Дикое поле - Веденеев Василий Владимирович - Страница 88

Больше не раздумывая, он погнал коня не на юг, а на север. И как будто чудо — жеребец стал послушен, по пути попалась баба с полными ведрами на коромысле, а это сулило удачу. И даже дождь миновал его стороной. На сердце полегчало. Яровитов приободрился, лихо заломил шапку и подумал, что скоро обнимет свою ненаглядную, будет целовать ее точеную шею, высокую грудь, белые плечи, а потом подхватит на руки и понесет на широкую кровать…

Макар не знал, что, повернув коня на север, он избежал верной смерти. По дороге на юг, в нескольких верстах от Москвы, укрывшись среди густых зарослей, его до рассвета ждала засада. Хмурые мужики всю ночь мокли под дождем, проклиная погоду и запропастившегося Яровитова, а утром выставили у дороги караульщиков и спрятались в сыром овраге. Их терпение было неистощимо: засада готовилась ждать до тех пор, пока не появится гонец…

Из жарких объятий вдовушки Яровитов вырвался только на рассвете. Отдохнувший конь резво принял с места. Прощальный взмах руки — и вот уже остались за пригорком сельцо и стройная фигурка у ворот. А Макар повернул не на юг, а на юго-восток, чтобы объехать Москву стороной: опасался встретить кого-нибудь из знакомых. Лучше сделать крюк, тем более он дал себе обещание наверстать упущенное время в дороге. Скакать глухими тропами через дремучие леса и переходить вброд реки он не боялся: за поясом заряженные пистолеты, а на боку — острая сабля. Вперед, пусть ветер свистит в ушах и развевается грива скакуна. И Макар пустился прямиком через поля, раскинувшиеся вокруг убогих деревенек. Пока конь не устал, пока всадник не свалился с седла, только вперед! На часок он сделал привал на лесной полянке, пустил жеребца пощипать сочной травы, а сам провалился в сон, потом снова прыгнул в седло — и вперед, вперед!

Заночевал он в лесу. Развел небольшой костер, сварил в маленьком походном котелке похлебку, перекусил и улегся спать. Постелью служил кафтан, подушкой — седло. А на рассвете снова в путь. Рязань Яровитов тоже объехал стороной, держась подальше от торного шляха. Он не знал, что, бросив вызов времени, он смело бросил вызов судьбе…

Засада ждала гонца три дня, и только убедившись, что дальше ждать напрасно, хмурые всадники исчезли, словно растворились в сыром предутреннем тумане, оставив лишь неясные следы на мокрой от росы траве да черную проплешину кострища на дне овражка…

Вторая засада ждала Макара за Рязанью. Разбившись на пятерки, два десятка человек перекрыли все дороги и тропинки на юг, но гонец как в воду канул. И как бы узнать, на дно какого омута нужно нырнуть, чтобы отыскать его след? Пришлось и этим возвращаться несолоно хлебавши…

А Яровитов упрямо гнал коня на юго-восток. Лишь отмахав больше сотни верст за Рязанью, он повернул на юг, даже не догадываясь, какой опасности избежал. Вскоре он уже стучался в ворота монастырской обители отца Зосимы. Пока собирались в дорогу старшие отроки, назначенные игуменом для охраны гонца в Диком поле, Макар успел перекусить и отдохнуть. Не прошло и нескольких часов, как он уже вновь был в седле и скакал через степь к Азову. Время отступило перед неутомимостью резвого коня и упорством всадника, а судьба решила сберечь удальца для новых испытаний…

Паршин принял Макара ласково. Под вечер тайком провел в город и спрятал в задних комнатах своего дома. Целыми днями есаул был занят делами, а ночами вел долгие беседы с Яровитовым. И каждый вечер Макар встречал его одним и тем же вопросом:

— Когда?

Федор в ответ улыбался и просил еще повременить. Струг и надежные гребцы готовы, но есаул ждал ненастья: слишком ярко сияла в безоблачном небе луна, заливая серебряным светом Дон, степь и море. Наконец в один из дней рыба вдруг перестала клевать, и даже самые искусные рыбаки вернулись без улова. На следующее утро солнце взошло в зловещей багровой мгле, а к полудню черные облака почти коснулись земли, задул резкий ветер и полились томительные, нагоняющие сон дожди.

— Пора, — сказал Паршин. — Сегодня!

Ближе к полуночи закутанного в турецкую войлочную накидку Макара привезли на берег Дона. Прощание было коротким: есаул стиснул плечи гонца и легонько подтолкнул его к стругу. Яровитов шагнул через борт, и суденышко тут же отчалило. Пелена дождя быстро скрыла мерцающие огни города, и вскоре струг качнула первая морская волна. Еще до утра они вышли из полосы затяжных дождей. Казаки подняли парус и сильнее налегли на весла. От спин гребцов поднимался пар, их лица раскраснелись, мозолистые ладони уверенно лежали на вальках. Устроившись на носу, Макар смотрел на бесконечную череду волн и размышлял о том, что ждет его на крымском берегу.

Размышления были грустными. Ступив на землю орды, он сможет рассчитывать только на себя — никто не протянет ему руку помощи, не даст совета, не укроет в случае опасности. А струг уйдет и больше не вернется, один Бог знает, когда может наступить день и час новой встречи гонца с казаками. Нельзя заставлять многих людей рисковать понапрасну, вновь и вновь подходить к вражеским берегам, чтобы подобрать смельчака.

Крыма достигли на следующую ночь. Не опуская паруса, подошли поближе к берегу, и Яровитов, держась руками за весло, соскользнул за борт. Его одежда и пожитки были увязаны в котомку и примотаны кушаком к голове. На теле остался только подаренный Бухвостовым пояс с золотом. Как только он выпустил весло, струг развернулся и быстро потерялся среди волн. Тяжелый пояс с золотом мешал плыть, но Макар упрямо выплевывал соленую воду и выгребал туда, где смутно серела полоска каменистого пляжа.

Почувствовав под ногами твердое дно, он встал и по грудь в воде медленно побрел к берегу. Выбрался на сушу, перекрестился и стал бегать, стараясь быстрее обсохнуть и согреться, — холодный ветерок быстро остужал разгоряченное тело, а подхватить простуду для тайного гонца — непозволительная роскошь.

Макар вынул из котомки кусок грубой шерстяной ткани, растерся им и начал одеваться. Голову ему выбрили еще в Азове, и теперь он намотал на нее засаленную чалму. Потом натянул ветхую рубаху и драные штаны, сверху накинул дырявый халат и подпоясался старым кушаком. Закинул за плечи котомку и вскарабкался на откос. Отыскал чуть приметную тропинку и быстро пошел по ней, надеясь до наступления утра найти хоть какое-то убежище.

Рассвет застал Яровитова в лесу. Забравшись в заросли, он немного вздремнул, чтобы восстановить силы. Проснувшись, пожевал хлеба с овечьим сыром и расстелил на траве полотняную тряпицу, на которой была грубо нарисована карта. Непосвященному человеку она показалась бы дурацкой головоломкой из прямых и волнистых линий, разбросанных в беспорядке кружочков и крестиков, треугольников и квадратов. Но для Макара смысл этих значков был прост и ясен. Сложнее определить, где он сейчас находится, чтобы двигаться дальше, ориентируясь по карте. А для этого нужно выбраться из леса и выйти к жилью, к людям.

Гонец развязал котомку, достал из нее маленькое зеркальце и несколько склянок, расставил их перед собой и вновь запустил руку в мешок. Ага, вот она! Макар встряхнул красную шапку, отороченную мехом степной лисы. В пробившемся через листву луче солнца зеленым огнем полыхнули камушки, вставленные вместо глаз хищницы. Кажется, морское путешествие шапке не повредило. Прекрасно. А где письмо?

Пошарив в котомке, он нащупал залитый воском шарик: это его верительная грамота и пусть слабый, но хоть какой-то гарант неприкосновенности. Будем надеяться, что послание сына окажет должное воздействие на старого мурзу. Плохо, если отцовские чувства для него ничего не значат, тогда вся затея обречена на неудачу, а за голову гонца не дадут и ломаного гроша. Однако лучше не думать о плохом, чтобы заранее не накликать беду — она и так здесь подстерегает повсюду.

Последним из котомки появился узкий обоюдоострый кинжал в кожаных ножнах. Яровитов спрятал его под халатом и начал придирчиво разглядывать свое лицо в зеркальце. Как шкодливый мальчишка, он морщил нос, надувал щеки, скалил зубы и щурился, словно дразня свое отражение. Наконец открыл баночки и привычными движениями стал наносить на лицо грим. Вскоре у него под глазами залегли глубокие тени, щеки стали казаться морщинистыми и запавшими, а лицо приобрело нездоровый землистый оттенок. Брови, усы и борода потемнели, в них появилась седина. Закончив с лицом, Яровитов занялся руками и через несколько минут превратился в старого побирушку, живущего подаянием правоверных.