Элингтонское наследство - Вентворт Патриция - Страница 13

Закончив укладывать чемодан, Дженни увидела маленькую Библию, принадлежавшую ее матери. С ней Дженни расстаться никак не могла. Маленькая книжица скрылась под пижамой. Дженни закрыла чемодан и положила его на стул у окна. Как быть с выходными туфлями? Их придется оставить, так же как и две другие пары — обычные туфли и уличные. Нет, эти две пары надо взять. Вдруг промокнут ноги и даже не во что будет переобуться. Дженни завернула их в бумагу, уложила, почувствовав себя более защищенной. Но даже в этот момент ее не покидала горькая досада из-за того, что придется оставить пару атласных маленьких туфелек, в которых она была в тот вечер. Конечно, их брать ни к чему… Совсем ни к чему!

Решено! Но это самые красивые туфли, из тех, что у нее были, и, возможно, она никогда их больше не увидит.

Эти туфли достались ей от Хизер Петерсон, а та, в свою очередь, получила их от своей кузины, но обнаружила, что они ей чудовищно малы и она не сможет их носить, иначе рискует стать инвалидом.

Дженни держала туфли в руке. Они были такие красивые и, должно быть, дорогие! Кузина Хизер Петерсон была богата и купила эти туфли в Париже. Они были великолепной формы, изумительно сидели на ноге и к тому же их украшал маленький бриллиант, помещенный так искусно, что нога казалась меньше. Дженни понимала, что брать их с собой глупо. Нельзя потакать своим капризам! Побег — дело серьезное, нельзя переживать по поводу каких-то туфель, пусть даже и очень красивых, пусть даже у тебя никогда больше не будет такой прелести… Дженни поставила туфли в большой шкаф и решительно закрыла дверь.

Время тянулось медленно. Дженни уже была готова двинуться в путь. Она не знала, куда идти, но понимала, что уходить нужно дождавшись удобного момента. В полночь все звуки в комнатах прекратились. Дом совсем затих. Это был старинный дом — самое начало семнадцатого века. Мысли Дженни невольно переключились на его историю.

Красивый молодой человек когда-то построил этот дом для своей прелестной жены. Ричард Форбс и его жена Джейн…

Дженни всегда хотелось знать, называли ее этим именем или оно было, как и ее собственное имя, превращено в Дженни. Ей нравилось так думать, хотя ее собственное полное имя было не Джейн, а Дженнифер. Тем не менее устанавливалась какая-то связь. Ричард Форбс и Джейн были ее предками. Их портреты висели на почетном месте в холле.

Их сын и его жена на портретах, написанных спустя полстолетия, выглядели старыми в сравнении с ослепительно юными родителями. Портретов было много. Некоторые из них написаны известными художниками. У Дженни сильно забилось сердце, когда представила себе, что она не найденыш, не внебрачный ребенок, а законная наследница всех этих древних Форбсов. Она должна была уйти, но что-то в душе ее говорило: «Я вернусь!» И она верила: ее внутренний голос говорил правду. Она еще вернется!

Дженни выключила свет и решила ждать в темноте. Очевидно, она все-таки задремала, потому что, вздрогнув, проснулась. Стало заметно холоднее. Дженни зажгла свет и посмотрела на свои часы. Она не носила их открыто, потому что часы были семейной реликвией: подарок отца ее матери. Во всяком случае, так сказала Гарсти, хотя каким образом Гарсти это узнала, Дженни понять не могла.

Ими уже давно не пользовались, но и спустя столько лет, они с безукоризненной точностью показывали время. Часы были на длинной и тонкой золотой цепочке.

Дженни открыла ящик комода и вынула приготовленные заранее вещи: перчатки, черную шляпку и сверток с двумя парами туфель. Она надела шляпку и положила перчатки в карман темно-лилового пальто, которое тоже уже вынула из шкафа. Наверное, в нем будет жарковато, оно слишком плотное для этого времени года, но неизвестно, какая погода будет дальше. А пальто совсем хорошее, куплено прошлой зимой. Она помнит, как они с Гарсти покупали его во время январской распродажи. Оно стоило больше чем Дженни собиралась потратить, но Гарсти ее уговорила: «Оно послужит тебе много лет, и ты всегда будешь в нем хорошо выглядеть».

Дженни взяла сумочку и посмотрела на стул у окна, где лежал чемодан, накрытый стеганым покрывалом.

О нет! Она не может оставить комнату в беспорядке.

Нужно накрыть кровать покрывалом и прибраться. Затем она взяла свой чемодан, сверток с туфлями привязала к ручке чемодана, чтобы освободить левую руку для сумочки. Дженни задержалась на пороге и оглядела комнату.

Полный порядок. Теперь она может идти.

Дженни подняла руку, в которой была сумочка, и выключила свет. Если плотно закрыть дверь, никто не подойдет к комнате раньше половины восьмого, и если даже они начнут искать, в ее распоряжении целых семь с половиной часов. Дженни ощупью дошла до лестницы и стала осторожно спускаться.

Это было похоже на погружение в темные, глубокие воды. Но темнота не пугала Дженни, напротив, она подбадривала ее. Ведь сквозь эту темноту на нее смотрели с портретов прежние обитатели дома, люди ее крови, носившие одинаковое с ней имя. Это придавало ей чувство защищенности. Пусть она не знала, куда попадет и что будет делать, зато она теперь знала, кто она. Она не была больше незаконнорожденным найденышем, взятым на воспитание из милости. Она Дженни Форбс, и этот дом, и эти портреты принадлежат ей.

Когда Дженни дошла до половины лестницы и остановилась на площадке, из-за облака появилась луна. Фасад дома выходил на юго-восток. Было полнолуние, и лунный свет проник сквозь окна над дверью и по обе стороны от нее. Свет был ярким, и под ним портреты словно оживали. «Они прощаются со мной, — подумала Дженни. — Но я вернусь». Задержавшись на лестничной площадке, она смотрела на портреты. Некоторые из них можно было, приглядевшись, рассмотреть, а другие просто казались тенями. Лунный луч ярко осветил висевший внизу, в холле, портрет, который ей особенно нравился. Леди Джорджина Форбс. Портрет кисти знаменитого художника, написанный в год Крымской войны. Леди Джорджина в подвенечном платье, с цветами в волосах, счастливо улыбающаяся. Прошло сто лет, а она все еще была прекрасной, не омраченной ни старостью, ни печалью. «Прощайте, прапрабабушка! Когда-нибудь я вернусь!»

Глава 11

Молодой человек наслаждался быстрой ездой. Ночь была великолепная, она радовала красотой и бодрила свежестью.

Луна совсем вышла из-за облаков. Он предпочел бы вообще выключить фары и ехать в лунном свете, заливавшем землю. И тут же печально покачал головой. В мире так много соблазнов, но… нельзя! Не потому, что желание было невыполнимым, а просто потому, что мы воспитаны в обществе, полном ограничений и жестких норм, которые в конце концов загоняют человека в угол. Он даже засмеялся, представив на миг, что творилось бы в мире, если бы каждый поступал так, как ему заблагорассудится. Если вдуматься, то никто никогда не был свободен. Каждая эпоха имеет свои ограничения — личные, политические… какие угодно. Человек воспитан в соответствии с определенными нормами морали и обязан их придерживаться, а если позволит себе их нарушить, то плохо кончит. Каждое поколение создает свои собственные правила, а поколение, следующее за ним, эти правила исправляет. То, что совершенно неприемлемо для одного поколения, становится нормой для следующего. Ну и так далее…

Он любил ездить один, и особенно ему нравилось ездить ночью. Если держаться подальше от оживленных дорог, то после полуночи уже вряд ли кого встретишь.

Его план был таков: подъехать поближе к Элингтон-хаусу и в оставшуюся часть ночи подремать на заднем сиденье.

А утром, когда откроется столовая в деревенской гостинице, он позавтракает и будет действовать по наитию, в зависимости от того, как сложится ситуация. Ему хотелось осмотреть дом и портреты. Очень хотелось… В конце концов, если в доме живут приличные люди, они не станут возражать. Он ведь ни на что не претендует и не собирается претендовать. Просто, он их родственник, хоть и дальний.