Демон - Варли Джон Герберт (Херберт) - Страница 38

Свой голос Робин услышала словно откуда-то издалека. Ей явилось краткое видение всех их троих, причем сверху: крупный, наполовину мохнатый мужчина; сильная женщина; крошечная, беспомощная, жалкая...

Мысль тут же прервалась.

— Мне приснился сон.

— О чем был этот сон?

— Об Адаме. — Улыбается. Розовый. Крошечные пальчики. Запах ее собственного молока и его мокрых пеленок. — О Габи. — Черная, шелушащаяся. Хрупкая кожа. Вытекший глаз. Сладковатый запах.

— Тебе снилась Габи?

— Она сидела рядом со мной. Помогала его принимать. Подняла его на руках — ужасного, окровавленного. Потом поцеловала меня, и я заплакала.

— Во сне?

— Да. — Робин помрачнела. — Нет. Она выглядела намного лучше. Совсем не обгоревшая.

— Во сне?

— Нет. Да... Не помню, как проснулась. Помню, что сразу после сна опять задремала. Адам сосал грудь.

— Что сказала Габи?

— Сказала, что я должна найти в своем сердце желание его сохранить. Сказала, что мир будет уничтожен. Земля, Ковен... может статься, и Гея. Сказала, Адам очень важен. Я должна была привезти его сюда. Сказала, что Крис его отец. А я в ответ сказала, что два непорочных зачатия — это уже слишком. Она сказала, все это проделала Гея. Гея воспользовалась магией, чтобы... чтобы часть Криса во мне осталась. Крошечные «капсулы времени» — так она их назвала. А потом Габи ушла.

— Исчезла? Робин удивилась:

— Нет, просто вышла за дверь.

Некоторое время Сирокко молчала, но Робин не беспокоилась. Она ждала новых вопросов. Вместо этого давление руки Сирокко на ее макушку исчезло, затем снова вернулось. Но на сей раз это была не ладонь, а сжатый кулак. Касание было легким, но Робин показалось, что она различает своей макушкой все выпуклости и впадины. Послышался тоненький голосок:

— Оставь меня, ты, сука драная.

Робин никогда не слышала, чтобы кто-то так обращался к Сирокко. Еще какое-то время голосок продолжал в том же духе. Робин почувствовала, как кулак напрягается, и голосок перешел на писк.

— Ты, ведро с блевотиной, вот доложу о тебе твоему долбаному начальству. Протрахаю твои большие мохнатые уши, а у меня, между прочим, сифилис. Да что там сифилис! У меня такое, чему еще и названия не придумали. Да я тебе...

Снова сжатие — и еще более пронзительный писк.

— Приказываю тебе говорить, — велела Сирокко. Робин молчала. Почему-то она поняла, что команда адресована не ей.

— Гея будет ссать керосином и срать напалмом, когда услышит...

— Говори!

— Свои права я знаю. И требую АДВОКА-А-ТА! Я требую...

— Го-во-ри!

— А-а-а! А-а! Ладно, ладно, ладно, я буду говорить!

— Есть ли рука Геи на этом ребенке? Приказываю тебе отвечать.

— Не могу, не могу, не знаю... знаю... думаю, может быть...

— Говори!

— Нет, нет, нет! Гея давным-давно ее коснулась. Гея знает, что она здесь. Гея спланировала семью ребенка, но их не касалась. Руки Геи на этом ребенке нет.

И вдруг рука Сирокко также оставила макушку Робин. Та села, чувствуя отчего-то, что громадная тяжесть снята с ее головы.

— Теперь, Робин, можешь подняться. Медленно и спокойно. Все в порядке.

И Робин действительно поднялась. Чувствуя себя обновленной, она перевела дыхание, снова поморгала и огляделась. Сирокко убирала в рюкзак какую-то банку. В одной руке она держала до боли знакомый Робин предмет — старый кольт 45-го калибра. Затем Сирокко передала пистолет владелице. Робин повертела его в руках. Предохранитель был снят. Снова его защелкнув, Робин подняла глаза:

— Это мой пистолет.

— Я забрал его до того, как Сирокко тебя разбудила, — объяснил Крис.

— А там что такое? — Робин указала на рюкзак.

— Мой демон. — Сирокко сверлила Робин глазами. — Можешь хранить тайну?

Робин долго не отводила глаз от Феи, затем наконец кивнула:

— Если пожелаешь.

Сирокко тоже кивнула и немного расслабилась.

— Многого я тебе не скажу. Просто это следовало проделать. Обычно я применяла другой метод. Он не так надежен и далеко не так прост. — В глазах у нее на мгновение мелькнула жуткая боль. Она отвернулась, затем снова повернулась к Робин. — Как-нибудь расспроси об этом Конела. Но только дождись, пока он хорошенько напьется.

— Ты думала, я шпионю для Геи?

— Я обязана была предположить, что такое возможно. Разве ты сама могла быть уверена в обратном?

Робин уже собиралась испустить негодующее «конечно могла», ко вовремя остановилась. И вспомнила про «капсулы времени», про девственные зачатия. Гея давным-давно ее коснулась. Гея спланировала ее семью.

— Неужели ей все-все доступно?

— Ей очень хотелось бы тебя в этом убедить. Впрочем — да, почти все. Пока что ты даже понятия не имеешь, как скверно это бывает.

— И ты бы меня убила?

— Да.

Робин подумала, что ей полагается обозлиться, но почему-то не обозлилась. Наоборот — ее охватил странный покой. Ведь если бы Гея и впрямь вложила в ее тело какую-то хитрую ловушку, то лучше тогда не жить.

— А как насчет Искры? — вдруг спросила она.

— Ну вот, ты уже начинаешь проявлять полезную паранойю, — кивая, похвалила Сирокко. — Хотя до меня тебе еще далеко. Искру я уже проверила несколько часов назад. Я подумала, что будет уместно — учитывая ее темперамент, — чтобы она этого не помнила. Я велела ей забыть, и она забыла.

— А Адам?

— Невинен как дитя, — с улыбкой ответил Крис. Робин улыбнулась в ответ, припомнив, как тепло относились они друг к другу много лет назад. Она даже готова была простить ему его шерсть — пусть даже на время. Затем она впервые оглядела окрестности и нахмурилась.

— Что это за место? — спросила она.

— Источник молодости, — ответила Сирокко.

Некогда в Гее было двенадцать источников. Затем тот, что в Океане, пропал во время Бунта. Тот, что в Тейе, ушел глубоко под лед, а источники в Мнемосине и Тефиде скрылись в толще песка. Из оставшихся восьми семь были резко перекрыты в один и тот же день двадцать лет назад — в тот самый день, что увидел смерть первого воплощения Геи и дождь соборов с небес.

Но над Дионисом Гея была не властна, ибо центральный мозг этого региона был мертв. Гея никак не могла повлиять на эти земли — ни по-хорошему, ни по-плохому. Она лишь могла послать сюда свое воинство и превратить Беллинзону в кромешный ад, но более тонкие функции под поверхностью оказывались ей недоступны.