Женщина— апельсин - Васина Нина Степановна - Страница 55

И тогда началось. Все повскакивали со своих мест и заорали дружно и громко. Одна из женщин, пронзительно визжа, отбивалась руками от чего-то невидимого, несколько мужчин вскочили на стол. Растерянные телохранители, стоящие сзади Феди, словно очнулись, подбежали к креслу и старались не подпустить никого близко. Они растопыривали руки, не в силах отвести взгляд от головы Феди. Кровь перестала течь. Обрывки кожи и вывороченные мышцы висели наружу. Больше всего телохранителей поразила торчащая бледно-желтая трубка, похожая на гусиное горло, только побольше. В этот момент Федя поднял руки, висевшие врастопырку вниз, и засунул их за подтяжки под пиджаком — жест, обозначающий у него обычно удовольствие и покой.

— «Скорую»! — заорали громко видевшие это. — Он еще жив! «Скорую»!

Бросившиеся к дверям зала гости обнаружили эти двери закрытыми. Когда закричали «скорую», все неуверенно повернулись к столам. «Труп» Феди равномерно задергался, словно кто-то его пощекотал. Заколыхался большой живот с подозрительными утробными звуками. Развороченная голова зашевелилась.

— Боже, прости нас и сохрани!.. — прошептал кто-то в наступившей тишине, и в этот момент погас свет.

Минуты две ошалевшие гости метались между столов, сшибая все по пути. Когда свет зажегся, целый и невредимый именинник, страшно довольный и гордый, стоял, все так же засунув руки за подтяжки. Перед ним на тарелке лежало кровавое месиво, изображавшее только что часть его головы после взрыва. Федя оглядел совершенно разоренный зал, бледные и безумные лица гостей. Многие женщины и несколько мужчин лежали на полу недвижимо.

— Сюрприз! — радостно и громко сказал Федя.

Те женщины, которые еще оставались на ногах, упали на пол, словно по команде.

Ошалевших гостей выпроваживали в соседний зал, где посередине комнаты стоял стол, стулья были расставлены по стенам и у окон, в углу на небольшом постаменте играл струнный оркестр, а на столе светился множеством свечей огромный торт. Гостей рассадили. Поскольку ни одного официанта в большом зале во время «убийства» Феди не было, никто из обслуги не понимал, что такого могло произойти на праздничном обеде необычного, что так шарахнуло по всем гостям, и что это за блюдо ел именинник, странные остатки которого приходили посмотреть из кухни все по очереди.

Через час гости стали приходить в себя. Перепуганный администратор с ужасом услышал, что кончается спиртное. Такое не могло прийти ему в голову, поскольку, кроме праздничного заказа, в ресторане имелся еще, как минимум, трехдневный запас. И тем не менее все было выпито. Администратор не поверил. Он сходил в подсобку, потом вышел в зал, осмотрел оплывший торт. Гости показались ему несколько нервными, очень громко разговаривающими, некоторые лежали вповалку, но ничего необычного. Разве что очередь в туалеты?

«Этого не может быть, просто не может быть, — успокаивал себя администратор, набирая дрожащей рукой номер телефона, чтобы срочно вызвать своего шофера с фургоном. — Так опозориться!»

— Где Макс? — Федя ходил от одной группы гостей к другой. — Где он, голубчик? Ну, угодил. Угодил!

— Немного странно, вам не кажется? — Перед Федей стоял пошатывающийся гость с огненным румянцем на скулах. — Как-то даже жестоко! Я в смысле этого вашего сюрприза.

— Жестоко было бы, если бы я еще с полчаса так полежал, залитый кровью! Вы бы все оклемались и начали бы говорить! Во-о-от это было бы интересно и по, отношению к вам впоследствии очень даже жестоко! Не выдержал, заржал. Я всегда так. От неожиданности могу больно сделать, а специально — нет. Макс, где ты, душа моя?

— Он такие обеды не любит, вы же знаете, — сказал кто-то доверительно в ухо Феде. — Он в кухне всех перепугал, стал сырое мясо жрать, исплевался весь, изругался, кричал, что говядина мороженая. И потом, ему же было совсем не интересно, он все знал.

— Озолочу! — кричал Федя, расплакавшись от избытка чувств. — Угодил! И этого, киношника, пусть только скажет, что ему нужно! Сей момент. И вообще, он мне нужен, беру к себе! Где киношник?!

Феде объяснили, что на банкете только свои.

В концертном зале выступала голая дива с огромным удавом. Потом еще две танцовщицы с отменными формами. Девушек предупредили заранее, что приставучих гостей больно не отшивать, пожелания выполнять, для чего были выделены несколько вполне уютных уголков. Но такой всеобщей инфантильности они не встречали никогда в жизни, даже когда выступали на нудистском пляже в Лос-Анджелесе на фестивале сексуальных меньшинств. Расслабившиеся мужчины таращились на них несколько минут, потом, как по команде, зажимая рот рукой, опрометью выскакивали из зала. Либо засыпали беспробудно и мгновенно, как только садились в кресло. Их утаскивали, приходили другие — то же самое: либо мгновенный сон, либо рвотные конвульсии.

— Это не работа, а сплошной онанизм! — не выдержала наконец одна из них. — Чем они так оттянулись, черт бы их побрал?

Обычно подобные мероприятия редко оканчиваются раньше трех-четырех ночи, да и то некоторые гости еще просят подбросить их с девочками в ближайший ночной клуб. Ошалевшие официанты и испуганный администратор наблюдали, как почтенных гостей выволакивали к машинам уже к двенадцати ночи крепкие свеженькие мальчики, приехавшие специально для этого. Всем отъезжающим на прощание вручали подарок. Это были несколько фотографий, на которых гость мог бы узнать себя, когда протрезвеет, в этой изменившейся, перекошенной от ужаса физиономии. Некоторые лица, правда, были просто как бы заморожены. Ничего не выражающие, они все равно пугали своей неподвижностью и застывшими чертами. Несколько женских лиц были с улыбочкой, немного ехидной и вызывающей: «Знаем, мол, ваши штучки, нас не проведешь!» Но в основном — вытаращенные глаза, приоткрытые рты, где-то заслонившиеся руками головы. На одной фотографии, обязательной для всех, Федя был запечатлен во всей красе смертельной иллюзии, с развороченным горлом, отвалившейся челюстью, залитый кровью и забрызганный мозгами. К фотографиям прилагались дорогие зажигалки мужчинам и крошечные зеркальца-амулеты в золотой оправе — женщинам.