Третий пол: Судьбы пасынков природы - Белкин Арон Исаакович - Страница 79

Гомосексуалы страдают психическими, как и любыми другими болезнями с той же частотой и по тем же причинам, что и основная масса населения любой страны. Наблюдал Блох многочисленные случаи нервозности и неврастении, развивающиеся из первоначально здорового состояния. Но это не причина – это скорее следствие «борьбы за существование, горького опыта, к которому приводит жизнь не по шаблону». А большинство настоящих гомосексуалистов совершенно здорово, не подвержено никакому наследственному предрасположению, нормально телесно и психически.

С особым торжеством цитирует Блох еще одного известного медика, который активнее всех отстаивал гипотезу дегенеративности, вырождения, а теперь во всеуслышание от нее отрекся, – Крафт-Эбинга:

«Что противоестественное половое восприятие само по себе не может быть рассматриваемо как психическое вырождение или даже болезнь, явствует хотя бы из того, что оно нередко бывает даже связано с умственным превосходством. Пример такого рода дают люди всех национальностей, заведомо отличающиеся противоестественными половыми наклонностями, и все же представляющие собою гордость нации: среди них можно встретить лучших писателей, поэтов, художников, полководцев и государственных деятелей.

Другим доказательством того, что противоестественное половое чувство может быть не болезнью и не преступной приверженностью к безнравственному, служит то, что оно в состоянии развить все благородные душевные эмоции, которые вызываются возвышенной гетеросексуальной любовью, – великодушие, самопожертвование, любовь к человечеству, художественный вкус, творчество и т. п., равно как и все страсти и ошибки двуполой любви (ревность, самоубийство, убийство, несчастная любовь с ее гнетущим влиянием на душу и тело и т. д.)». А Блох спешит добавить к этому еще один важный аргумент: распространение гомосексуальности повсеместно и во все времена, ее независимость от культуры, то, что она встречается у диких народов, распространена в деревне, то есть далеко от современных больших городов с их сильным дегенеративным влиянием.

У Ивана Блоха сложилась собственная классификация гомосексуальности, основанная на очевидном для него несходстве разных типов. Наклонность эта (мы теперь говорим – влечение, но я сохраню стиль переводчиков книги на русский язык) может пробуждаться в разном возрасте и заявлять о себе с разной степенью настоятельности. В своей длительной экспедиции Блох встречал и немало людей, ведущих двойной образ жизни – не отказывающихся, другими словами, и от сексуальных контактов с противоположным полом. Поэтому Блох почувствовал необходимость отделить овец от козлищ. В одну группу, границы которой ему представлялись такими же определенными, как, допустим, границы между белой и черной расой, он включил истинных гомосексуалов. У этих людей, говорил он, влечение к своему полу носит врожденный, самобытный характер, оно связано с существом данной личности и поэтому управляет ее поведением в течении всей жизни, «от колыбели до гробовой доски», не нуждаясь ни в каких внешних возбудителях.

Этот набор признаков как бы намекал на существование особой человеческой породы (третьего пола?), самобытность которой следовало подчеркнуть и особым наименованием. Блоху нравилось называть мужчин урнингами, а женщин – урниндами. Эти определения восходят к античному культу Афродиты Урании, дочери Урана, которую Платон считал покровительницей однополой любви. Я проследил по тексту: к этим названиям Блох прибегает в тех случаях, когда ему хочется подчеркнуть свое сочувствие, сопереживание, полную лояльность к людям, которых природа в целях, ведомых ей одной, зачислила в третий пол.

Все остальные проявления гомосексуальности исследователь, не мудрствуя лукаво, зачислил в один общий разряд псевдо-гомосексуализма. Туда же попали у него и многочисленные пограничные варианты.

Блох чистосердечно признавался, что гомосексуальность является для него абсолютной загадкой. Почему она возникает? Вот семья, в которой растут пять мальчиков. Одни и те же родители, одна и та же обстановка, одни и те же подходы к воспитанию. Но при этом четверо сыновей идут, один за другим, обычным путем мужского развития, а про пятого родители, с их обширным опытом, уже с младенчества знают, что он «какой-то не такой». Необычный мальчик, не похожий ни какого из братьев! Это проявляется на всех этапах взросления, а к совершеннолетию приобретает совершенно законченный, приводящий родителей в отчаяние, вид: остальные четверо, как и положено, влюбляются, женятся, заводят семьи – этого влечет только к мужчинам. Он обрекает себя на вечное несчастье и позор, но сделать с этим ничего нельзя. От чего же это зависит?

Среди людей, послуживших Блоху объектом изучения, образовалась особенная, чрезвычайно интересная группа. В нее вошли судьи, практикующие врачи, в том числе и психиатры, естествоиспытатели и даже пожилые теологи, религиозные деятели. Все они были гомосексуалистами, видевшими проблему так, как можно ее видеть только изнутри. Но знания, опыт, профессиональная обостренность восприятия делали их одновременно и наблюдателями, экспертами. Никто из них не сумел подсказать исследователю ответ на мучавшую его загадку. Но благодаря общению с ними он смог сделать необычайно важный вывод, который вряд ли мог быть полностью осмыслен на тогдашнем уровне познания: а основе гомосексуальности лежит глубоко укорененный инстинкт. Мне трудно сказать, что конкретно подразумевал Блох под этим основополагающим понятием, но общее направление его мысли сомнений у меня не вызывает.

Следуя за ней, мы в плотную подходим к необходимости изменения сложившегося взгляда на человеческую природу, которая в действительности намного сложнее общепризнанной двуполой модели. В мире, состоящем из одних только женщин, мужчина показался бы извращенной, испорченной, неправильной женщиной (как и наоборот). Точно так же и здесь: представление об испорченности, извращенности связывается с гомосексуальностью потому, что для урнингов, вопреки прямым подсказкам природы, не выделено своего собственного места.

Сексологи, работавшие в начале века, остановились на стадии догадок и предчувствий. Они говорили о наследственности – но их робко сформулированные предположения полностью растворились в концепциях генетиков. Они упоминали инстинкты – но пальму первенства перехватил у них психоанализ. Они нащупывали связь между функциями организма и психическими проявлениями – но что имели при этом в виду, объяснила только эндокринология и психоэндокринология. Они были видными учеными в свое время, но на них давно уже не ссылаются, их не цитируют – разве что в случаях, когда требуется проследить эволюцию познания. Но главное, решающее слово произнесли все-таки они, когда в интересах научной истины и человеческой справедливости отказались рассматривать гомосексуальность сквозь призму органической патологии и морального уродства.

Мы же – я вновь возвращаюсь к своим студенческим временам – усердно впитывали взгляды, которые уже в начале века представлялись отжившими и неясными. В иных случаях, когда я пытаюсь определить время возникновения этих взглядов, приходится углубляться во тьму средних веков. Только там, где средневековые теоретики угадывали присутствие дьявола, нам мерещилось тлетворное влияние капиталистического окружения.

Как у всех нормальных студентов, у меня выработался селективный подход к содержанию учебных дисциплин: заниматься всерьез – если я считал, что для будущей работы это необходимо, – или спустя рукава, лишь бы произвести хорошее впечатление на экзаменатора. С таким прицелом изучал я и эту тему: сдать и забыть. Никак не мог предположить, что в дальнейшем мне это сможет пригодиться.

И каково же было мое изумление, когда по приезде а Иркутск я узнал, что «гомики», как я их непочтительно называл про себя, составляют у моих руководителей, И. В. Сумбаева и Н. В. Иванова, внушительный процент в общей массе больных!

Абстрактным теоретизированием мои учителя не занимались. Наверняка у них сложились свои, выношенные представления о том, что считать болезнью, как определить границу между заболеванием и перверзией, – но все это теряло актуальность, когда они видели перед собой живого, реального человека, нуждающегося в помощи. Какая, в конце концов, разница, к какому классу явлений относится то, что причиняет этому человеку страдание, лишает покоя, выбрасывает из жизни? Все, чем только располагает врач, его познания, опыт, интуиция, его внутренняя энергия, – все устремляется к единственной цели: снять с души пациента этот невыносимый груз.