Женщина— апельсин - Васина Нина Степановна - Страница 64

Ева ошарашенно смотрела на себя в зеркало в маленькой и захламленной ванной. Потом помыла руки и тихо вышла. Из коридора была видна кухня, маленькая женщина стояла спиной к Еве и хлопотала у плиты. Ева пошла, стараясь ступать неслышно, в комнату. Комната была вся в салфеточках, маленьких декоративных вазочках с искусственными цветами, в плетеных кашпо, отовсюду свешивались разнообразные зеленые растения, весь подоконник был уставлен кактусами в горшочках. Из комнаты вела еще одна дверь, там, вероятно, была смежная комната. И оттуда раздавались странные звуки, как будто кто-то через одинаковые промежутки времени спускал большой и хорошо надутый резиновый матрац. Ева подошла посмотреть.

Волков сидел на небольшом коврике на полу, голый по пояс, подогнув под себя ноги и положив руки на колени. Лицо его было поднято кверху, глаза закрыты. Он равномерно вдыхал и выдыхал воздух, шумно и глубоко. Потом он закрыл лицо ладонями, провел ими, словно смывая что-то с лица, и открыл глаза. Несколько секунд он смотрел на Еву неподвижным взглядом. Потом взгляд его стал осмысленным и вдруг испугал Еву мгновенно появившейся ненавистью.

— Привет, — сказала Ева. — Я так подумала, что ты не задержишься на работе, а у меня важное дело и времени мало…

Волков сидел не шевелясь и не моргая. Потом мышцы на его груди и животе пришли в движение, равномерной рябью сверху вниз.

— Это действительно ты? — спросил Волков. — Или мне мерещится?

— Я только что из СИЗО. Слушай, а можно мне разуться, а то твоя мама…

Волков, не выпрямляясь, подполз по полу к Еве и взял ее ногу за щиколотку. Ева подняла ногу, он расстегнул застежку и очень осторожно снял ее ботинок на небольшом каблуке. Потом посмотрел на нее снизу с таким собачьим страданием во взгляде, что Ева быстро наклонилась и стащила второй ботинок сама. Волков встал, взял ее ботинки и вышел из комнаты. Ева оглянулась. Комната была небольшой и почти пустой. Спал Волков на узком и тощем матрасе на полу, несколько ковриков заменяли, вероятно, стулья. В углу на тумбочке стоял дорогой телевизор, а рядом отменная музыкальная техника. На стене висел плакат в полпростыни с огромными красными иероглифами на белом фоне.

Эта комната испугала Еву. У нее еще была надежда, что меркантильная дурь Волкова со временем пройдет. Но комната говорила, что перед ней человек цельный, хорошо понимающий, что ему надо в жизни. Ева поздравила сама себя с затеянной игрой в дело Курина: перед Волковым нельзя раскрываться, а если судьба его пропустит по профессиональной лестнице вверх, таким, как Ева, придется просто уйти из органов.

Ева вышла в большую комнату и с удовольствием уселась на диван у круглого стола с вышитой скатертью под большим круглым абажуром. Тикали неспешно и уютно старинные ходики. Волков принес чай.

— Я говорила только что с Куриным, дело у него, конечно, гиблое. Я думаю, надо помочь человеку.

— А я что говорил! — Волков стал есть жадно, у рта краснело варенье.

— Понимаешь, Волков… — Ева все еще не была уверена, что поступает правильно, поэтому медлила. — Дело такое…

— Ладно, ты у нас принципиальная и ответственная, давай я скажу, что надо с этим Куриным делать, а ты головой кивай, на всякий случай. Ну, например, можно раскопать много интересного частным образом на его руководителей и подоить их немного. Но это под вопросом, вдруг разнервничаются. Еще, например, можно помочь Курину выйти на волю, тут финансовая выгода сразу и наверняка, а его потом пришьют свои, и все.

— Считай, что я киваю, — сказала Ева, глядя внимательно Волкову в лицо.

— Не смотри на меня так, меня это раздражает. Значит, что делаем? Будем вести его на освобождение под залог или на побег?

— Побег, — сказала Ева чуть слышно.

— Вот и ладушки. — Волков, довольный, прижмурился по-кошачьи. — А у меня к тебе пара вопросиков назрела, так сказать, по-дружески побеседуем. Мне тут Гнатюк показал результаты обследования у психолога. Плохие результаты, скажем прямо, никудышные… Получается, что я — тип крайне неуравновешенный, с комплексами и вообще не на своем месте.

— А… это, — Ева слегка улыбнулась, — психолог сработала… Она ничего, профессионал, меня сразу раскусила. Я профессионально опасна, знаешь?

— Да я ведь к чему веду. Она использовала в своей докладной некоторые факты. Вроде как вы друзья с ней?

— Да, она мне симпатична, и что с того? Волков, спроси прямо.

— Она написала о несоответствии природы… как же там… природы моих увлечений восточными единоборствами и выбранной профессии. Вроде как получается, что, имея профессиональные навыки в одном, я не должен работать в другом. Я должен быть абсолютно неагрессивен.

— Ты не можешь сознательно применять свои навыки для нападения и вообще нападать первым, это имеется в виду?

— Да, а в силу профессиональной необходимости мне нужно иногда применять силу, потом она намекнула на отклонения… короче, она написала, что у меня должны быть в этой связи некоторые отклонения, например трупобоязнь или неоправданная жестокость. Вот я и подумал.

— Что я рассказала про морг? Нет, Волков, такие темы мы с ней на досуге не обсуждаем. У нас есть о чем еще поговорить. Просто она профессионал, поверь в это, и все.

Волков смотрел пристально, не мигая. Верхняя губа у него приподнималась, когда он забывался. Ева чувствовала, что он не верит, ищет в ее лице малейший намек на насмешку или жалость. Она вздохнула и посмотрела на него грустно-грустно.

Однажды утром, разглядывая сквозь кружевную занавеску бледный октябрьский день, Стас подумал, что умирает. У него отекли руки и ноги, дышать стало тяжело, живот раздуло.

Наталья, стоя над Стасом и откинув толстое одеяло, смотрела на него жалостливо, называла «лапушкой», обещала баньку.

Стас выполз из кровати с трудом, натянул махровый халат, посмотрел в окно, как дымит небольшой бревенчатый домик неподалеку.

— Мне плохо, — сказал он тоскливо.

Наталья велела охраннику отнести Стаса в баньку, что тот и сделал, перекинув его через плечо. Стас охал и постанывал. В баньке его положили на лавку. Закрывая глаза, Стас начинал плыть в пространстве — так у него бывало от некоторых слабых наркотиков. Он услышал, как кто-то задирает халат и проводит ласково по ягодицам.