Война кукол - Белаш Людмила и Александр - Страница 78

В зале нет мебели, в зале нет тканей — только камень.

Посередине на продолговатом постаменте стоит трон, высеченный из единого блока лабрадорита. Сполохи полярного сияния в черной мгле — малиновое, зеленое, лазурное зарево охватывает мрачную, как ночь, поверхность камня. Подлокотники вырезаны из кусков блестящего гематита в виде двух поджарых породистых собак с рельефным контуром сильных лап, настороженно вскинувших узкие морды и поднявших тонкие уши, готовых по единому жесту хозяина броситься на любого и растерзать его в клочья. В их берилловых глазах дрожит хищный огонек, а на шеях — ошейники-ожерелья из лазурита, густого бархатного цвета синевы, цвета неба. На спине одной из собак покоится рука хозяина всего этого великолепия — белая тонкая ладонь. Сам хозяин одет в черный костюм без карманов и лацканов, наглухо застегнутый под подбородком. Пуговицы пиджака тоже сделаны из лабрадорита — по их поверхности пробегает весь солнечный спектр. Белые полоски воротничка и манжет отсекают ткань от живого тела. Бледное, бескровное лицо с узкой трещинкой губ. На человеке нет никаких украшений, но тень его головы увенчана гранатово-красной короной с радужно переливающимся краем, выполненной прихотливой игрой Природы прямо в камне и вызванной на свет искусной рукой.

Держась ровно и свободно, Принц долгим, внимательным взглядом смотрит, как от входа двое рослых мужчин в темных рубашках, заправленных в черные брюки, волоком тащат полуобнаженного босого парня. Руки его вывернуты, а тело бессильно обмякло; блестящие пряди волос, перепутавшись, скрывают лицо.

Двое легко, почти без усилий подходят к трону и бросают тело на шахматные клетки пола:

— Ваше Высочество, вот он…

На лице Принца отражается легкое любопытство, которое сменяется гримасой разочарования.

— И только-то?..

Перед ним лежит, распластавшись, очень молодой юноша с тонким телом. Нежная белая с пятнами кровоподтеков кожа обтягивает еще не сформировавшиеся мышцы; плечи узкие, выступают ключицы, и ряд маленьких бугорков сбегает вниз к пояснице, обозначая гибкий позвоночник. Лицо его покоится на зеленоватой пластине оникса, холод камня студит кожу, и юноша приходит в себя. Приподнявшись на локте, он озирается и начинает вставать. Двое терпеливо дожидаются, когда он встанет в полный рост и, как только юноша выпрямляется и поднимает голову, один подсечкой сбивает его с ног. Тот перекатывается и кошкой бросается на мучителя, но его сваливает страшный удар второго.

— Однако… — замечает Принц, — как он невежлив. Придется нам заняться его воспитанием. А вы, — он переводит взгляд на своих гвардейцев, — точно уверены в том, что он — один из НИХ? Это не ошибка? В нем нет ничего особенного…

— Стал бы я, Ваше Высочество, — поклонившись и приложив руку к груди, отвечает старший, — тащить к вам всякую падаль?..

— Ну что ж, — усмехается Принц. Он меняет позу и хранит молчание, пока юноша не очнется. Едва тот снова, скользя ладонями по зеркально отполированным плитам, пытается утвердиться в равновесии, как гвардеец, сделав шаг, рукой хватает его за волосы и выворачивает голову. Черные пряди смешались в беспорядке, из-под них блестят черные миндалевидные глаза, рот упрямо сжат. Парень молчит, несмотря на боль. Его, наверно, уже не раз били, пока доставили сюда.

— Я есть Власть, — повелительным тоном говорит Принц, — над жизнью и смертью. Все подчинено мне. Люди — лишь инструмент к достижению моей цели, человеческий материал, черви. Слово «homo» произошло от латинского «humus». Гумус — навоз. Что скажешь, навоз разумный?

— Что бы ты ни делал — ты мертв! — разлепляет губы парень, — и твои люди мертвы. У них сгнила душа, они трупы, ходячие трупы. Ты — повелитель мертвецов, принц армии зомби; живых людей тебе не одолеть. Свет души тебе неведом. Сколько бы ты ни глумился — ты будешь уничтожен. Ладонью не закроешь солнца, истина восторжествует.

— Ого! — в удивлении Принц откидывается назад. В глубине лабрадорита вспыхивают и расходятся кругами синие молнии. — Сначала ты попробуй встать с колен. Или лучше — поклонись мне и поцелуй камень у моих ног; может быть, я прощу тебя и возьму в слуги…

— Никогда, — отвечает парень, голос его звучит звонко и решительно. Он распрямляет руки; тогда гвардеец отпускает его и, плавным движением вытащив из ножен короткий и широкий клинок, ставит лезвие на шею парня.

Принц улыбается.

Железная, натренированная рука гвардейца начинает давить вниз.

Принц облокачивается на одну из собак и ждет.

Секунды бегут, сливаясь со стуком сердца.

Парень, стоящий на коленях, упирается ладонями в пол; видно, как поднимаются его плечи, напрягаются мышцы спины, но рука гвардейца, держащего клинок, не смещается ни на миллиметр, только жестокая радость появляется на его лице. Острая режущая кромка клинка продавливает на коже желобок. Вдоль лезвия тонкой красной проволочкой выступает кровь, и, сбежав вдоль стали, первая большая капля повисает на острие, наливается, увеличивается и, оторвавшись, медленно падает, разбиваясь о камень. Словно маленькая красная медуза появляется на зеленоватой поверхности ониксового моря. За ней вторая, третья…

Красная горячая змейка упруго обвивает шею; крупные лаково-красные капли текут по коже парня — по горлу и дальше, на грудь, как ожерелье из невиданных рубинов, ярких, сочных, цвета каленого угля, цвета свежей крови…

Рука гвардейца взбухает буграми, цепенеет… но парень не сдается и с усилием продвигается вверх. Клинок все глубже и глубже погружается в плоть. Струйка крови превращается в ручеек…

Тишина ожидания охватывает зал. И в этой мертвой пустоте появляется из ниоткуда, пульсирует и повисает в воздухе звенящая нота, словно дрожание натянутых жил. Она живет сама по себе, вибрируя и переливаясь. Парень поднимает искаженное болью лицо; глаза его потемнели, увеличились, и клетки пола отразились в них, блики расплылись, словно в каждом глазу было по семь зрачков. А еще в них жила боль, а еще упрямство и решимость.

Парень глубоко вздохнул, и долгий крик, крик муки и предчувствия смерти вырвался из его груди:

— Ки-и-и-и-и….

Звук рос, набирал силу, заполнял пространство, звучал, нарастая в гулкой глубине сводов, забираясь в глубь черепа, словно то кричала и звала сама душа.

— Ки-ме-е-эр!

И в мгновение зал озарился ослепительным белым светом, будто в нем взошло солнце. Яркие лучи сплетались, вспыхивая и уплотняясь, и из пустоты возник белый конь, блистающий, сотканный из лучей света и тем не менее реальный. Выгнув дугой горделивую шею, неистово блестя лиловым глазом, он несся вперед, и его копыта выбивали снопы искр при каждом ударе. Сокращались мощные мышцы широкой груди, вынося шатуны длинных ног, все в нем ходило ходуном, мелькали копыта — он стремительно надвигался, исполненный силы.

Охваченные страхом, древним ужасом пешего перед мчащимся конем, гвардейцы с криками метнулись прочь. А Кимер вскочил на ноги и, как только конь поравнялся с ним, взвился вверх, прыгнув ему на холку.

Принц Мрака скорчился на троне, закрывая глаза от невыносимого света, от парализующего страха быть заживо растоптанным.

Конь оттолкнулся и мощным прыжком перескочил через трон, и вдруг в полете с громким звуком расправились и развернулись его белоснежные огромные крылья. Еще два-три скачка, передняя кромка крыла идет «восьмеркой», ловя ветер, и конь взмывает вверх.

Для него не существует преград; стены зала исчезают, залитые сиянием. Вместо потолка появляется бездонное синее небо, а в нем, как солнце, все выше и выше поднимается в заоблачную высь сияющий белый конь, уносясь в эфир света, купаясь в пространстве неба…

Видение исчезает. Пол, потолок, стены возвращаются на место. Мерцающий красный свет заливает зал, чернота проступает везде. Темнеет, прорезанный черными трещинками, оникс. Наполняется мраком таусиный камень; багровые, красные, пурпурные, густо-фиолетовые сполохи играют в его глубине, словно весь пол залит кровью.