Приданое для Царевны-лягушки - Васина Нина Степановна - Страница 16

– Укольчик, – повернулась она к Платону и изобразила ласковую улыбку.

И пока закатывала ему рукав рубашки, пока готовила все необходимое из коробочки, медсестра исподволь обшаривала глазами комнату, и в глазах этих были и любопытство, и затаенный, почти животный испуг попавшей в западню искушенной самочки – она почти поняла, что ловушка подстроена для странных и неизведанных игр. Платону было видно, как нервно двигаются ее тонкие ноздри, и он усмехнулся про себя: ничего тебе не унюхать, маленькая рысь, воздух здесь свежайший.

– Мне остаться у вас до завтра? – переложила на Платона право выбора медсестра, вскинув на него умело подкрашенные глаза.

– Спасибо, не надо. Мне уже лучше, сами видите, – он пошевелил пальцами правой руки и многозначительно добавил: – Коленотерапия – великая вещь.

Она кивнула с серьезным видом, достала из кармана халата салфетку, намочила ее из пузырька и с тщательностью вытерла с подбородка Платона запекшуюся кровь.

Мужчины дождались, пока медсестра выйдет. Платон отдал должное ее походке – девушка шла на носочках, стараясь не наступать на ковер тонкими каблуками, а Птах – ее чутью. Медсестричка за несколько секунд поняла предназначение комнаты и почти околдовалась ее роскошью и негой – она уходила неохотно и была слегка растеряна – ее, почти всегда повелевающую, абсолютно лишили власти.

– Так о чем мы говорили? – очнулся первым Птах.

– Об Интернете, – напомнил Платон и с благодарственным кивком принял от собеседника чашку с чаем.

– Интернет – ловушка для изгоев, – заметил Птах. – В дни нашей с вами молодости такой отравы не было и в помине. Информация добывалась в реальном поиске, разве это сравнится с клацанием по кнопкам? Взять, к примеру, вас, Платон Матвеевич. Думаете, мы начали изучать ваши жизненные пристрастия, когда узнали о делишках брата?

Платон промолчал.

– Гораздо, гораздо раньше, – Птах говорил с грустной улыбочкой, как будто ему было жаль потерянного на Платона времени.

– Когда? – спросил Платон, разогнул руку, уронив ватку на ковер, и стал рассматривать крошечную дырочку над голубой прожилкой вены.

– Как только вы при приеме на работу написали в анкете, что не женаты. И через три года – не женаты. И через пять. И ваши кратковременные сожительницы все выглядели нашкодившими школьницами. Высокая брюнеточка, помните?.. Я мог бы завести дело по заявлению родителей: малышка бросила институт на первом курсе, родители просили избавить их юную дочь от привязанности, мешающей комсомолке в учебе. Может быть, пришлось бы вас для острастки уволить – родители студенточки оказались весьма влиятельными людьми из науки, но...

– Я ушел по собственному желанию, – напомнил Платон. – Знаете, я подозревал, что вы специально держите в своем ведомстве людей с...– Платон задумался, – с отклонениями, что ли, чтобы иметь над ними в случае необходимости определенную власть.

– Что вы имеете в виду?

– Гаврилов из пятого отдела занимался боями без правил. Он ведь мог убить кого-нибудь в поединке. Да и у нас в бухгалтерии двое играли на бегах, а одна женщина вообще ездила каждую весну на Большую игру покеристов.

– Браво. Откуда вы узнали? – Птах поставил чашку на поднос и изобразил ленивое похлопывание в ладоши.

– Я – толстяк, располагающий к доверию, – пожал плечами Платон. – Это вы прислали мне девятнадцать лет назад те фотографии?

– Допустим, и что? Я тогда работал в отделе внутренних расследований, и Контора наша имела другое название. Я отвечал за моральный облик служащих. Я ждал, и вы попались. Девочке было пятнадцать лет. Как ее звали... Лукерья?.. Нет, дайте вспомнить...

– Прекратите.

– Хорошо, – легко согласился Птах.

– Нас ведь сейчас кто-то слушает, так?

– Пусть вас это не беспокоит. Я веду дело, я сейчас здесь, с вами.

– Ее звали Алевтина. Богуслав подобрал девчонку где-то у трех вокзалов, она сказала, что убежала из дома.

– Ох уж эти нежные беззащитные нимфетки, – притворно вздохнул Птах.

– Она знала? – отважно посмотрел Платон в глаза своему мучителю.

– Что? Девчонка? Конечно, нет. Никто не знал об этих фотографиях, как-нибудь при случае я вам поведаю удивительную историю, каким образом они попали ко мне. Скажу вам больше. Она исчезла. Совершенно бесследно. Даже я не нашел никаких следов, а уж я-то, сами понимаете... Вы могли бы сообразить, что я прислал вам анонимно эти фотографии именно потому, что никак не мог ее найти. Вы могли бы это понять, если бы знали специфику нашей работы, но вы были всего лишь бухгалтером.

– И братом Богуслава Омолова, – кивнул Платон.

– Вот именно, – кивнул Птах. – Спасибо за сотрудничество, Платон Матвеевич.

– Я почему-то все время ее вспоминаю, – заметил Платон, а сам крепко-крепко сжал веки, испугавшись, что расплачется и не сможет потом остановить слезы, по крайней мере из непослушного правого глаза они будут сочиться, пока тот не вытечет печалью и жалостью к девочке, которая когда-то с выражением блаженства на лице пила его дыхание.

– Вы справились с важным заданием.

– Она сказала мне, что ей восемнадцать, – не слышит Платон.

– Правда, полгорода видело вашу машину и вас, размахивающего пистолетом в открытом «Шевроле», но это уже детали.

– Что вы сказали? – очнулся Платон.

– Я сказал, что вы отлично справились с важным заданием. Теперь каждый второй житель Ялты может присягнуть, что видел, как убийца стрелял в бандита Пончика из открытого автомобиля на большой скорости. И вы подумайте – попал в глаз!

– Это полный бред! – дернулся Платон. – Я был последним дураком, что согласился на эту вашу аферу, но попасть в глаз?.. Это правда? Как такое возможно?

– Снайпер, – коротко ответил Птах, развалился на лежанке и стал подсовывать себе под голову и под спину подушечки.

– Да хоть вы не говорите мне этого слова, я больше не могу его слышать, это же... – Платон вдруг запнулся и внимательно посмотрел на Колю Птаха. – Вы хотите сказать, что там был настоящий снайпер?

– Конечно, – кивнул тот и потянулся к деревянной резьбе.

– Не трогайте руками! На дереве потом остается жирный след! – Платон подкатился по коврам к лежанке и всмотрелся в лицо Птаха. Тот уже больше не казался ему веселым старичком. – Собачка с собачкой, бык с коровкой, а вот тут недоработка – осел трахает женщину, – Коля Птах показал пальцем, предельно близко подведя его к резьбе.

Платон выдержал эту его выходку, потому что был занят обдумыванием обстоятельств убийства бандита на террасе гостиницы.

– Значит, я выстрелил, и в этот момент...

– Через полторы секунды, – уточнил Птах. – Никак было не разобрать, когда же вы станете стрелять. Вы размахивали пистолетом, кричали и совсем не целились, понимаете? Мои люди даже стали беспокоиться, не спугнете ли вы своим поведением Пончика.

– И ваши люди вот так запросто прикончили человека? – шепотом спросил Платон.

– Очнитесь, Платон Матвеевич! Он третий год в розыске. Если бы не ваши племянники, мы бы его в жизни не нашли.

– Но раз вы его пристрелили, значит, уже знали, где он? – ничего не понимал Платон. – Почему не арестовали?

– Где? На Украине?

– Не выкручивайтесь! – возмутился Платон. – Как говорят мои племянники – не надо базара о границе!

– Никакого базара! – кивнул Птах. – Операция была проведена совместными силами русских и украинских спецслужб. А ваш покорный слуга получил денежное вознаграждение за сведения о местонахождении разыскиваемого преступника. А то, что преступник был нечаянно убит при проведении операции...

– Нет, вы не выкручивайтесь, я знаю, почему вы его не арестовали, а застрелили, да еще в глаз! – откатился Платон и погрозил Птаху пальцем еще не совсем хорошо слушающейся правой руки. – Чтобы утвердить в умах моих дебилов племянников, что я киллер! Авторитет! А зачем, спрашивается, вам это нужно? Чтобы они мне доверяли безоговорочно и слушались во всем!

Коля Птах смотрел на Платона спокойно, с хитринкой в глазах.