Красная беседка - ван Гулик Роберт - Страница 21

Нет, кровать стоит там же, – заверил старика судья. – Сейчас в Красной беседке живу я.

– Хорошие покои, – пробормотал старец. – Лучшие из всех, что здесь есть. А глициния сейчас, наверное, цветет. Это я ее посадил лет двадцать пять назад. Я тогда маленько садовничал. Вот и взял отростки глицинии из маленькой деревянной беседки, что стояла в глубине сада. Потом эту беседку сломали – а жаль, плотник сработал ее на совесть. Сейчас везде понастроили новых домов, двухэтажных – думают, чем выше, тем лучше. И деревья пересадили. Совсем испортили вид с Террасы. Знали бы вы, какие там можно было наблюдать закаты! А еще – любоваться очертаниями пагоды даосского храма на фоне вечернего неба. И вдобавок из-за всех этих деревьев в Красной беседке, на мой взгляд, стало сыро.

– Террасу окружает живая изгородь, – заметил Ди. – Кусты тоже посадили вы?

– Что вы, мой господин, конечно нет! Кусты не должны расти у самой террасы. Если оставить открытое пространство, тут же наползут змеи и прочая мерзость. Кусты посадили тупоголовые стражники из сада. Я там не раз ловил скорпионов. А ведь стражникам полагается следить за порядком и чистотой! Нет, по мне, куда лучше простор да солнечный свет, мой господин, особенно после того, как стали болеть все кости. Это навалилось как-то вдруг, разом, я еще сказал сыну…

– Приятно видеть, – перебил собеседника судья, – что для своих лет вы замечательно здоровый и крепкий человек. К тому же, как я слышал, у вас заботливый сын. Что ж, большое вам спасибо!

С этими словами Ди поспешил в свои покои. Едва он ступил на террасу, Ман Жун вскочил и стал докладывать, что, по сведениям Краба, Фэнь Юань вознамерился отбыть с острова.

– Разумеется, он никуда не поедет, – отрезал судья. – Вэнь дал суду ложные показания. Выясни, где он живет, и мы сегодня там побываем. А теперь скорее иди на постоялый двор, где остановился Киа, и скажи молодому человеку, что я немедленно хочу его видеть. После этого можешь поесть риса – время близится к полудню. Но через час ты должен вернуться сюда. У нас много дел.

Судья Ди опустился в кресло у ограды и, поглаживая длинную бороду, стал размышлять, насколько вписываются показания старика привратника в историю, рассказаннуюТао Паньтэ. Из глубокой задумчивости его вывело появление молодого поэта.

Было видно, что Киа Юно очень волнуется. Войдя на террасу, он несколько раз торопливо поклонился судье.

– Садитесь, садитесь! – с легким раздражением воскликнул Ди.

Киа послушно опустился на бамбуковый стул. Судья довольно долго с хмурым видом изучал его взволнованное лицо.

– Вы не похожи на игрока, господин Киа, —вдруг заметил он. – Что побудило вас испытывать судьбу за игорным столом? Результат, как мне сообщили, оказался весьма плачевным.

На лице молодого поэта отразилось смущение.

– Наверное, я никчемный человек, господин судья! – немного поколебавшись, пробормотал он. – Мне нечем похвастать, кроме небольших способностей к стихосложению. Я вечно поддаюсь порывам чувств, плохо владею собой и склонен идти на поводу у сиюминутных обстоятельств. Как только я вошел в то проклятое игорное заведение, царящая там атмосфера опьянила меня, и я… я просто не мог остановиться! Боюсь, я ничего не могу с этим поделать, господин судья, так уж я устроен…

– Вы намерены сдать государственные экзамены и поступить на службу?

– Я записался на экзамены лишь потому, что так поступили двое моих друзей, господин судья. Они заразили меня своим воодушевлением! Но я прекрасно знаю, что не гожусь в государственные чиновники; единственное, чего я хочу, – это жить где-нибудь в тихом уголке, читать и писать стихи… – Голос у молодого человека сорвался.

Киа опустил глаза, беспокойно сцепляя и расцепляя пальцы.

– Мне очень неудобно перед господином Фэном, почтенный судья, – с несчастным видом продолжал поэт. – Он такого высокого мнения обо мне и слишком многого от меня ждет! Господин Фэн бесконечно добр ко мне и даже хочет, чтобы я женился на его дочери… Но подобная доброта для меня – это как… как тяжелое бремя, господин судья!

Наблюдая за молодым человеком, Ди подумал, он либо говорит совершенно искренне, либо владеет незаурядным актерским мастерством.

– Почему сегодня утром на заседании суда вы солгали? – спокойно спросил он.

Лицо Киа залилось краской.

– Что… Что вы имеете в виду, господин судья? – запинаясь выдавил он.

– да то, что на самом деле вы оказались в раздевальной комнате не по ошибке. Вы зашли туда спросить, где Осенняя Луна. После этого вас видели на дорожке, ведущей к ее покоям. Признайтесь честно, вы были в нее влюблены?

– Влюблен? В эту высокомерную, жестокую женщину? да упаси меня Небо, господин судья! Я не могу понять, почему Серебряная Фея так восхищалась ею. Ведь Осенняя Луна вела себя с ней и другими девушками очень грубо, била за самую пустяковую провинность! По-моему, она даже получала от этого удовольствие, отвратительное создание! Я хотел убедиться, что Осенняя Луна не станет наказывать Серебряную Фею за пролитое на платье мерзкого старика вино. Вот почему я пошел следом за обеими женщинами, господин судья. Но, когда я добрался до покоев Владычицы Цветов, света в окнах не было. Я обогнул их и какое-то время гулял по саду, просто чтобы развеяться.

– Понимаю. Так, я вижу, мне принесли рис для полуденной трапезы. да надо бы переодеться в более удобное платье…

Киа Юпо мигом уловил весьма прозрачный намек и поспешил уйти, бормоча извинения. Выглядел он еще более удрученным, чем до разговора с судьей.

Ди переоделся в тонкий серый халат и принялся за еду. Однако вкуса пищи он почти не ощущал – мысли витали где-то далеко. Завершив трапезу горячим чаем, судья встал и принялся мерить шагами террасу. Внезапно лицо его прояснилось. Ди замер.

– Кажется, я нашел разгадку! – тихонько пробормотал он. – Но тогда смерть ученого предстает в совсем ином свете!

На террасе появился Ма Жун.

– Садись! – коротко приказал судья. —Я понял, что случилось с отцом Тао тридцать лет назад!

Ма Жун тяжело опустился в кресло. Он устал, но, несмотря на это, чувствовал себя превосходно. Побывав у вдовы Вань, Ма убедился, что Серебряной Фее стало намного лучше. Пока вдова занималась приготовлениями к полуденной трапезе, Ма Жун поднялся на чердак и успел гораздо больше, чем просто побеседовать с девушкой о родной деревне. Молодой человек так увлекся, что, когда они с Серебряной Феей наконец спустились вниз, времени хватило только на то, чтобы наспех проглотить немного лапши.

– Отец Тао действительно был убит, —сказал судья Ди, – и это произошло в зале Красной беседки.

Ма Жун немного подумав, возразил:

– Но ведь Тао Паньтэ говорил вам, что видел тело в Красной комнате, мой господин!

– Он ошибся. Я сообразил это, обдумав его слова о том, что кровать стояла справа, у северной стены. Порасспросив людей, я выяснил, что кровать в Красной комнате всегда стояла там же, где и сейчас, – с южной стороны, у стены слева от входа. Однако, хотя обстановка в этих покоях ни разу не менялась, тридцать лет назад снаружи все выглядело иначе. Глициний, что теперь закрывают большую часть Террассы, тогда не было, равно как домика в саду и высоких деревьев у самых покоев. С этой террасы открывался прекрасный вид, и можно было любоваться закатом.

– Н-да, наверное, почему бы и нет? – пробормотал Ма Жун, думая о том, какая замечательная девушка Серебряная Фея и как хорошо она знает, что нужно мужчине.

– Ты что, не понимаешь? Мальчик никогда тут не был, но знал, что эти покои назывют Красной беседкой из-за спальни, обставленной в багровых тонах. Когда он вошел в зал, все вокруг заливало алое сияние заката! Неудивительно, что ребенок спутал зал с Красной комнатой, которую ожидал увидеть!

Ма Жун, глянув через плечо в комнату, обставленную мебелью из сандалового дерева, задумчиво кивнул.

– Отца Тао убили в зале, – продолжал судья Ди. – Именно там мальчик и увидел его тело. Там же заметил он и убийцу, одетого в белое нижнее платье, а не в красное, как ему показалось. После того как ребенок выбежал из комнаты, убийца перетащил тело в Красную комнату, запер дверь, а потом забросил ключ внутрь через решетку окна, чтобы представить дело как самоубийство. Злодей рассчитывал, что слова испуганного мальчика никто не примет всерьез.