинку для прогрева носоглотки?

За пунктом 43 значилось: «Второй таксомоторный парк. Фанерный ящик с фруктами. Содержание – яблоки, груши, виноград, помидоры, общий вес одиннадцать килограммов…»

– Вот она, посылка! – обрадовалась я.

А Химуля, застенчиво отворачиваясь, сказала, что содержание фанерного ящика было скорее всего утилизовано. И впервые ее жестикуляция не соответствовала словам, ибо руку она прижимала не к животу, а к сердцу.

– Понимаете, так полагается, – убеждала она меня. – По инструкции надлежит уничтожать фрукты на третий день. Чтоб зараза какая-нибудь не возникла…

А я так же страстно убеждала ее, что меня не интересует, куда делись фрукты, а важно только, что привезли их из второго парка, и мне хотелось бы найти таксиста, чтобы поблагодарить его, а для этого надо узнать его фамилию…

– Этого я не знаю, вам надо во второй парк ехать – там точно скажут…

Стремительный проезд через весь осенний серый город. Я думала о том, что в последние дни моя жизнь приобрела лихорадочную стремительность. Никогда прежде мне не доводилось так интенсивно, так взволнованно жить.

И вдруг безо всякой связи я вспомнила наказ Старика истово заниматься делом Ларионова. Старик всегда мыслил какими-то сложными категориями, побуждения и мотивы, которыми он руководствовался, трудно было сразу уловить. Может быть, поручая мне биться за Ларионова, он думал вовсе не о торжестве справедливого дела? И наверняка не думал о Ларионове, которого он знать не знал, никогда не видел, ничего не слышал. Может быть, он хотел загрузить меня трудной и нервной борьбой за другого? Может быть, он хотел силой навязать мне лидерское место в жизни? То самое лидерство, которого я так панически всегда избегала? Может быть, он предвидел, что я буду ездить в поисках ящика с утилизованными фруктами и физиотерапевтическим аппаратом Д'Арсанваля? Загадочные, непонятные пути добродейства.

Мне не пришлось пробиваться через вахтеров на территорию таксопарка, потому что с улицы можно было пройти в административный корпус, и довольно легко я разыскала нужного мне диспетчера. Женщина взяла с деревянного прилавка синюю лидериновую общую тетрадь, переспросила: «Когда? Двадцать второго? Сейчас посмотрим…»

Она водила пальцем по разграфленной странице тетради, медленно шевелились губы – читала про себя. Ее накрашенный яростно-алым лаком ноготь полз по строчкам тетради, а у меня было ощущение, будто она скребет этим ногтем мое сердце. Господи, как я надеялась! Дыхание остановилось – сейчас она, как крючком, вытащит этим слегка согнутым пальцем, наживленным красным ногтем, из сетки линеек и полосок волшебную золотую рыбку истины! Номер машины, фамилию таксиста, который сможет наконец сказать всю правду! И палец ее замер, она подняла на меня взгляд и спросила:

– Когда пассажир ехал? Утром? Вечером?

– Вечером. Это было приблизительно в половине седьмого… Водитель сказал, что у него кончается смена…

Диспетчер посмотрела снова в тетрадь, кивнула:

– Оно! Автомобиль 25-15. Водитель Глухоманов. Сдал в девятнадцать десять ящик с фруктами…

– Глухоманов! Глухоманов! – зачарованно повторяла я. – А как с ним повидаться?

– Сейчас посмотрим по графику смен, когда он выходит на работу. Глухоманов… Глухоманов, – просматривала она списки. – А! Никак вы с ним не повидаетесь.

– Почему? – испуганно подалась я к ней.

– А он с позавчерашнего дня капусту возит. В командировку послали, на овощные перевозки.

– А когда вернется?

– Не знаю, обычно мы шоферов по колхозам недели на две посылаем.

– А где эти овощные перевозки происходят? – удрученно спросила я.

– Их обычно в Приреченск посылают. Это отсюда недалеко, километров сто. Может, чуть больше…

Да, совсем недалеко занесло тебя, Глухоманов…

Когда-то Витечка не раз строго указывал мне на прискорбное свойство моего характера: я охотнее сетую, чем радуюсь. Давая мне очередной укорот, он справедливо отмечал, что из-за таких вялых нытиц, как я, придумали поговорку «пришла беда – открывай ворота». И убедительно разъяснял: впадая в депрессивное бессилие от первой неприятности, я ослабляю, оглупляю самое себя и предопределяю свою неготовность противостоять следующей невзгоде. Сам же он верил, по его словам, в железную закономерность, хоть и не подтвержденную ни одной поговоркой: одна удача вызывает за собой последовательный цикл новых успехов.

Честно говоря, я и без Витечки точно знаю, что человек, приподнятый нежданным успехом, обретает новую силу, раскованность, уверенность в себе. Снижается трение неурядиц, падает сопротивление в цепи жизненных проблем, сапоги сами летят семимильными шагами везения. Беда только в том, что эти случайные удачи приходят ко мне крайне редко. И вышибать их у судьбы приходится, как шахтеру– стахановцу, отбойным молотком. А когда отколотила себе приличный кусок везения, то вместо радостного скользящего рывка к счастью хочется присесть и маленько передохнуть от этой победы.