Турмс бессмертный - Валтари Мика Тойми - Страница 36

Микон проверил пульс Криниппа, который, постанывая, лежал на деревянном ложе, прикрытом грязной овечьей шкурой, и предупредил больного:

— Господин, возьми себя в руки, ибо злоба и гнев только увеличивают твои страдания.

Кринипп с горечью сказал:

— Вся моя жизнь была сплошной цепью неприятностей, так что для меня было бы удивительно, если бы в конце земного пути заботы исчезли. Вот что, Терилл: я думаю, тебе не стоит беспокоиться о том, кому передать власть, так как у меня есть серьезные опасения, что передавать тебе будет попросту нечего. Выдай Кидиппу вовремя замуж за властителя какого-нибудь города, чтобы иметь в запасе теплый угол и пропитание, когда потеряешь Гимеру.

Терилл был очень впечатлительным человеком и от таких неприятных слов расплакался. Кринипп потрепал его по колену своей жилистой рукой и сказал:

— Нет-нет, сын мой, я не порицаю тебя. Ты — плоть от плоти моей, и я обязан отвечать за тебя. Ты рожден для лучших времен, чем нынешние, и я вовсе Не уверен, что сегодня смог бы склонить Гимеру избрать меня тираном… даже с помощью моих драгоценных амулетов. Люди теперь не так легковерны, как в старые добрые времена, но я только рад этому, дорогой Терилл, потому что тебя, по крайней мере, никто не убьет за то, что ты жрец и владеешь амулетами. Разве плохо не нести бремя власти и спокойно жить под крылышком у заботливой Кидиппы? И он приказал:

— Позовите мою внучку! Пускай она придет и поцелует меня. Я хочу показать ее своим гостям. Надо, чтобы слухи о ее красоте вышли за стены нашего города.

Я не ожидал от Кидиппы ничего особенного, потому как знал, что безрассудная любовь бабушек и дедушек часто застит им глаза. Но когда Терилл ввел Кидиппу, мне показалось, что солнце залило своим светом этот мрачный зал. Ей было не больше пятнадцати лет, но ее карие глаза сияли, кожа белизной могла сравниться с горным мелом, а маленькие зубки блестели, как жемчужины.

Она скромно поздоровалась с нами, потом подбежала к деду, поцеловала его в щеку и стала гладить его редкую бороду, не морщась от смрадного дыхания больного. Кринипп поворачивал ее и осматривал, как телку на ярмарке, брал ее за подбородок, хвалил тонкий профиль внучки и с гордостью спрашивал:

— Видели ли вы когда-нибудь более привлекательную девушку? Не думаете ли вы, что ее красота может вскружить голову даже самому умному политику?

Микон решительно заявил, что негоже столь юной особе слушать такие речи, но Кринипп в ответ засмеялся своим кудахтающим смехом:

— Ты был бы прав, Микон, если бы она была глупышкой. Но Кидиппа не только хороша собой — она еще и умна, я сам ее воспитал. Не верьте ее мягкому взгляду и скромной улыбке. Она уже рассмотрела вас и прикинула в уме, какую пользу вы можете ей принести. Разве не так, Кидиппа?

Кидиппа закрыла его беззубый рот своей розовой ладошкой, погрозила ему пальцем и, зардевшись, сказала:

— Но, дедушка, почему ты такой ехидный? Я бы не сумела быть расчетливой, даже если бы захотела. И никакая я в их глазах не красавица. Замолчи, а то мне стыдно.

Микон и я в один голос заявили, что никогда прежде не встречали девушки прекраснее. А потом Микон добавил, что он уже женат и поэтому не может мечтать достать луну с неба. На что я возразил:

— Нет-нет, она не луна, она — самое настоящее солнце, лучи которого ослепляют. Когда я смотрю на тебя, Кидиппа, я мечтаю быть царем, чтобы иметь возможность завоевать тебя!

Она наклонила голову, посмотрела на меня своими золотисто-карими глазами из-под длинных ресниц и сказала:

— Я еще не в том возрасте, когда думают о муже. Однако если бы я думала о нем, то он представлялся бы мне высоким мужчиной, чей дом я бы сделала уютным. Я ткала бы теплую ткань из шерсти наших тонкорунных овец и шила ему красивые плащи… Но ты, наверное, просто смеешься надо мной, может быть, моя одежда мне не к лицу, а сандалии плохо завязаны?

На ней были красные сандалии из мягкой кожи с пурпурными ремешками, обвивавшими ногу до колена, так что она даже приподняла тунику, рассматривая аккуратно завязанный узел.

Кринипп с гордостью заявил:

— Сам я полжизни проходил босиком, и все еще случается, что я снимаю обувь, чтобы она не так быстро снашивалась. Эта легкомысленная девица разорила меня своими требованиями. Когда она гладит мою седую бороду, она нежно шепчет мне на ухо: «Дедушка, купи мне пару этрусских сандалий». Когда она целует меня в лоб, она бормочет: «Дедушка, я видела финикийский гребень, который бы так украсил мою прическу!» А если я начинаю рвать на себе волосы, сердясь на нее, она говорит: «Дедуленька, я же наряжаюсь не ради себя, а только ради того, чтобы быть достойной тирана Гимеры! Отчего ты так дрожишь? Ведь я обнимаю тебя, а от этого кровь должна быстрее бежать в твоих жилах!» И тогда я таю и, помимо гребня, Покупаю ей еще пару серег.

Кидиппа с упреком сказала ему:

— Дедушка, зачем ты заставляешь меня краснеть Перед твоими гостями? Ты же отлично знаешь, что я не тщеславна и не суетна. Не все такие, как ты. Хотя ты и Ходишь босиком и в рваном плаще, но ты остаешься властелином Гимеры. А вот мой отец вынужден носить золотой венок, чтобы выделиться из толпы, я же стараюсь одеваться очень и очень изысканно, особенно когда выхожу в город, иначе первый попавшийся погонщик ослов или моряк может ущипнуть меня за мягкое место.

Я шутливо сказал, что и без всяких украшений и даже без одежды, нагая, она все равно выделялась бы среди других женщин, как опал среди гравия. Но Кринипп нахмурился и оборвал меня:

— У тебя слишком смелые мысли, иониец! Сами по себе они, конечно, верны, и лучше всех это знаю я, который своими руками мыл ее, когда она была младенцем, и который с радостью наблюдал за ней, когда она шла купаться в реке со своими служанками. Но теперь я лишен этого последнего удовольствия, потому что вынужден бегать по берегу и тыкать копьем в камыши или даже стрелять из лука в кусты, чтобы уберечь ее от непристойных взглядов.

Я спросил, полноводна ли река и не холодна ли зимой ее вода. Кринипп хмуро ответил, что Кидиппа, хотя и не боится холодной воды, все же окунается в теплый источник за городом.